Þñóïîâà Ò.È. Ìîíãîëüñêàÿ êîìèññèÿ Àêàäåìèè íàóê. Èñòîðèÿ ñîçäàíèÿ è äåÿòåëüíîñòè (1925–1953 ãã.). ÑÏá.: Èçäàòåëüñòâî «Íåñòîð-Èñòîðèÿ», 2006. 280 ñ., èë.  ìîíîãðàôèè ðàññìàòðèâàåòñÿ èñòîðèÿ ñîçäàíèÿ è äåÿòåëüíîñòè Ìîíãîëüñêîé êîìèññèè ÀÍ ÑÑÑÐ (1927–1953 ãã.) è åå ïðåäøåñòâåííèöû – Ìîíãîëüñêîé êîìèññèè ÑÍÊ ÑÑÑÐ (1925–1927 ãã.).  ðàáîòå àíàëèçèðóþòñÿ ïðè÷èíû îðãàíèçàöèè øèðîêîìàñøòàáíûõ ñîâåòñêèõ íàó÷íûõ èíèöèàòèâ â Ìîíãîëèè, èõ ïðàâîâîå îôîðìëåíèå, öåëè, çàäà÷è è îñíîâíûå íàïðàâëåíèÿ ýêñïåäèöèîííîé äåÿòåëüíîñòè Ìîíãîëüñêîé êîìèññèè, à òàêæå âçàèìîäåéñòâèå Àêàäåìèè íàóê è Ìîíãîëüñêîãî ó÷åíîãî êîìèòåòà ïî èññëåäîâàíèþ Ìîíãîëèè. Èñïîëüçîâàííûå â ðàáîòå ìíîãî÷èñëåííûå àðõèâíûå ìàòåðèàëû ïîçâîëèëè ïðîñëåäèòü íà ïðèìåðå äåÿòåëüíîñòè Ìîíãîëüñêîé êîìèññèè ôîðìû è ìåòîäû âîçäåéñòâèÿ ãîñóäàðñòâà íà íàó÷íóþ è íàó÷íî-îðãàíèçàöèîííóþ äåÿòåëüíîñòü Àêàäåìèè íàóê â öåëÿõ èñïîëüçîâàíèÿ íàó÷íîãî ñîîáùåñòâà äëÿ ðåøåíèÿ âíóòðè- è âíåøíåïîëèòè÷åñêèõ çàäà÷. Êíèãà àäðåñóåòñÿ èñòîðèêàì, ìîíãîëîâåäàì, à òàêæå âñåì, êòî èíòåðåñóåòñÿ ïðîáëåìàìè èñòîðèè íàóêè. The monograph examines the history and activities of the Mongolian Commission of the Academy of Sciences of the USSR (1929–1953) and its precursor – the Mongolian Commission at the Council of the Peoples’ Commissars, USSR (1925–1927). The book analyses the most important reasons for the large-scale Soviet scientific initiatives in Mongolia, their legal grounds, aims, objects and the main trends of the expedition work of the Mongolian Commission, as well as the interaction of the Soviet Academy of Sciences and the Mongolian Scientific Committee (The Institute of the Sciences) in the important area of Mongolian studies. A great number of archival documents used in the volume and the activities themselves of the Mongolian Commission allow to reveal the special forms and methods used by the State to influence the scientific and organizational initiatives of the Academy of Sciences of the USSR with a view to make use of the scientific community when solving the problems of foreign and domestic policies. The book is intended for historians, students of Mongolia and all those interested in the history of science. Èññëåäîâàíèå ïðîâåäåíî ïðè ôèíàíñîâîé ïîääåðæêå Ðîññèéñêîãî ãóìàíèòàðíîãî íàó÷íîãî ôîíäà (ÐÃÍÔ) ïðîåêò ¹ 02–03–18235à Èçäàíèå îñóùåñòâëåíî ïðè ôèíàíñîâîé ïîääåðæêå íàó÷íîé ïðîãðàììû Ñàíêò-Ïåòåðáóðãñêîãî Íàó÷íîãî öåíòðà ÐÀÍ ISBN 5 - 98187 - 141 - 5 9 785981 871412  Ò.È. Þñóïîâà, 2006  Ñàíêò-Ïåòåðáóðãñêèé ôèëèàë ÈÈÅÒ ÐÀÍ, 2006  Èçäàòåëüñòâî «Íåñòîð-Èñòîðèÿ», 2006 ОГЛАВЛЕНИЕ Введение....................................................................................5 Глава 1 . АКАДЕМИЯ НАУК И МОНГОЛИЯ В НАЧАЛЕ 1920-х гг...................14 1.1. Монголия как объект изучения в Академии наук..............14 1.2. Академия наук и Монголо-Тибетская экспедиция П.К. Козлова 1923–1926 гг.: несостоявшееся . сотрудничество..............................................................32 1.3. Академия наук и Ученый комитет Монголии ...................43 Глава 2 . ПОИСК ОРГАНИЗАЦИОННЫХ ФОРМ ИЗУЧЕНИЯ . МОНГОЛИИ. 1925–1927 гг..........................................................54 2.1. Комиссия СНК СССР по рассмотрению отчетов . и планов Монголо-Тибетской экспедиции . П.К. Козлова ..................................................................54 2.2. Институт исследования Монголии..................................63 2.3. Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монголии.......................................................................72 Глава 3 . МОНГОЛЬСКАЯ КОМИССИЯ АКАДЕМИИ НАУК СССР — . НАУЧНЫЙ ЦЕНТР ПО ИССЛЕДОВАНИЮ МОНГОЛИИ. . 1927–1941 гг...............................................................................89 3.1. В Академии наук на общих основаниях...........................89 –– 3.2. Договор о сотрудничестве между Академией . наук СССР и Ученым комитетом Монголии 1929 г.......... 105 3.3. «Встраивание» научных исследований . в «запросы практической жизни».................................. 117 3.4. Искоренение абстрактной «академичности»................. 136 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии................................................. 150 Глава 4 . МОНГОЛЬСКАЯ КОМИССИЯ АКАДЕМИИ НАУК — . ЭКСПЕРТ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ . В СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ МОНГОЛИИ. 1945–1953 гг.............. 169 4.1. Возобновление деятельности . Монгольской комиссии: старая форма — . новое содержание........................................................ 169 4.2. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция Академии наук.............................................................. 187 4.3. Упразднение Монгольской комиссии............................ 202 Заключение............................................................................ 209 Приложения 1. Список публикаций Монгольской комиссии.................. 212 2. Список экспедиций Монгольской . комиссии в 1923–1950 гг............................................... 222 3. Список членов Монгольской комиссии ........................ 246 Именной указатель................................................................ 251 Список сокращений............................................................... 278 ВВЕДЕНИЕ Вопросы истории организации академической науки в последнее время все больше привлекают внимание исследователей. Во многом это связано с поиском исторических аналогий для современных проблем взаимоотношения науки и государства и перспектив будущего развития этого альянса. При этом особенно часто обращаются к истории Российской академии наук 1920-х гг., когда происходило формирование взаимодей­ ствия Академии наук с новой советской властью и становление ее первенствующего значения в системе государственных научных институтов. Большую роль в этом признании сыграла готовность Академии наук оказывать «ученые услуги» по исследованию страны. Этой работой занималась, прежде всего, Комиссия по изучению естественных производительных сил России (КЕПС), организованная еще в 1915 г., и Комиссия по изучению племенного состава населения России (КИПС), созданная в 1917 г. С 1924 г. Академия наук стала выполнять и региональные заказы по Здесь и далее имеется в виду Российская академия наук, РАН (с 1991 г.; до этого: Императорская академия наук (1724–1917), РАН (1917–1925), Академия наук СССР (1925–1991)).  См., напр.: Бастракова М.С. Становление советской системы организации науки (1917–1922). М., 1973; Есаков В.Д. Советская наука в годы первой пятилетки. М., 1971; Кольцов А.В. Развитие Академии наук как высшего научного учреждения СССР. 1926–1932 гг. Л., 1982; Козлов Б.И. Академия наук СССР и индустриализация России. Очерк социальной истории. 1925–1963. М., 2003; Советско-германские научные связи времени Веймарской республики. СПб., 2001; и др.  –– Введение исследованию союзных и автономных республик: Якутии, Таджикистана, Казахстана и др. Работы комиссий, созданных для проведения исследовательских работ в регионах, координировал Особый комитет по изучению союзных и автономных республик (ОКИСАР). В 1927 г. правительство передало в ведение Академии наук изучение Монголии, до этого почти два года (март 1925 г. — январь 1927 г.) проводимое Комиссией Совнаркома (СНК) СССР по научному исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и Бурят-Монгольской АССР. С этой целью в Академии наук была создана специальная Комиссия, сохранившая название своей предшественницы — Комиссии СНК. С 1928 г. она стала называться просто Монгольской комиссией, что в полной мере отражало основное направление ее исследований. Если на приграничной с Монголией территории Танну-Тувы работали некоторые экспедиционные отряды Монгольской комиссии (геологический и археологический), то для исследования Бурятии в 1928 г. была создана особая Комиссия по изучению Бурят-Монгольской республики, под председательством А.Е. Ферсмана, вошедшая в состав ОКИСАР. Таким образом, говоря современным языком, Академия наук получила государственный заказ на изучение Монголии. Деятельность Монгольской комиссии не ограничивалась только проведением экспедиционных исследований. В ее задачи также входили камеральные работы — организация обработки привезенных коллекций, картографические работы — подготовка карты Монголии в масштабе 1:1 000 000, и издательская деятельность. В данном исследовании мы ограничиваемся рассмотрением только экспедиционной деятельности, которая занимала самое важное и значительное место в работе Комиссии. Издательская деятельность отображена в приложении к данной работе. Включение в сферу исследований Академии наук территории другого государства предопределило особенности функционирования Монгольской комиссии, что выражалось, в первую очередь, в контроле за ее деятельностью со стороны Наркоминдел (НКИД). Научная деятельность играла важную роль в советско-монгольских отношениях, особенно в довоенный период, и рассматривалась советским правительством как один из важных факторов усиления политического влияния СССР в Монголии, идеологического оправдания своей политики и повышения международного престижа. Позже работа российских ученых стала необходимым элементом создания экономических основ –– Введение монгольского народного хозяйства, организации научно-исследовательских учреждений и воспитания национальных научных кадров. На примере этого конкретного академического учреждения хорошо прослеживается, как сильна была зависимость научно-организационной деятельности Академии наук в целом от социально-политической ситуации в советском государстве и от его внешнеполитических задач, как велико было влияние политико-идеологических условий в стране на формирование исследовательских программ научного сообщества. Монгольская комиссия по продолжительности и объему работ занимала видное место в истории Академии наук и российско-монгольских научных отношений. Однако до сих пор среди отечественных исследований не было специальных работ, посвященных рассмотрению ее деятельности. При этом об исследовательских работах в Монголии упоминается во многих изданиях, посвященных истории Академии наук, ее экспедиционной деятельности и международным связям, а первые статьи по этой теме появились уже во второй половине 1920-х гг. Так, в публикации В.П. Гирченко после краткого перечисления работ Академии наук на территории Монголии и Бурятии с XVIII в. до начала 1920-х гг. указывается на необходимость продолжения этих исследований, особенно в Бурят-Монголии как автономной республике СССР, для чего автор предлагает организовать специальную экспедицию, подобную экспедиции по изучению Якутской республики. В статье А.Д. Симукова отмечена роль Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова в привлечении внимания российских и иностранных ученых к изучению Монголии и дан обзор российских экспедиций в Монголии с 1923 г. по 1929 г. по материалам Ученого комитета Монголии, где автор работал с 1926 г. Однако в дальнейшем тема изучения Монголии Академией наук не нашла должного развития и приобрела черты узкой контекстуальности аргумента в вопросе о расширении международных связей Академии наук или ее экспедиционной деятельности. В указанных публикациях, Гирченко В.П. Роль Академии наук в деле изучения Бурятии и Монголии // Жизнь Бурятии. 1925. № 5–6. С. 11–17.  Симуков А.Д. Роль СССР в деле исследования Монголии // Хозяйство Монголии. 1929. № 5. С. 43–52. 5 Комков Г.Д., Левшин Б.В., Семенов Л.К. Академия наук СССР. Краткий исторический очерк. М., 1974; История исследований полезных ископаемых экспедициями Академии наук СССР. М., 1966; Международные научные связи Академии наук СССР: 1917–1941. М., 1992.  –– Введение содержащих богатый фактический материал, информация об этих исследованиях в Монголии носит констатирующий характер, ограничиваясь кратким перечислением экспедиций и их количественных результатов. При этом даже в таком фундаментальном труде как «Материалы к истории Академии наук СССР» (1950) имеются неточности в освещении этого вопроса. Так, например, создание Комиссии СНК по научному исследованию Монголии отнесено к 1923 г., а Монгольской комиссии АН — к 1932 г. В работах по истории организации советской науки или совсем не упоминается изучение Монголии, или одной-двумя фразами говорится о создании в 1925 г. Комиссии СНК по научному исследованию Монголии и в 1927 г. — Монгольской комиссии АН, или о ее месте в структуре Академии наук. В российской монголоведческой литературе, при всем многообразии затрагиваемых проблем, к вопросу о деятельности Академии наук в Монголии обращались довольно редко. В основном он рассматривался в аспекте крепнувших межгосударственных научных связей. Здесь следует особо отметить работы Р.Л. Балдаева, Ш.Б. Чимитдоржиева, И.Н. Киселева10, в которых рассмотрены разные стороны научного сотрудничества СССР и Монголии и особо отмечается важное значение организации совместных экспедиций. В последнем на сегодняшний день издании «Истории Монгольской Народной Республики» на Материалы к истории Академии наук СССР (1917–1947) / Под ред. С.И. Вавилова. М.; Л., 1950. С. 44.  Там же. С. 111.  Есаков В.Д. Советская наука в годы первой пятилетки. С. 210; Кольцов А.В. Развитие Академии наук как высшего научного учреждения СССР. 1926– 1932 гг. С. 132–133; Он же. Ленинградские учреждения Академии наук СССР в 1934–1945 гг. Л., 1997. С. 73.  См.: Бойкова Е.В. Библиография отечественных работ по монголоведению. 1946–2000. М., 2005. 10 Балдаев Р.Л. К вопросу о сотрудничестве СССР и МНР в области науки (1921–1940) // Культурные и научные связи между СССР и МНР. М., 1981. С. 19–43; Балдаев Р.Л., Чимитдоржиев Ш.Б. Сотрудничество СССР и МНР в области науки на социалистическом этапе развития МНР // Там же. С. 132– 160; Чимитдоржиев Ш.Б. Сотрудничество ученых СССР и МНР // Проблемы Дальнего Востока. 1978. № 2. С. 175–180; Киселев И.Н. Советско-монгольское научное сотрудничество (на примере АН СССР и АН МНР) // 50 лет Народной революции в Монголии. М., 1971. С. 163–179.  –– Введение русском языке также только констатируется важность сотрудничества между Академией наук и Ученым комитетом Монголии11. Следует заметить, что в перечисленных работах изложение материала носит также фактический характер, с выраженным идеологическим подходом и подчеркиванием позитивности советских инициатив в Монголии. Изучению Монголии с XIII в. до середины XX в. российскими и иностранными учеными, путешественниками и миссионерами посвящена монография Э.М. Мурзаева — пожалуй, самое полное на сегодняшний день освещение этого вопроса, и статья Н.П. Шастиной12. В числе других исследований в этих работах уделено внимание и экспедициям Академии наук. Но, в силу обзорной специфики, не рассмотрены причины организации и особенности изучения Монголии Академией наук. Информация о деятельности Академии наук в Монголии содержится и в публикациях, посвященных ученым, участвовавшим в этих исследованиях. При этом, как правило, анализируется работа отдельных ученых и значение произведенных ими исследований для соответствующей отрасли знания13. В этом ряду особо следует отметить труды о Ж.Ц. Жамцарано, в которых рассматривается не только его научная, но и организаторская деятельность по созданию и развитию Ученого комитета Монголии, по укреплению его связей с Академией наук14. В начале 2000-х гг. к анализу деятельности Академии наук в Монголии обратился В.В. Митин. В его публикациях акцентируется внимание История Монгольской Народной Республики. 3-е изд., перераб. и доп. М., 1983. С. 409. 12 Мурзаев Э.М. Географические исследования Монгольской Народной Республики. М.; Л., 1948; Шастина Н.П. История изучения Монгольской Народной Республики // Монгольская Народная Республика. М., 1952. С. 15–55. 13 См., напр.: Глазовская М.А., Парфенова Е.И., Перельман А.И. Борис Борисович Полынов. 1877–1952. М., 1977; Всесоюзная научная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения Б.Я.������������������������������������  ����������������������������������� Владимирцова. Тезисы докладов. М., 1984; Алпатов В.М. Николай-Николас Поппе. М., 1996; Решетов А.М. Интеграция наук в научной деятельности и трудах С.А. Теплоухова // Интеграция археологических и этнографических исследований. Сборник научных трудов. Омск, 2003. С. 17–21. 14 См., напр.: Цыбен Жамцарано. Жизнь и деятельность. Доклады и тезисы научной конференции, посвященной 110-летию Ц.Ж. Жамцарано. Улан-Удэ, 1991; Решетов А.М. Наука и политика в судьбе Ц.Ж. Жамцарано // Orient. Альманах. Вып. 2–3. СПб., 1998. С. 5–55; Он же. О переписке Ц.Ж. Жамцарано с С.Ф. Ольденбургом и Б.Я. Владимирцовым // Там же. С. 56–89. 11 –– Введение на послевоенных годах работы Монгольской комиссии и результатах конкретных направлений исследований15. Отдельная информация о работе академических учреждений или отдельных ученых имеется в исследованиях российско-монгольских отношений на региональном уровне16, особенно информативна в этом отношении монография Е.И. Даревской «Сибирь и Монголия»17. В последние два десятилетия появился ряд глубоких работ, основанных на анализе большого комплекса архивных документов, ставших доступными лишь недавно, касающихся внутриполитических проблем Монголии, ее отношений с Россией, анализа событий 1920– 1940-х гг. Причем в работах монгольских авторов за последнее время произошли значительные изменения: от резкой критики деятельности СССР в Монголии до более взвешенных подходов, учитывающих влияние на развитие политической ситуации в Монголии в этот период не только внешних, но и внутренних причин18. Митин В.В. О деятельности Монгольской комиссии АН СССР // Россий­ское монголоведение. Бюллетень V. М., 2001. С. 195–207; Он же. Географические исследования в послевоенных планах Монгольской комиссии АН СССР // ИИЕТ им. С.И. Вавилова. Годичная конференция. 2002. М., 2002. С. 442–444; Он же. Экономические исследования в деятельности Монгольской комиссии АН СССР // ИИЕТ им. С.И. Вавилова. Годичная конференция. 2003. М., 2003. С. 193–195; Он же. Некоторые вопросы деятельности Монгольской комиссии АН СССР в 1941–1953 годы // Mongolica-IV. СПб., 2003. 16 Кузьмин Ю.В. Монголия и «монгольский вопрос» в общественно-политической жизни России (конец XIX — 30-е годы XX в.). Иркутск, 1997; Лиштованный Е.И. Исторические взаимоотношения Сибири и Монголии: культура и общество (XIX в. — 30-е гг. XX в.). Улан-Удэ, 1998; Единархова Н.Е. Русские в Монголии: основные этапы и формы экономической деятельности (1861– 1921 гг.). Иркутск, 2003. 17 Даревская Е.М. Сибирь и Монголия. Очерки русско-монгольских связей в конце XIX — начале XX веков. Иркутск, 1994; Три портрета — три судьбы. Исторические очерки. Улан-Батор, 1997. 18 Рощин С.К. Политическая история Монголии. 1921–1940 гг. М., 1999; Baabar B. History of Mongolia. Cambridge, 1999; Белов Е.А. Россия и Монголия (1911–1919 гг.). М., 1999; Лузянин С.Г. Россия — Монголия — Китай в первой половине XX в. М., 2000; Дамдисурэн С. О внешнеполитических факторах независимости Монголии // Россия в свете диалога евразийских цивилизаций. Материалы международной научной конференции. Звенигород, 2–5 июня 2001 г. М., 2002. С. 87–102; Батсайхан О. К вопросу о возможности альтернативного пути развития Монголии в 1920–1930-е годы // Россия и Мон15 –10– Введение Среди историко-научных работ на монгольском языке следует отметить «Историю Академии наук Монголии», в которой нашла отражение и деятельность Монгольской комиссии АН19. При всем обилии современных зарубежных публикаций по истории Монголии20, в них также практически не затрагиваются историко-научные аспекты, что видно, к примеру, из материалов двух последних Конгрессов монголоведов, проходивших в Улан-Баторе в 1997 г. и в 2002 г.21 В проведенном исследовании использован широкий круг опубликованных и архивных материалов. Наибольшую ценность для исторической реконструкции деятельности Монгольской комиссии представляют документы, хранящиеся в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Архива РАН и его Санкт-Петербургского филиала (ПФА РАН), Архива внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), Архива востоковедов Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения (СПбФ ИВ) РАН, Архива Русского географического общества (РГО). Кроме того, автор имел возможность ознакомиться с некоторыми документами по деятельности Монгольской комиссии АН в Национальном центральном архиве Монголии в Улан-Баторе. Среди опубликованных источников важное место для исследования занимают годовые Отчеты Академии наук22, а также отчеты руководителей и членов экспедиций, работавших в Монголии, опубликованные в серийных изданиях Академии наук: «Северная Монголия», «Материалы Комиссии но исследованию Монгольской и Танну-Тувин­ голия: новый взгляд на историю взаимоотношений в XX веке. Москва, 2001. С. 82–96; Батбаяр Ц. Монголо-советские отношения в 1930-е годы // Там же. С. 133–143; Дэмб­рэл К. Влияние международной среды на развитие Монголии: сравнительный анализ в историческом контексте XX в. Иркутск, 2002. 19 Монгол улсын шинжлэх ухааны Академийн тΥΥх. Улаанбаатар, 2002. (History of Mongolian Academy of Sciences). 20 См., напр.: International Bibliography of Mongolian Studies. Vol. 1. Ulaanbaatar, 1997. (Mongolica. An International Annual of Mongolian Studies. Vol. 8 (29). 1997. A Special Issue, Dedicated to the 10 year Anniversary of the IAMS). См. также: Гольман М.И. Монголоведение на Западе (центры, кадры, общества). 50-е гг. — начало 90-х гг. XX в. М., 1998. 21 A Special Issue Containing the Papers of 7th International Congress of Mongolists (12–16 August, 1997, Ulaanbaatar) // Mongolica. Vol. 10 (31). Ulaanbaatar, 2000; Summaries of Congress Papers. The 8th International Congress of Mongolists (5– 11 August 2002, Ulaanbaatar). Ulaanbaatar, 2002. 22 Отчеты о деятельности АН СССР за 1923–1934 гг. Л., 1924–1935. –11– Введение ской Народных Республик и Бурят-Монгольской АССР», «Труды Мон­ гольской комиссии», выходивших с 1926 по 1957 гг.23 Ценные дополнительные сведения по организации исследований Монголии Академией наук находятся в дневниках Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова, в подготовке к изданию которых участвовал автор данной работы24. Дневники содержат обширные сведения политического, социально-бытового и культурного характера, впечатления от встреч с советскими и монгольскими государственными деятелями, учеными, руководителями Академии наук и Учкома Монголии, помогающие реконструировать события по организации Комиссии СНК по изучению Монголии. В качестве источников настоящего исследования привлекались публикации документов по истории Академии наук25, Политбюро ЦК ВКП (б)26, по советско-монгольским научным связям27 и совет­ско-монгольским отношениям28, а также материалы периодической печати: журналы «Новый Восток», «Хозяйство Монголии», «Жизнь Бурятии» и др. Северная Монголия. Вып. 1–3. Л., 1926–1928; Материалы Комиссии по исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и БурятМонгольской АССР. Вып. 1–15. Л., 1929–1931; Труды Монгольской комиссии. Вып. 1–69. М.; Л., 1932–1957. 24 Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. СПб., 2003. — Научное наследие. Т. 30. 25 Уставы Академии наук СССР. 1724–1974. М., 1974; Документы по истории Академии наук СССР. 1917–1925 гг. / Отв. ред. Б.В. Левшин. Л., 1986; Документы по истории Академии наук СССР. 1926–1934 гг. / Отв. ред. Б.В. Левшин. Л.: Наука, 1988; Международные научные связи Академии наук СССР. 1917–1941; Летопись Российской академии наук. Т. I–III. СПб., 2000–2003. 26 Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сборник документов / Сост. О.В. Хлевнюк и др. М., 1995; Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП (б)– ВКП (б). 1922–1952 / Сост. В.Д. Есаков. М., 2000; Политбюро ЦК РКП (б)– ВКП (б). Повестки дня заседаний. 1919–1952. Каталог. Т. I. 1919–1929. М., 2000; Т. II. 1930–1939. М., 2001; Монголын тухай БХК(б)Н-ын баримт бичигт (1920–1952). Баримтын эмхтгэл. I боть. 1920–1932. Улаанбаатар, 2002. (Монголия в документах ВКП (б). 1920–1952. Сборник документов. Т. I. 1920–1932). 27 Монгол-зѳвлѳлтийн соёл шинжлэх ухаан, техникийн харилцаа. Баримт бичгийн эмхтгэл. 1921–1960. I боть. Улаанбаатар, 2000. (Монголо-советские культурные и научно-технические связи. Сборник документов. Т. I. 1921–1960.) 28 Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I. 1921–1940. М.; Улаанбаатар, 1975; Советско-монгольские отношения. 1921– 1974. Документы и материалы. Т. II. Ч. 1. 1941–1974. М.; Улаанбаатар, 1979. 23 –12– Введение Настоящая работа не претендует на исчерпывающее освещение деятельности Монгольской комиссии Академии наук. Автор ставил своей целью рассмотреть историю ее создания и общие вопросы организации исследовательской работы в Монголии, выделить основные этапы, особенности деятельности, направления исследований. Что касается научных результатов, то они охарактеризованы в той мере, в какой это необходимо для реализации главной задачи данной работы, не затрагивая анализа сделанного как по отдельным направлениям, так и отдельными исследователями. Тем не менее, автор надеется, что настоящая работа внесет свой скромный вклад в изучение истории Академии наук и российско-монгольских научных контактов. Автор выражает искреннюю признательность за помощь, советы и консультации в работе над данной темой сотруднику Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН к. и. н. А.М. Решетову, сотруднику Псковского государственного педагогического института В.В. Митину, сотруднику Библиотеки РАН С.В. Ре­ тунской, сотрудникам Института востоковедения РАН и его СанктПетербургского филиала — д. и. н. С.К. Рощину, д. и. н. В.В. Грай­­ворон­ скому, к. и. н. Е.В. Бойковой, к. филол. н. И.В. Кульганек, заместителю директора РГАСПИ, к. и. н. В.Н. Шепелеву, директору СПбФ ИИЕТ РАН, д. филос. н. Э.И. Колчинскому, сотрудникам Филиала д. и. н. А.И. Анд­­рееву, к. и. н. Г.И. Смагиной, А.А. Паламарчук, д. фи­­лос. н. Т.В. Чу­­маковой, сотруднику Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, к. и. н. Б.Б. Дашибалову, сотруднику Ботанического института РАН, к. б. н. А.К. Сытину, сотрудникам Института истории Академии наук Монголии к. и. н. Н. Хишигт и к. и. н. Д. Эр­дэнэбаатару; а также сотрудникам Архива РАН и его Санкт-Петербургского филиала, ГАРФ, АВП РФ, Архива Востоковедов СПбФ ИВ РАН, Архива РГО, Архива музея-квартиры П.К. Козлова за помощь в выявлении необходимых материалов. Особая благодарность директору Музея-архива Д.И. Менделеева СПбГУ, д. х. н. И.С. Дмитриеву за интерес и внимание к данной работе, ценные критические замечания и предложения на разных стадиях подготовки рукописи, которые автор, в силу своих способностей и возможностей, постарался учесть. –13– Глава 1. АКАДЕМИЯ НАУК И МОНГОЛИЯ В НАЧАЛЕ 1920-Х ГГ. 1.1. Монголия29 как объект изучения в Академии наук «Не останется без интересных <...> открытий путешествие к монгольским пустыням» П.С. Паллас В первой четверти XVII века границы Русского государства продвинулись далеко на Восток и подошли к владениям монгольских ханов. Установление посольских и торговых отношений сделали актуальным изучение языка, территориальных, административных, этнических особенностей соседей и способствовали познанию Русским государ­ством особенностей монгольского мира. Первыми источниками этих знаний стали послы и торговые люди30. Здесь и далее речь идет о территории Внешней Монголии, или Халхи, северной части исторической области Монголия, территории современного государства Монголия (с 1924 по 1992 гг. — Монгольская Народная Республика, МНР). 30 Подробно см.: Чимитдоржиев Ш.Б. Россия и Монголия. М., 1987; Слесарчук Г.И. Из истории посольских отношений России с северо-монгольскими ханами в 60–70-е годы XVII века // Altaica I. М., 1997. С. 79–88. 29 –14– 1.1. Монголия как объект изучения в Академии наук В конце XVII века Монголия потеряла свою независимость, попала под власть маньчжурской династии Цин, и политическая обстановка на Дальнем Востоке стала определяться в основном взаимоотношениями России и цинского Китая. Монгольский вопрос во внешней политике России на долгое время отошел на второй план. До конца XIX века Монголия рассматривалась в России как окраина Китая, своего рода транзитная территория по пути в Пекин, что предопределило и приоритетность изучения именно Китая. Политика изоляции страны от внешнего мира, проводимая Цин­ ской империей, сделала Монголию до середины XIX в. практически закрытой территорией для иностранцев, в том числе и для русских. Долгое время Россию с Монголией связывали незначительные контакты на границе, курьеры генерал-губернатора Восточной Сибири, доставлявшие корреспонденцию Сената в пекинский Трибунал внешних сношений, и члены Русской духовной миссии, раз в десять лет проезжавшие через Монголию в Пекин31. Но это не означало, что Монголия была terra incognita для российских ученых. Академия наук принимала активное участие в организации сбора сведений о природе и народах Монголии и обработке полученной информации и привезенных коллекций. Подробно вопрос истории накопления знаний о Монголии и ее изучения учеными разных стран с XIII в. по XX в. рассмотрен одним из крупнейших знатоков географии этого региона Э.М. Мурзаевым32 и востоковедом Н.П. Шастиной33. Мы кратко остановимся лишь на исследованиях Монголии и приграничных с ней территорий России, проведенных или инициированных Академией наук и отдельными учеными, позднее ставшими сотрудниками академических учреждений, где они продолжили изучение Монголии. В XVIII в. исследовательский интерес российских ученых к Мон­­ голии был обусловлен широкомасштабным изучением Сибири Второй Камчатской экспедицией 1732–1743 гг. и академическими экспедициями 1768–1774 гг. Труды участников этих экспедиций — «Описание сибирЕдинархова Н.Е. Русские в Монголии: основные этапы и формы экономической деятельности (1861–1921 гг.). С. 4. 32 Мурзаев Э.М. Географические исследования Монгольской Народной Республики. М.; Л., 1948. 33 Шастина Н.П. История изучения МНР // Монгольская Народная Республика. М., 1952. С. 15–55. 31 –15– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. ского царства» Г.Ф. Миллера34, «Сибирская история» И.Э. Фишера35, «Сибирская флора» и этнографические материалы И.Г. Гмелина36 — имели важное значение для дальнейшего познания природы и населения сопредельных с Сибирью территорий. В капитальном труде Г.Ф. Миллера по истории Сибири, написанном на основе многочисленных документов, собранных в сибирских архивах, отношения с Монголией рассматриваются как «органическая часть этой истории»37. Первая научная систематизация географических знаний о Мон­ голии нашла свое отражение в изданном в 1745 г. Академией наук «Атласе Российском». На карте «Иркуцкая провинция и море Байкал с вершиной реки Лены при том же части рек Аргуна и Амура с лежащими вкруг местами» была изображена и северная Монголия, показаны основные реки этой территории: Селенга, Орхон (с притоками), Оно, Керулен и др. и Кентейские горы (правда, не указано их название)38. Однако никто из сотрудников Академии наук в XVIII веке в Монголию так и не попал. Ближе всех к ее границе подошел П.С. Паллас во время экспедиции в Оренбургский край и Сибирь (1768–1774). Его маршрут по Южной Сибири в 1772 г. проходил через Красноярск, Иркутск и Кяхту. Кроме того П.С. Паллас направил своего студента Н.П. Соколова к монгольской границе и отчет о его поездке исполь[Миллер Г.Ф. ] Описание Сибирского царства и всех произшедших в нем дел от начала, а особливо от покорения его Российской державе по сии времена. Сочинено Г.Ф. Миллером. Книга первая. СПб., 1750; Миллер Г.Ф. История Сибири. Т. 1. М., 1999; Т. 2. М., 2002; Т. 3. М., 2005. 35 И.Е. Фишеру было поручено составить по собранным Г.Ф. Миллером материалам и результатам своей поездки в Сибирь в 1740–1747 гг. сокращенную историю Сибири (Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках / Сост. В.Ф. Гнучева. М.; Л., 1940; Летопись Российской академии наук. Т. 1. С. 340, 368, 402. 404); Fisher I.E. Sibirische Geschihte. St. Petersburg, 1768. Русский перевод вышел в 1774 г.: Фишер И.Е. Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским оружием. СПб., 1774. 36 Gmelin J.G. Flora sibirica, sive historia plantarum Sibiriae. Bd. 1–4. St. Petersburg, 1747–1769; Gmelin J.G. Expedition ins unbekannte Sibirien. Jan ThorbeckeVerlag, Sigmaringen, 1999. 37 История Монгольской Народной Республики. С. 57. 38 Мурзаев Э.М. Географические исследования Монгольской Народной Республики. С. 30. 34 –16– 1.1. Монголия как объект изучения в Академии наук зовал в работах, написанных по материалам экспедиции39. Журнал наблюдений Н.П. Соколова был передан в Географический департамент Академии наук «для усовершенствования географических карт тех местностей, где прошел Соколов»40. Кроме того, в 1773 г. по рекомендации П.С. Палласа в Академию наук в качестве переводчика был принят И. Иериг, который по поручению П.С. Палласа занимался изучением монгольских, калмыцких и тангутских наречий и древних памятников в Астрахани, Оренбурге, Иркутске, в районе Гусиного озера, Удинска, Кяхты и регулярно высылал свои отчеты в Академию наук. Многие его работы также были использованы П.С. Палласом41. Естественноисторические коллекции П.С. Палласа дали возможность судить о природе пограничных с Россией районов Монголии, а его труд «Собрание исторических известий о монгольских народностях»42 стал «первым специальным исследованием, посвященным истории и этнографии монголов, преимущественно их западной ветви — ойратов»43. По окончании своей экспедиции в 1776 г. П.С. Паллас представил в Конференцию Академии наук проект дальнейших экспедиционных исследований в Азиатской части России. В числе прочего он отметил, что «не останется без интересных ботанических открытий» путешествие к монгольским пустыням по Кяхтинской дороге вплоть до Урги44. Это предложение удалось реализовать в 1830 г. Николай I разрешил Академии наук присоединить к очередной, одиннадцатой, духовной миссии в Пекин своих специалистов45. Командированные Академией наук астроном Г.А. Фус и натуралист А.А. Бунге прошли через Монголию и Ургу по тракту Кяхта — Пекин. Г.А. Фус определил Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках / Сост. В.Ф. Гнучева. С. 97–98; Летопись Российской академии наук. Т. 1. С. 616. 40 Летопись Российской академии наук. Т. 1. С. 617. 41 Там же. С. 608, 628–630, 647, 649, 657, 662, 663, 689, 691, 698 и др.; Шафрановская Т.К. Монголист XVIII в. Иоганн Иеринг // Страны и народы Востока. География, этнография, история. Вып. 4. М., 1965. С. 155–163. 42 Pallas P.S. Sammlungen Historischer Nachrichten über die Mongolischen Völkerschaften. Bd. 1. SPb., 1776; Bd. 2. SPb., 1801. 43 Цит. по: История Монгольской Народной Республики. С. 58. 44 Цит. по: Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках. С. 134. 45 Летопись Российской академии наук. Т. II. С. 214. 39 –17– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. координаты 35 географических пунктов, а А.А. Бунге собрал большую коллекцию монгольской флоры и описал монгольские степи в районе Калганского тракта46. А вот ранее планировавшаяся «ученая экспедиция» в Китай в 1805 г. в составе свиты российского посольства во главе с графом Ю.А. Голов­ киным не состоялась. Церемониальные требования китайского правительства оказались неприемлемыми для российской стороны, и посольство вынуждено было вернуться обратно. Из посланных Академией наук лиц (астроном и геодезист, академик по математике Ф.И. Шуберт, ботаник И.И. Редовский, лингвист-ориенталист Ю. Клапрот, зоолог и врач М.И. Адамс) в Монголии, в Урге, где проходили переговоры с китайскими чиновниками, побывал лишь И.И. Редовский. Остальные исследователи ожидали их результаты в Иркутске. В Академию наук поступили естественно-научные коллекции, собранные участниками несостоявшейся Китайской экспедиции на приграничной с Монголией территории47. В 1827–1829 гг. в районе озера Байкал и Кяхты провел свои геолого-минералогические исследования выпускник Дерптского университета Г.И. Гесс. Присланные им в Академию наук статьи получили положительный отзыв, и Г.И. Гесс был избран адъюнктом по кафедре химии (1828) 48. Развитие классического монголоведения в России тесно связано с учреждением в 1818 г. в системе Академии наук Азиатского музея49, который вскоре стал основным российским центром по собиранию, хранению и изучению восточных рукописей, в том числе монгольских. Первые шаги научного монголоведения в России связаны с именем академика И.Я. Шмидта. Он ввел изучение монгольской истории и Бретшнейдер Е.В. О путях по Монголии // [Палладий, архимандрит]. Дорожные заметки на пути по Монголии в 1847 и 1859 гг. архимандрита Палладия. СПб., 1892. С. 26–27; Летопись РАН. Т. II. С. 216, 218, 219, 220, 225, 229 и др. 47 Бретшнейдер Е.В. О путях по Монголии. С. 23–24; Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках. С. 155–156; Летопись РАН. Т. II. С. 32, 37, 38, 41, 46. 48 Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках. С. 174–175; Летопись РАН. Т. II. С. 199, 200, 205, 213. 49 Подробно о деятельности Азиатского музея, о становлении и развитии монголоведения см., напр.: Азиатский музей — Ленинградское отделение Института востоковедения АН СССР. М., 1972. 46 –18– 1.1. Монголия как объект изучения в Академии наук филологии в число академических дисциплин и стал автором первой грамматики монгольского языка50. После его смерти и до начала XX в. лингвистические, литературные и исторические монголоведческие исследования были в основном сосредоточены в Казанском51 и Петербургском университетах. К концу XIX в. лидером российского монголоведения стал Петербургский университет, многие ученые которого работали в тесной связи с Азиатским музеем АН52. Важное значение для развития монголоведения в области истории, этнографии, языкознания имели труды сотрудников Российской духовной миссии, открытой в Пекине в 1716 г. С конца XVIII в. и до середины XIX в. именно их путевые заметки были фактически един­ ственной информацией о Монголии, ее природе, истории, культуре, административном устройстве. Особенно следует отметить работы Н.Я. Бичурина (Иакинфа), Е.Ф. Тимковского, П. Кафарова (архимандрита Палладия)53 и др. Научные заслуги Н.Я. Бичурина были отмечены избранием его в 1828 г. членом-корреспондентом Академии наук54. К середине XIX века обстановка в Центральноазиатском регионе резко изменилась. Ослабленный «опиумными» войнами (1840–1842 и 1856–1860 гг.) и Тайпинским восстанием (1850–1964), Китай вынужден был пойти на уступки западным странам, заключив с ними неравноправные договоры, представлявшие европейцам многие преимуще­ ства и привилегии в Китае. С Россией также был подписан целый ряд Grammatik der mongolishen Sprache. St. Petersburg, 1831. О деятельности И.Я. Шмидта в Академии наук см., напр.: Летопись РАН. Т. II. С. 208, 215, 216, 222, 244, 252, 256 и др. 51 Здесь в первую очередь следует отметить деятельность первого российского профессора монгольского языка О.М. Ковалевского, труды которого, по определению В.В. Бартольда, «вытеснили труды первого научного исследователя монгольского языка, академика Я.И. Шмидта». (Бартольд В.В. История рус­ ского востоковедения). 52 Бартольд В.В. Обзор деятельности факультета 1855–1905 гг. // Материалы для истории факультета восточных языков. Т. 4. СПб., 1909. 53 См., напр.: Тимковский Е.Ф. Путешествие в Китай через Монголию в 1820 и 1821 гг. Т. 1–3. СПб., 1824; [Бичурин Н.Я.]. Записки о Монголии, сочиненные монахом Иакинфом. Т. 1–2. СПб., 1828; [Палладий, архимандрит]. Дорожные заметки на пути по Монголии в 1847 и 1859 гг. // Записки ИРГО по общей географии. Т. XXII. № 1. СПб., 1892. 54 Шастина Н.П. Значение трудов Н.Я. Бичурина для русского монголоведения // Очерки по истории русского востоковедения. М., 1956. С. 181–197. 50 –19– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. правовых документов (Кульджинский трактат 1851 г., Айгунский и Тяньцзинский договоры 1858 г., Пекинский договор 1860 г. и Торговые правила 1862 г.), закреплявшие за ней как ее территориальные претензии — бассейны рек Амура и Уссури, так и разрешавшие и расширявшие торговлю русских с монголами55. Все возрастающие российские политические и экономические интересы способствовали организации широкого географического познания территории Внешней Монголии. Особая роль в ее изучении во второй половине XIX века принадлежит, несомненно, Императорскому русскому географическому обществу. Знаме­ни­тые центральноазиатские экспедиции РГО под руководством Н.М. Прже­вальского, М.В. Певцова, Н.Г. Потанина, Г.Е. Грумм-Гржимайло, В.И. Роборов­ского, П.К. Козлова и др.56 дали огромный естественнонаучный, этнографический и исторический материал о Монголии для учреждений Академии наук: Зоологического, Ботанического, Геологического и минералогического музеев (ГММ)57, Азиатского музея, Музея антропологии и этнографии. Большую исследовательскую работу в пограничных районах и в самой Монголии проводили Восточно-Сибирский отдел и Троиц­ косавско-Кяхтинское отделение Приамурского отдела РГО58. Их результаты нередко привлекали внимание Академии наук. Так, например, для изучения памятников древней тюркской письменности, обнаруженных в 1889 г. сибирским исследователем Н.М. Ядринцевым в бассейне р. Орхон, в 1891 г. была организована Орхонская археологическая экспедиция Академии наук под руководством академика В.В. Радлова. В состав экспедиции также вошли Н.М. Ядринцев59 и Д.А. Клеменц, один из руководителей Восточно-Сибирского отдела Подробно см.: Чимитдоржиев Ш.Б. Россия и Монголия. См.: Берг Л.С. Всесоюзное географическое общество за 100 лет. 1845–1945 гг. М.; Л., 1946; Мурзаев Э.М. Русское географическое общество в истории Российской империи // Русское географическое общество. 150 лет. СПб.; М., 1995. С. 9–181. 57 Геологический и минералогический музей им. Петра Великого существовал до 1925 г., когда произошло его разделение на Геологический музей и Минералогический музей. 58 Подробно см.: Даревская Е.М. Сибирь и Монголия. Очерки русско-монгольских связей в конце XIX — начале XX веков. С. 203–237. 59 Ядринцев Н. Отчет и дневник о путешествии по Орхону и в южный Хангай в 1891 г. СПб., 1901. — Труды Орхонской экспедиции. Т. V. 55 56 –20– 1.1. Монголия как объект изучения в Академии наук РГО. По предложению Академии наук он продолжил в 1892–1896 гг. начатые Орхонской экспедицией работы60. Кроме того, в работе Орхонской экспедиции принимали участие топограф И.И. Щеглов и прикомандированный от Санкт-Петербургского ботанического сада натуралист Н.П. Левин. Таким образом, экспедиция, кроме исследования археологических памятников, смогла выполнить целый ряд работ географического, картографического и естественноисторического характера (был собран гербарий для Ботанического сада, образцы горных пород и необходимые сведения для составления геологиче­ ской карты местности, этнографические материалы и др.)61. Но самым важным результатом работы экспедиции стал перевод и научный комментарий орхонских надписей и составленный «Атлас древностей Монголии»62 — уникальный каталог, в котором запечатлены все встреченные экспедицией археологические памятники, различного рода письмена, архитектурные особенности монгольских монастырей. В обработке материалов экспедиции принимали участие академик В.П. Васильев63 и французский синолог и археолог Э. Шаванн64. С просьбами провести исследования в Монголии Академия наук обращалась к сотрудникам других учреждений. Так, например, профессор Санкт-Петербургского университета А.М. Позднеев «взял на себя труд» выполнить поручение Академии наук по сбору информации об имеюКлеменц Д.А. Археологический дневник поездки в среднюю Монголию в 1891 г. СПб., 1895. — Труды Орхонской экспедиции. Т. II; Он же. Краткий отчет о путешествии по Монголии за 1894 г. // Известия Императорской Академии наук. 1895. Т. 3. № 3. С. 261–274. 61 Радлов В.В. Предварительный отчет о результатах снаряженной с высочайшего соизволения Императорской АН экспедиции для археологического исследования бассейна реки Орхона. СПб., 1892. С. II. — Труды Орхонской экспедиции. Т. I. 62 [Радлов В.В.] Атлас древностей Монголии, изданный по поручению Императорской Академии наук В.В. Радловым. Вып. 1. СПб., 1892. — Труды Орхонской экспедиции. «Атлас» посвящен президенту Академии наук, великому князю Константину Константиновичу «за безграничную заботливость <...> об интересах науки». 63 Васильев В.П. Китайские надписи на орхонских памятниках в Кошо-Цайдаме и Карабулгусуне. СПб., 1897. — Труды Орхонской экспедиции. Т. III. 64 [Chavannes E.] Documents sur les Tou-Kiue (Turcs) occidentans Recueilles et Commentes par Edouard Chavannes. СПб., 1903. — Труды Орхонской экспедиции. Т. VI. 60 –21– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. щихся по пути его экспедиции 1892–1893 гг., по заданию Министерства иностранных дел, древних памятниках. Как пишет А.М. Позднеев, основная задача поездки состояла в сборе материалов, на основании которых было бы возможно составить «полное, систематическое описание быта этой страны и его населения»65. Предполагалось, что А.М. Позднеев подготовит по результатам поездки семь томов, шесть из которых, включающих описание маршрута, торговых связей России и Монголии, очерк политического устройства, истории ламаизма, этнографические материалы издаст РГО, а седьмой том — исторические материалы — Академия наук. Осуществить намеченные планы не удалось, и изданы были только два первых тома66. В конце XIX в. в основном закончилось экстенсивно-описательное изучение Центральной Азии. Большинство коллекций, собранных в Монголии многочисленными российскими экспедициями, были сосредоточены в Азиатском, Ботаническом, Зоологическом, Геологическом и минералогическом музеях АН. Эти коллекции способствовали формированию в России вообще и в Академии наук в частности специалистов различного профиля по изучению Монголии и дальнейшей активизации и специализации исследовательской работы в Монголии. Однако следует отметить, что инициировали и финансировали эти исследования, как правило, другие учреждения, а не Академия наук. В 1892–1894 гг. в составе очередной Центральноазиатской экспедиции РГО под руководством Г.Н. Потанина работал геолог Иркутского горного управления В.А. Обручев (академик с 1929 г.). Он первым из российских ученых начал геологическое изучение Монголии67. В одной из впадин пустыни Гоби по пути из Урги в Калган В.А. Обручев нашел осколки зубов третичного носорога. Эта находка опровергала гипотезу о покрытии большей части Гоби внутриматериковым морем Ханхай, которую долгое время разделяли многие ученые68. Продолжить паПозднеев А.М. Монголия и монголы. Результаты поездки в Монголию, исполненной в 1892 и 1893 гг. Т. 1: Дневники и маршрут 1892 г. СПб., 1896. С. XXI. 66 Позднеев А.М. Монголия и монголы. Результаты поездки в Монголию, исполненной в 1892 и 1893 гг. Т. 1; Т. 2: Дневники и маршрут 1893 г. СПб., 1898. 67 Обручев В.А. Центральная Азия, Северный Китай и Нань-Шань. Отчет о путешествии, совершенном по поручению ИРГО в 1892–1894 гг. Т. I–II. СПб., 1900–1901. 68 Мурзаев Э.М. Русское географическое общество в истории Российской империи // Русское географическое общество. 150 лет. С. 84–85. 65 –22– 1.1. Монголия как объект изучения в Академии наук леонтологические работы в этом направлении в Монголии российские ученые смогли лишь в 1946 г., и сенсационные находки скелетов динозавров в центральной Гоби были сделаны в начале 1920-х гг. американской Центральноазиатской экспедицией Нью-Йоркского музея естественной истории под руководством Р.Ч. Эндрюса, работавшей в Монголии с 1922 по 1929 гг.69 Геологическими исследованиями в Монголии в 1913–1914 гг. занимался профессор Томского технологического института М.А. Усов (академик с 1939 г.). По заданию золотопромышленного общества «Монголор» он изучал Кентейский хребет в Монголии70. Ботаник и географ В.В. Сапожников — профессор Томского университета — в 1905–1906 и 1908–1909 гг. провел подробное исследование северо-западной части Монгольского Алтая. Его книга «Монгольский Алтай в истоках Иртыша и Кобдо»71 долгое время была одним из самых полных описаний западной части Монгольского Алтая. В Томске исследовательские работы в Монголии также инициировало организованное в 1909 г. Томское общество изучения Сибири. На его средства в 1916 г. совершила свою первую экспедиционную поездку в северо-западную Монголию для сбора геологических и ботанических коллекций студентка Сибирских высших женских курсов М.Ф. Нейбург, с 1921 г. — сотрудник Геологического отделения ГММ, участник нескольких экспедиций Монгольской комиссии72. Из других научных учреждений, занимавшихся изучением Мон­ голии в начале XX в., особо следует отметить Русский комитет для изучения Средней и Восточной Азии в историческом, лингвистическом и этнографическом отношениях (1903–1917). Неоднократно (в 1908, 1911, 1913–1915 гг.) по поручению и на средства этого общества бывал в Монголии сотрудник Азиатского музея Б.Я. Владимирцов (академик с 1929 г.)73, продолжив свою исследовательскую работу в 1920-х гг. уже 69 Andrews R.Ch. The New Conquest of Central Asia. N.Y., 1932. Усов М.А. Орография и геология Кентейского хребта в Монголии // Известия Геологического комитета. Т. 34. Вып. 8. М., 1915. С. 889–991. 71 Сапожников В.В. Монгольский Алтай в истоках Иртыша и Кобдо. Путеше­ ствие 1905–1906 гг. // Известия Томского университета. Томск, 1911. 72 А РАН. Ф. 690. Оп. 4. Д. 1. Доклад о поездке в северо-западную Монголию в 1916 г. 73 Владимирцов Б.Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М., 2002. 70 –23– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. как член Монгольской комиссии. На средства Русского комитета археологическое изучение долины р. Орхон в 1912 г. проводил приватдоцент Петербургского университета В.Л. Котвич (член-корр. РАН с 1923 г.). Правда, в качестве отчета об этой поездке он написал краткий историко-политический очерк Монголии74. В 1902 г. состоялась поездка в Тункинский край и на озеро Косогол будущего председателя (1930–1945) Монгольской комиссии АН, президента (1936–1945) Академии наук СССР, ботаника В.Л. Комарова. В отчете об этой интересной поездке находятся не только ботанические наблюдения, но и географические: описание рельефа местности, климата, населения и др.75 В 1905–1907 гг. В.Л. Комаров занимался изучением китайских и монгольских коллекций, переданных РГО в Санкт-Петербургский ботанический сад76. И в дальнейшем он проявлял значительный интерес к вопросам исследования Монголии, посвятив ей ряд работ, особенно в области систематики монгольской флоры и описания ботанических коллекций российских путешественников77. К сожалению, незавершенным остался его труд «Флора Монголии», несколько лет стоявший в издательских планах Монгольской комиссии СНК/АН СССР. В 1903 г., еще будучи студентами Санкт-Петербургского университета, по заданию Минералогического общества АН начали свои исследования геологии западной Монголии и Тувы И.П. Рачковский и А.И. Педашенко78. Работа А.И. Рачковского в Монголии и Туве продолжалась более трех десятилетий. Он стал одним из активнейших сотрудников Монгольской комиссии, ее ученым секретарем и заместителем председателя. Котвич В.Л. Краткий обзор истории и современного политического положения Монголии. СПб., 1914. 75 Комаров В.Л. Поездка в Тункинский край и на озеро Косогол в 1902 г. // Известия ИРГО. 1905. Т. 41. Вып. 1. СПб., 1906. С. 23–154. 76 Чернов А.Г. В.Л. Комаров. М., 1969. 77 См., напр.: Комаров В.Л. Введение к флорам Китая и Монголии // Труды Имп. СПб ботанического сада. Т. XXIX. Вып. 1 и 2. СПб., 1908; Он же. Ботанические маршруты важнейших русских экспедиций в Центральную Азию. Ч. 1: Маршруты Н.М. Пржевальского // Труды Главного ботанического сада. Т. 34. Вып. 2. СПб., 1920; Он же. Ботанические маршруты важнейших русских экспедиций в Центральную Азию. Ч. 2: Маршруты Г.Н. Потанина // Труды Главного ботанического сада. Т. 34. Вып. 2. СПб., 1928. 78 Обручев В.А. Естественные богатства Танну-Тувинской Республики и степень изученности последней // Новый Восток. № 13–14. Л., 1926. С. 263. 74 –24– 1.1. Монголия как объект изучения в Академии наук В течение нескольких лет руководил почвенно-географическими исследованиями в экспедициях Переселенческого управления Л.И. Прасолов (с 1918 г. — сотрудник Почвенного отдела КЕПС, академик с 1935 г.). В 1912 г. состоялась его поездка по маршруту Кяхта — Урга79, в которой Л.И. Прасолов провел первые исследования почв Монголии80. В 1924–1926 гг. они были продолжены другим сотрудником КЕПС Б.Б. Полыновым (академик с 1946 г.). Орнитолог и зоогеограф, профессор Харьковского университета П.П. Сушкин (сотрудник Зоологического музея АН и Геологического и минералогического музея с 1921 г., академик с 1923 г.), работая в 1912–1914 гг. на Алтае, сделал несколько маршрутов в северную Монголию для сбора материалов по зоогеографическому разделению Восточной Азии81. Его интерес к Монголии не ослабевал и в дальнейшем. Он координировал работу зоологов, проводимую в рамках деятельности Монгольской комиссии, а в 1927 г. был заместителем председателя Комиссии. В последние годы жизни П.П. Сушкин много времени отдавал палеонтологическим исследованиям. Его учениками в этой области были Ю.А. Орлов (академик с 1960 г.) и И.А. Ефремов — руководители российской Палеонтологической экспедиции в Монголии в 1946–1949 гг. В 1915 г. орнитологические исследования в Монголии проводил председатель Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отделения РГО и директор его музея А.Я. Тугаринов (сотрудник Зоологического музея АН с 1926 г.), в 1926 и 1928 гг. продолжив их в рамках деятельности Монгольской комиссии82. Урга — с ноября 1924 г. Улан-Батор, столица Монголии. Результаты исследования вошли в книгу: Прасолов Л.И. Южное Забайкалье. Почвенно-географический очерк. Л., 1927. — Материалы ОКИСАР. Вып. 12. Серия Бурят-Монгольская. 81 Сушкин П.П. Поездка в юго-восточную часть Русского Алтая и северо-западную Монголию и заметки о птицах этой местности // Орнитологический вестник. Вып. 4. СПб., 1915; результаты поездки также вошли в книгу: Сушкин П.П. Список и распределение птиц Русского Алтая и ближайших частей северо-западной Монголии с описанием новых и мало известных форм. Л., 1925. 82 Тугаринов А.Я. Материалы для орнитофауны северо-западной Монголии (хребет Танну-Ола, озеро Убса-Нур) // Орнитологический вестник. Вып. 2 и 3. СПб., 1916; Северная Монголия и птицы этой страны // Предварительный отчет зоологической экспедиции в северную Монголию за 1926 год. Л., 1929. С. 145–236. 79 80 –25– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. В начале XX в. работы по изучению языка, литературы и истории монгольских народов были в основном сосредоточены в Азиатском музее АН и на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета. В это время в Петербурге работали выдающиеся монголоведы: В.В. Бартольд (академик с 1920 г.), Б.Я. Владимирцов, В.Л. Кот­ вич, А.М. Позднеев, А.Д. Руднев. В своих исследованиях вопросам истории и религии Монголии большое внимание уделяли академики В.В. Радлов, С.Ф. Ольденбург, Ф.И. Щербатской. С Азиатским музеем тесно сотрудничали бурятские ученые: Б.Б. Барадийн, Ц.Ж. Жам­ царано, Г.Ц. Цыбиков, которые внесли огромный вклад в развитие нау­ ки в Бурятии и Монголии. Усилению научного изучения Монголии в 1910-х гг. способ­ствовало изменение политической обстановки в регионе. В 1911 г. халхские князья, использовав в своих интересах такие внутриполитические осложнения в самом Китае, как развал Цинской империи и начало Синьхайской революции, провозгласили независимость Внешней Монголии. В своей борьбе они опирались на дипломатическую поддержку России, которая, хоть и имела собственные интересы в Монголии83, не хотела открыто вмешиваться в намечающийся китайско-монгольский конфликт. В част­ ном письме Б.Я. Владимирцов так характеризовал складывающуюся вокруг Монголии ситуацию: «Наше правительство, с одной стороны, как будто и хочет что-то сделать в Монголии, но <...> с другой стороны, <...> боится, как бы его не обвинили в затее новой авантюры, вроде маньчжурской. <...> Трудно сказать, чем это кончится, но, думается мне, Россия так или иначе будет вовлечена в монгольские дела»84. Не желая обострения международной обстановки, царское правительство согласилось с определением статуса монгольского государ­ В это время был организован целый ряд экспедиций и поездок представителей военных и торговых ведомств с целью широкомасштабного военно-стратегического изучения Монголии и анализа ее экономического положения. См., напр.: Кушелев Л. Отчет о поездке с военно-научной целью в Монголию // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. LXXXVI. СПб., 1913; Попов В. Второе путешествие в Монголию. Ч.III. Исследование границы на участке Кяхта — Алтай. Иркутск, 1910; Болобан А.П. Монголия в ее современном торгово-экономическом отношении. Пг., 1914; Московская торговая экспедиция в Монголию. М., 1912. 84 Письмо А.В. Бурдукову от 25 июня 1912 г. // Бурдуков А.В. В старой и новой Монголии. М., 1969. С. 333–334. 83 –26– 1.1. Монголия как объект изучения в Академии наук ства как автономного района Китая, что и было закреплено в 1913 г. русско-китайской декларацией и в 1915 г. тройственным русско-китайско-монгольским соглашением. С этого времени новым приоритетом в дальневосточной внешней политике России стал курс на усиление своего политического и экономического влияния в Монголии, на создание из Монголии буферного государства85. Выступая в Особом совещании по обороне государства в феврале 1915 г., известный русский путешественник по Центральной Азии, тогда полковник Генерального штаба П.К. Козлов так определил основные задачи внешнеполитической деятельности России в Монголии: «Пришла пора нам — русским — начать <…> научное завоевание страны, практически — путем тесных экономических сношений. Взоры монголов должны навсегда остановиться на северо-западе — на России. Монголия — будущий буфер среди нас и Китая, который пробудился от многовекового покоя <…>»86. Если некоторые планы усиления экономического влияния в Монголии в предреволюционные годы успели реализовать87 (прежде всего, следует отметить создание Монгольского банка и деятельность российского финансового советника при правительстве Монголии88), то исследовательская работа ограничилась, в основном, деятельностью сибирских научных организаций. Из сотрудников Академии наук в 1916 и 1917 гг. в северо-западной Монголии и Урянхайском крае побывали И.П. Рачковский и А.И. Педашенко, командированные Гео­ См.: Белов Е.А. Россия и Монголия (1911–1919 гг.); Лузянин С.Г. Россия — Монголия — Китай в первой половине XX в. Политические взаимоотношения в 1911–1946 гг. 86 Архив РГО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 91. Л. 2. Козлов П.К. К докладу в Особом совещании по обороне государства 13 февраля [1915]. 87 Подробно см.: Единархова Н.Е. Русские в Монголии: основные этапы и формы экономической деятельности (1861–1921 гг.). 88 В 1914–1916 гг. этот пост занимал С.А. Козин, впоследствии известный монголовед, академик с 1943 г. См.: Даревская Е.М. Русский советник правительства Монголии в 1914–1916 гг. С.А. Козин // Три портрета — три судьбы. Исторические очерки. С. 6–72. С.А. Козин и сменивший его в 1916 г. барон П.А. Вит­те организовали широкое обследование Монголии, в результате которого был собран обширный материал по экономике и природным ресурсам страны. К сожалению, эти материалы так и не были обработаны и опубликованы. Большая часть материалов осталась в Монголии, часть материалов находится в Архиве востоковедов СПбФ ИВ РАН. 85 –27– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. логическим комитетом «с целью проведения рекогносцировочных работ для выработки плана систематического обследования, чтобы получить общую геологическую картину строения Монголии и выделить районы, заслуживающие особенного внимания в отношении полезных ископаемых»89. В 1915–1916 гг. приграничные с Монголией области Забайкалья и Алтая посетил А.И. Ферсман (академик с 1919 года), где он занимался поиском алюминиевых руд и изучал пегматитовые жилы и связанные с ними месторождения драгоценных камней90. В сложные и опасные годы Гражданской войны Монголия продолжала представлять серьезный экономический и торговый интерес для России, прежде всего для приграничных с ней областей Восточной Сибири. Так, в 1919 г. Иркутской конторой Всероссийского центрального совета потребительских обществ в Монголию был направлен для проведения социально-экономического обследования И.М. Майский (академик с 1946 г.). Результатом его поездки явилась книга «Современная Монголия»91, ставшая на долгие годы практически энциклопедией предреволюционной Монголии. В этой книге автор представил глубокий и всесторонний анализ не только экономики, но и географии, этнографии, религии Монголии. В 1920 г. в приграничных с Монголией районах Танну-Тувы продолжил свои рекогносцировочные работы по заданию Геологического комитета И.П. Рачковский, вместе с которым работали З.А. Лебедева (сотрудник ГММ с 1921 г.) и М.Ф. Нейбург92. Революция и Гражданская война ослабили влияние России в Мон­ голии, чем в 1919 г. воспользовался Китай, который ввел свои войска в Монголию, что привело к установлению военной диктатуры и роспуску правительства. Освобождение страны от китайских гаминов и войск барона Унгерна связаны уже с национально-освободительным движением, сформировавшимся не только под воздействием внутренних причин, но и во многом благодаря идеологическому влиянию советской России. ГАРФ. Ф. 5445. Оп. 37. Д. 10. Л. 79. Перельман А.И. Александр Евгеньевич Ферсман. М., 1983. 91 Майский И.М. Современная Монголия. Отчет Монгольской экспедиции, снаряженной Иркутской конторой Центросоюза. Иркутск, 1921. 92 Обручев В.А. Естественные богатства Танну-Тувинской Республики и степень изученности последней // Новый Восток. С. 266. 89 90 –28– 1.1. Монголия как объект изучения в Академии наук Первым международным актом в процессе формирования совет­ ско-монгольских отношений стало «Соглашение между правительством РСФСР и Народным правительством Монголии» от 5 ноября 1921 г. Факт официального признания Монголии (де-юре все еще являющейся автономией Китая) советской Россией давал ей определенные гарантии для достижения в будущем полной независимости от Китая. Для советской стороны, помимо идеологических интересов, «Соглашение» являлось основанием для реализации внешнеполитической установки еще царской России: создания дружеского государства — буфера в случае возможной конфронтации с Китаем и Японией93. Известный шведский путешественник Свен Гедин, побывавший в Урге осенью 1923 г., писал: «Без русских монголы никогда бы не смогли завоевать свободу, отсюда легко можно понять, почему русские пользуются таким большим влиянием в стране»94. Но, как показывают уже достаточно многочисленные публикации последнего десятилетия95, это влияние не было таким однозначным, как казалось известному путешественнику. Советское направление во внешней политике Монголии стало «основным и приоритетным»96 лишь в начале 1930-х гг. Монгольские партийные и государственные деятели на протяжении 1920-х гг. противостояли идеологическому давлению со стороны большевиков, отстаивая национальные особенности дальнейшего развития страны, и советская Россия вынуждена была предпринимать определенные меры для закрепления своего влияния в Монголии, в числе которых, как будет показано дальше, была научно-организационная деятельность Академии наук. С началом стабилизации внутри- и внешнеполитической ситуации в России стала вновь активизироваться экспедиционная деятельность Академии наук. Первыми с предложением проведения исследования Подробно см.: Лузянин С.Г. Россия — Монголия — Китай в первой половине XX в. 94 Цит. по: Гольман М.И. Изучение истории Монголии на Западе. XIII — середина XX в. М., 1988. С. 114. 95 Рощин С.К. Политическая история Монголии. 1921–1940 гг.; Baabar B. Histo­ ry of Mongolia; Батсайхан О. К вопросу о возможности альтернативного пути развития Монголии в 1920–1930-е годы; Дамдисурэн С. Монгольская национально-демократическая революция 1921 г. и российский фактор. 96 Лузянин С.Г. Россия — Монголия — Китай в первой половине XX в. С. 105. 93 –29– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. в Монголии, в ее северо-западной части, выступили Зоологический музей и ГММ. 28 сентября 1921 г. на заседании Отделения физикоматематических наук Академии наук было рассмотрено предложение П.П. Сушкина об организации совместной экспедиции двух музеев для продолжения ранее проведенных геологических и зоологических исследований. По мнению руководства ГММ, сложившаяся политическая ситуация может способствовать этому научному предприятию, поскольку «с возникновением народного правительства в Монголии там прекратились волнения и между монгольским и советским правительством России установились дружественные отношения»97. На заседании Общего собрания АН 1 октября 1921 г. С.Ф. Оль­ денбург, докладывая о совместном проекте Зоологического музея и ГММ, выступил с предложением «ввиду того, что желательно такие экспедиции сделать по возможности разносторонними», а также поскольку «постоянно намечаются и осуществляются все новые экспедиции», образовать Комиссию по экспедициям, в задачи которой входила бы координация этих работ98. Общее собрание одобрило предложение непременного секретаря. Председателем Комиссии по научным экспедициям был избран С.Ф. Ольденбург. В 1922 г. Академия наук «из особых сумм Совнаркома»99 получила финансирование на проведение только геологической части экспедиции в Монголию. В соответствии с разработанным Геологическим отделением ГММ планом изучения Монголии в конце 1922 г. начала работу Монгольско-Урянхайская экспедиция под руководством И.П. Рачковского. Основными задачами экспедиции являлось «изучение петрографических провинций и массивов изверженных пород в связи с их золотоносностью; установление зависимости в этом отношении Урянхайского края юго-западной Сибири с северо-западной Монголией; изучение континентальных отложений северо-западной Монголии и определение их угленосности»100. В состав экспедиции в 1923 г. входили, кроме И.П. Рачковского, геологи З.А. Лебедева и ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 169. Л.141. Документы по истории Академии наук СССР. 1917–1925 гг. / Отв. ред. Б.В. Лев­шин. Л., 1986. С. 203. Комиссия по экспедициям работала в АН с 1921 по до 1926 гг., когда была преобразована в Особую комиссию по исследованию союзных и автономных республик (ОКИСАР). 99 ГАРФ. Ф. 5445. Оп. 37. Д. 10. С. 79. 100 ПФА РАН. Ф. 128. Оп. 2. Д. 14. Л. 367. 97 98 –30– 1.1. Монголия как объект изучения в Академии наук П.П. Сизова. Эта экспедиция должна была положить начало систематическому обследованию Монголии, в соответствии с которым ее территория была разбита на 5 районов, и предполагалось, что по истечении 5 лет можно будет получить общую картину геологического строения страны и выделить районы с залежами полезных ископаемых101. Но в 1923 г. у Академии наук по изучению Монголии появился серьезный конкурент — Монголо-Тибетская экспедиция РГО под руководством П.К. Козлова. Ее целью было географическое исследование юго-западной Монголии, Цайдама и Восточного Тибета. Остановимся на ней более подробно, поскольку, на наш взгляд, деятельность этой экспедиции стала одним из побудительных мотивов создания правительственной Комиссии по научному изучению Монголии и активного участия в этих исследованиях Академии наук. 101 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 80–79. 1.2. Академия наук и Монголо-Тибетская экспедиция102 П.К. Козлова 1923–1926 гг.: несостоявшееся сотрудничество «Успех нашего Козлова уже второй раз в области археологии заставил встрепенуться членов Академии наук» Ю.М. Шокальский Во второй половине XIX — начале XX в. организация больших многолетних экспедиций, особенно в зарубежные страны, являлась прерогативой РГО. Академия наук, как прежний организатор подобных экспедиций, невольно отошла на второй план. Ситуация стала изменяться после создания в 1915 г. Комиссии по изучению естественных производительных сил России (КЕПС), давшей мощный толчок экспедиционной активности академических учреждений. Эта тенденция сохранилась и в дальнейшем. После революции экспедиционные исследования стали важнейшим и необходимейшим условием для скорейшего изучения и освоения природных ресурсов России. В начале 1920-х гг., в период становления советской системы управления наукой, возникали множественные организационные формы (комиссии, комитеты, совещания и т. д.), регулирующие взаимоотношения науки и государства. Как было сказано выше, в октябре 1921 г. Академия наук создала Комиссию по экспедициям под председательством академика С.Ф. Ольденбурга. Но кроме Академии наук, экспедиционные исследования осуществляли и другие учреждения. Для межведомственной координации экспедиционной деятельности в апреле 1922 г. при Секции районирования Госплана РСФСР была также соз­ дана Комиссия по научно-исследовательским экспедициям. Данная комиссия взяла на себя подготовку конференции по изучению есте­ ственных ресурсов страны. Оргбюро этой конференции (совещания) В литературе эта экспедиция известна как «Монголо-Тибетская», хотя она утверждена правительством как «Тибетская». П.К. Козлов в своих дневниках, которые он вел в этой экспедиции, употреблял оба названия. 102 –32– 1.2. Академия наук и Монголо-Тибетская экспедиция П.К. Козлова 1923–1926 гг. было организовано в Петрограде103. В его состав вошли представители ведущих научных организаций города, прежде всего академических учреждений. Работа Оргбюро вышла за рамки подготовки конференции. Много внимания уделялось сбору сведений об организации экспедиций, их систематизации и экспертной оценке104. Для взаимодействия научного сообщества и новой власти в июне 1922 г. при СНК РСФСР был создан Особый временный комитет науки, который возглавлял зам. председателя СНК А.И. Рыков. От Академии наук в него вошли академики В.А.Стеклов (вице-президент АН), П.П. Лазарев и А.Е. Ферсман105. Такое авторитетное представительство позволяло Академии наук активно лоббировать свои проекты во властных структурах. Экспедиционная деятельность РГО с начала Первой мировой войны практически прекратилась из-за отсутствия финансирования. Некогда процветавшее под высочайшим патронажем Общество к моменту окончания Гражданской войны не имело возможности для организации не только экспедиций, но и командировок своих членов106. Исследовательская деятельность поддерживалась личными инициативами энтузиастов региональных отделов, которым Общество помогало получить разрешения для проведения работ107. Возродить РГО, вернуть ему былую славу могла бы новая крупная экспедиция, возглавляемая ученым, чье имя было хорошо известно не только в России, но и за рубежом. Одним из самых авторитетных российских путешественников на тот момент являлся П.К. Козлов. РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 18. Д. 4. Протоколы заседаний Петроградского отделения Оргбюро; Д. 5. Материалы Оргбюро по созыву конференции по изучению производительных сил России. 104 Бастракова М.С. Становление советской системы организации науки (1917–1922). С. 254–256; ПФА РАН. Ф. 162. Оп. 3. Д. 14, 37. Отчет о работе Оргбюро совещания. 105 Организация науки в первые годы советской власти (1917–1925). Сборник документов. Л., 1968. С. 68–69. 106 Об этом говорят не только многочисленные документы Архива РГО (Совета Общества), но и свидетельства ученых. Например Б.Я. Владимирцов в письме А.В. Бурдукову от 15.04.1923 г. пишет: «Академия действует вовсю <...> А вот Географическое общество совсем захирело» (Бурдуков А.В. В старой и новой Монголии. С. 366). 107 Отчет о деятельности Русского географического общества за 1924 г. // Известия ГРГО. Т. LXVII. Вып. 2. Пг., 1925. С. 175 103 –33– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. За плечами П.К. Козлова было пять больших экспедиций — первые три под началом Н.М. Пржевальского, М.В. Певцова и В.И. Робо­ ровского108, и затем две самостоятельных — Монголо-Камская (1899– 1901) и Монголо-Сычуаньская (1907–1909). Крупнейшее из открытий П.К. Козлова, сделавшее его имя всемирно известным, — обнаружение и раскопки в 1908 г. в южной части пустыни Гоби мертвого города ХараХото. Это открытие не только дало науке ключи к тайнам тангутской культуры и обогатило российские музеи уникальными художественными коллекциями, но и упрочило приоритет российских исследований в центральноазиатском регионе. В августе 1914 г. П.К. Козлов готовился выступить в новое путешествие в Монголию и Тибет, однако этому помешала начавшаяся мировая война. Вместо Азии полковника Генштаба П.К. Козлова направили на Юго-Западный фронт. В ноябре 1917 г. уже новая власть назначила путешественника комиссаром от Академии наук в знаменитый крымский акклиматизационный заповедник Аскания-Нова; в декабре 1920 г. Наркомпрос и РГО командировали его в Сибирь для налаживания связи с местными отделами и подотделами Географического общества. С окончанием Гражданской войны у П.К. Козлова появилась надежда на возобновление исследовательской деятельности, на новое путешествие в Центральную Азию, в Монголию и особенно в заветный для него Тибет. Определенным стимулом для этого служило то, что большевистские вожди начали проявлять повышенный интерес к Востоку с целью усиления своего влияния в регионе. При этом Монголии уделялось особое внимание. К уже привычному для России внешнеполитическому образу Монголии как буферного государства прибавилась и идеологическая составляющая: Монголия рассматривалась советскими лидерами как плацдарм для продвижения революционных идей в Центральную Азию, роль которого возрастала по мере крушения надежд на революцию в западных странах109. П.К. Козлов участвовал в 4-й Центральноазиатской экспедиции Н.М. Пржевальского 1883–1885 гг., Тибетской экспедиции М.В. Певцова 1889–1890 гг., Тибетской экспедиции В.И. Роборовского 1893–1895 гг. 109 Позиция большевистского правительства относительно Монголии весьма красноречиво охарактеризована видным советским дипломатом А.А. Иоффе в письме от 22 октября 1922 г. В.И. Ленину: «В будущем генеральном сражении трудящихся всего мира с мировой буржуазией монгольский революционный плацдарм, несомненно, сыграет огромную роль, связывая революционную 108 –34– 1.2. Академия наук и Монголо-Тибетская экспедиция П.К. Козлова 1923–1926 гг. Совпадение региона научных интересов П.К. Козлова и геополитических — советского правительства — приняли в расчет руководители РГО — президент Общества Ю.М. Шокальский и ученый секретарь В.Л. Комаров. В письме к управделами СНК Н.П. Горбунову с просьбой поддержать инициативу П.К. Козлова они представили планирующуюся экспедицию как нечто совершенно исключительное, «единственное в своем роде предприятие», «важнейший географиче­ ский подвиг». При этом подчеркивалось, что от экспедиции ожидают не только «блестящих результатов в научном отношении», но и «немаловажные практические результаты» в «отношениях с народностями Центральной Азии»110. Авторитетнейший географ, профессор Московского университета Д.Н. Анучин в своем отзыве правительству об экспедиции П.К. Коз­ лова выделил другой, не менее важный, с его точки зрения, аспект — по сегодняшнему определению, межцивилизационный, в первой четверти XX века скорее отражавший все еще популярные в обществе евразийские идеи славянофилов. Д.Н. Анучин подчеркнул, что «содей­ ствие Петру Кузьмичу в осуществлении этой экспедиции со стороны правительства СССР было бы желательным не только с точки зрения научной, <…> но и в других отношениях. Россия призвана, несомненно, играть важную роль в судьбах азиатских стран, и ей необходимо напоминать о себе отдаленным азиатским народам и оказывать на них культурное воздействие»111. Несмотря на тесные контакты с академическими учреждениями, П.К. Козлов не счел необходимым проинформировать о своих планах ни Комиссию по экспедициям АН, ни Петроградское отделение Оргбюро конференции производительных сил страны. Организацией экспедиции он занимался лично при поддержке Н.П. Гор­бунова. После согласования всех вопросов с Наркоминдел проект экспедиции П.К. Козлова 26 января 1923 г. был рассмотрен и утвержден на заседании Комитета науки, в котором участвовали А.Н. Рыков, М.Н. Покровский (представитель Наркомпроса), акадеРоссию с великими народами Азии». Цит. по: Железняков А.С. Монгольская цивилизация в XX веке: диалоги с соседями // Россия и Монголия в свете диалога евразийских цивилизаций. Материалы международной научной конференции. Звенигород, 2–5 июня 2001 г. С. 49–50. 110 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 305. 111 Там же. Ф. 2307. Оп. 2. Д. 79. Л. 25. –35– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. мики В.А. Стеклов и П.П. Лазарев, П.И. Пальчинский (представитель Госплана) и С.Е. Чуцкаев (представитель Наркомфина). Против принятия такого решения активно выступил В.А. Стеклов, назвавший экспедицию П.К. Козлова «второочередной»112. Мнение В.А. Стеклова поддержали С.Ф. Ольденбург113 и другие авторитетные ученые — члены Секции человека Петроградского оргбюро по созыву конференции по изучению производительных сил (С.И. Руденко, Л.Я. Штернберг, В.П. Семенов-Тян-Шанский и др.)114. Научное сообщество беспокоил, прежде всего, тот факт, что финансирование такого дорогостоящего предприятия (правительство выделило П.К. Козлову около 100 000 руб. золотом115) скажется на исполнении плана академических экспедиций, и так составляемого с соблюдением «всемерной экономии»116. Утвержденная Госпланом смета Тибетской экспедиции РГО более чем в десять раз (!) превышала сумму, выделенную правитель­ ством на академические экспедиции 1923 г.117 Кроме того, возражение вызывали исследовательский метод П.К. Козлова — научная рекогносцировка, и состав экспедиции, костяк которой составляли молодые люди, не имеющие достаточной научной квалификации. Из трех старших помощников П.К. Козлова только один — ботаник экспедиции Н.В. Павлов — имел опыт научАрхив РГО. Ф. 1–1923. Оп. 1а. Д. 9. Л. 10. ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 11. Л. 4. 114 Подробная информация о разногласиях между Академией наук и РГО по поводу экспедиции П.К. Козлова содержится в докладе Ю.М. Шокальского Совету Географического общества (13 февраля 1923 г.): Архив РГО. Ф. 1– 1923. Оп. 1а. Д. 9. Л. 10–12. 115 В решении Временного комитета науки указывалось: «Отпустить 50 тыс. рублей в серебряных ланах и 50 тыс. в золотом исчислении советскими знаками на оборудование экспедиции Козлова в Тибет» (РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 1. Д. 126. Л. 366.). К этому еще следует прибавить деньги, выделенные на подарки Далай-ламе и его свите, а также стоимость подарков, полученных из Гохрана. 116 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1923. Д. 1. Л. 148. 117 В письме в Госплан от 12 октября 1923 г. А.Е. Ферсман перечислил 4 первоочередные экспедиции 1923 г. РАН (Калиевая — Институт физико-химического анализа, Батогольская — Минералогическое отделение ГММ АН, Южно-Уральская — КЕПС, Тургайская — ГММ АН), на которые было ассигновано правительством 10 000 руб. золотом (ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1923. Д. 1. Л. 148). 112 113 –36– 1.2. Академия наук и Монголо-Тибетская экспедиция П.К. Козлова 1923–1926 гг. ной работы. Второй старший помощник — С.А. Глаголев — закончил Географический институт в Петрограде накануне отъезда экспедиции из России. Третий помощник — Е.В. Козлова — только начинала познавать премудрости орнитологии, правда, под руководством такого крупнейшего специалиста, как П.П. Сушкин118. Пожелание о включении в состав экспедиции квалифицированных ученых для проведения всесторонних исследований региона высказывал также Д.Н. Анучин и в уже цитированном отзыве, и несколько позже, в рецензии на книгу П.К. Козлова «Монголия и Амдо и мертвый город Хара-Хото»119. Он особо подчеркивал, что «отпуск крупных средств налагает обязанность использовать их возможно более производительно», и было бы желательно, «чтобы в выработке плана экспедиции, ее состава, путей и целей содействовал путешественнику ряд известных специалистов, хорошо знакомых как с современным состоянием соответствующих наук, так и с задачами изучения Центральной Азии»120. Но в глазах правительства экспедиция такого авторитетного исследователя Центральной Азии, как П.К. Козлов, имела большие шансы не только для решения научных задач, но и политических, а именно: усиления влияния советской России в этом регионе. Тем более, что в Монголии с 1922 г. работала большая экспедиция Музея естественной истории Нью-Йорка под руководством профессора Р.Ч. Эндрюса. Поэтому, несмотря на активное противодействие руководителей Академии наук, 27 февраля 1923 г. СНК СССР постановил: 1. Признать своевременной и целесообразной экспедицию РГО в Монголию и Тибет под руководством путешественника П.К. Козлова сроком на 3 года. 2. Принять расходы экспедиции на средства правительства121. Решение о непосредственно правительственном финансировании экспедиции несколько притушило разногласия между Академией наук и РГО. В письме из Москвы от 8 марта 1923 г. П.К. Козлов писал жене: Подробно о Е.В. Козловой см.: Гнатюк Т.Ю. Е.В. Козлова: русская путеше­ ственница в Монголии // Altaica VIII. 2003. С. 49–60. 119 Козлов П.К. Монголия и Амдо и мертвый город Хара-Хото. Экспедиция РГО в Нагорной Азии 1907–1909. М.; Пг., 1923. 120 Анучин Д. Экспедиция П.К. Козлова в Центральную Азию // Новый Восток. № 3. Пг., 1923. С. 399–404. 121 ГАРФ. Ф. 2307. Оп. 2. Д. 79. Л. 39. 118 –37– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. «Сегодня <...> я встретился со Стекловым и поздоровался как ни в чем не бывало. Стеклов был так мил, так искренне любезен со мной, как никогда!»122. Судьба этой экспедиции П.К. Козлова оказалась весьма драматичной и складывалась очень непросто123. В Ургу — отправной пункт дальнейшего караванного маршрута в глубь Центральной Азии — экспедиция прибыла 1 октября 1923 г. Но выйти по намеченному маршруту ей так и не пришлось. На заседании Политбюро ЦК РКП (б), состоявшемся 22 ноября 1923 г., на основании сообщений о политической неблагонадежности П.К. Козлова, поступивших от НКИД и ГПУ124, было принято решение о запрещении деятельности Монголо-Тибетской экспедиции и отзыве ее в Россию125. Правда, в письме П.К. Козлову это решение Политбюро Н.П. Горбунов мотивировал сложной международной обстановкой126. П.К. Козлов не выполнил приказ центра. Несколько сократив состав экспедиции, он остался в Монголии, в надежде на то, что международная обстановка и мнение властей могут измениться, и занялся изучением богатой и своеобразной природы Ургинского района. Весной 1924 г. П.К. Козлов принял решение начать раскопки древних курганов в горах Ноин-Ула, недалеко от Урги. Экспедиции сопутствовала удача. В древних могильниках, оказавшихся погребениями хунну эпохи Ханьской династии, были найдены прекрасно сохранившиеся погребальные предметы: ткани, войлочные ковры с изображениями мифических животных, женские косы, седла, изделия из золота, бронзы, керамика и многое другое. Архив музея-квартиры П.К. Козлова. Ф. 1. Оп. 6. Д. 393. Подробно об экспедиции см.: Андреев А.И., Юсупова Т.И. История одного не совсем обычного путешествия: Монголо-Тибетская экспедиция П.К. Козлова (1923–1926 гг.) // Вопросы истории естествознания и техники. 2001. № 2. С. 51–74; Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923– 1926 гг. 124 Первый раз вопрос о благонадежности П.К. Козлова и целесообразности его экспедиции был инициирован Ф.Э. Дзержинским и рассматривался на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) в июле 1923 г. Но тогда Политбюро по предложению И.В. Сталина ограничилось введением в состав экспедиции политкомиссара (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 362. Л. 6. и Ф. 76. Оп. 3. Д. 293. Л. 2.) 125 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 395. Л. 1. 126 Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. С. 82–83. 122 123 –38– 1.2. Академия наук и Монголо-Тибетская экспедиция П.К. Козлова 1923–1926 гг. О своих археологических находках П.К. Козлов тут же сообщил в РГО и в Главнауку Наркомпроса. Одновременно он отправил статью о достижениях экспедиции в газету «Известия». После публикации статьи (15 июля 1924 г.)127 Монголо-Тибетская экспедиция вновь оказалась в центре внимания научной общественности. Что касается Академии наук, то начавшиеся в Монголии раскопки вызвали у нее не только огромный интерес, но и большое беспокойство из-за отсутствия в отряде П.К. Козлова профессиональных археологов. Тревогу непременного секретаря АН С.Ф. Ольденбурга разделил академик Н.Я. Марр, направивший 24 июля 1924 г. в РГО, Ю.М. Шокальскому, письмо от имени возглавляемой им Академии истории материальной культуры. В письме он выразил недовольство тем, что П.К. Козлов ничего не сообщил его учреждению о своих работах и не просил содействия специалистов. «Все это заставляет бояться, — заключал Н.Я. Марр, — что повторяются и здесь те же дела, какие имели место в Хара-Хото»128. С.Ф. Ольденбургу удалось убедить Н.П. Горбунова129 направить в помощь экспедиции профессиональных археологов: С.А. Теплоухова и Г.И. Боровку. Выбор этих кандидатур был не случаен. С.А. Теплоухов — хранитель Этнографического отдела Русского музея и сотрудник АИМК, с 1920 г. занимался археологическими раскопками в Енисейской губернии (в Минусинском крае), производил классификацию археологических памятников этого южно-сибирского района. Здесь он работал и летом 1924 г.130 С.Ф. Ольденбург характеризовал С.А. Теплоухова как «опытного археолога и энергичного работника вообще»131. Г.И. Боровка — хранитель скифской секции эллино-скифского отделения Государственного Эрмитажа, профессор Петроградского университета и также сотрудник АИМК, был специалистом по античному и скифскому искусству. Как можно было предположить из газетной П.К. Козлов о своих работах в Монголии (письмо начальника Тибетской экс­ педиции путешественника П.К. Козлова) // Известия. 1924. 15 июля. № 159. 128 Архив РГО. Ф. 1–1924. Оп. 1. Д. 5. Л. 33. Выполненные на невысоком профессиональном уровне, раскопки в Хара-Хото в свое время вызвали серьезные нарекания археологов. 129 Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции. С. 293, 310. 130 О С.А. Теплоухове см., напр.: Решетов А.М. Интеграция наук в научной дея­ тельности и трудах С.А. Теплоухова. 131 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 35. 127 –39– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. заметки П.К. Козлова, археологические находки экспедиции соответ­ ствовали предмету научного изучения Г.И. Боровки. Кроме археологов, С.Ф. Ольденбургу за счет средств экспедиции П.К. Козлова удалось послать в Ургу еще двух специалистов: почвоведа, научного сотрудника КЕПС, профессора Б.Б. Полынова и минералога, старшего ученого хранителя Минералогического отделения ГММ В.И. Крыжановского132. Командировка последнего была инициирована А.И. Ферсманом. Во время небольшой экспедиции на Алтай и в Забайкалье в 1916 г. его очень заинтересовала информация о крупных месторождениях топазов и аметистов в Монголии. Разыскать, исследовать и описать ургинские топазы, проверить некоторые научные предположения и было поручено В.И. Крыжановскому133. Работа Б.Б. Полынова и В.И. Крыжановского в Монголии проходила в тесном контакте с Монгольским ученым комитетом и по планам, скоординированным с его ученым секретарем Ц.Ж. Жамцарано. С.А. Теплоухов, осмотрев раскопки, признал сделанное экспедицией в общих чертах удовлетворительным, однако в деталях отметил некоторые упущения, которые он предполагал устранить. П.К. Козлов согласился, что его экспедиции было не по плечу детальное изучение археологических памятников, ее задача иная — проведение рекогносцировочных исследований134. На самом деле раскопки экспедиции мало удовлетворили С.А. Теп­ лоухова, о чем он 13 октября 1924 г. откровенно написал С.Ф. Оль­ денбургу. Указав на серьезные упущения при ведении работ, С.А. Теп­ лоухов сообщил, что первоначально хотел ограничиться лишь исправлениями уже сделанного, но «политические соображения (конечно, академические) как внешние, так и внутренние, также желание всех окружающих» заставили его решиться самому раскопать один курган135. Решение о командировке в Монголию научных сотрудников было согласовано с председателем СНК СССР А.И. Рыковым, в письме которого от 2 августа 1924 г. П.К. Козлову указывалось, что ученые должны быть зачислены в штат экспедиции на все виды довольствия. По мнению правительства, у П.К. Козлова средства для этого должны были быть «в виду невозможности экспедиции следовать по первоначально намеченному Тибетскому маршруту». (ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 79 об.–80.) 133 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 101. 134 Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. С. 317. 135 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 80. 132 –40– 1.2. Академия наук и Монголо-Тибетская экспедиция П.К. Козлова 1923–1926 гг. Однако еще до того, как С.Ф. Ольденбург получил письмо С.А. Теп­ лоухова, 12 октября он отправил П.К. Козлову телеграмму с предложением приехать в Ленинград для отчета о проделанной работе136. И хотя эта поездка была инициирована самим путешественником (просьбу об этом он послал Н.П. Горбунову, в Главнауку и Географическое общество еще в начале сентября137), вызов С.Ф. Ольденбурга на фоне приезда сотрудников Академии наук явно озадачил П.К. Козлова и подтвердил его предположение, что «борьба РГО с Академией» из-за его экспедиции «все еще продолжается»138, за вызовом в центр он почувствовал «руку Академии наук». Страсти вокруг Монголо-Тибетской экспедиции еще больше накалились после заседания Комиссии по научным экспедициям АН 17 ноября 1924 г.139 Выступавший с докладом о результатах поездки в Монголию В.И. Крыжановский отметил, что по просьбе Ученого комитета он прочитал в Урге ряд лекций о произведенных исследованиях и подарил местному музею дублеты найденных минералов. Все это, по его мнению, «расположило общественное мнение в пользу академических экспедиций». С.Ф. Ольденбург высказал надежду, что предстоящие поездки других ученых еще более углубят добрые отношения с Ученым комитетом и правительством Монголии, которые, по его мнению, так и не удалось установить экспедиции П.К. Козлова140. В связи с этим С.Ф. Ольденбург предложил обратиться к П.К. Горбунову и А.И. Рыкову по поводу целесообразности дальнейшей работы МонголоТибетской экспедиции, а П.К. Козлову представить отчет о проделанной работе. За день до этого заседания, 16 ноября 1924 г., Н.П. Горбунов Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. С. 332–333. 137 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 11. Л. 69; ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 113 об. 138 Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. С. 334. 139 Документы по истории Академии наук СССР. 1917–1925 гг. Л., 1986. С. 285– 287. В публикации документа — ошибка. Заседание состоялось не 17 октября, а 17 ноября 1924 г. См.: ПФА РАН. Ф. 138. Оп. 1–1924. Д. 1. Л. 222. 140 Не совсем понятно, на основании каких фактов С.Ф. Ольденбург сделал этот вывод. Судя по дневникам П.К. Козлова и тем почестям, которые оказывали экспедиции в Монголии, каких-либо проблем или недопонимания у путешественника ни с правительством Монголии, ни с руководителями Ученого комитета, почетным членом которого он был избран в феврале 1924 г., не было. 136 –41– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. сам направил письмо С.Ф. Ольденбургу с просьбой дать заключение о результатах и представленных П.К. Козловым планах МонголоТибетской экспедиции на 1924–1925 гг.141 У С.Ф. Ольденбурга была еще одна причина обратиться к Н.П. Гор­ бунову по поводу работы российских ученых в Монголии — письмо его коллеги и ученика, одного из руководителей Монгольского ученого комитета Ц.Ж. Жамцарано, с просьбой об оказании помощи со стороны Академии наук в организации научно-исследовательской работы в Монголии. 141 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 82. 1.3. Академия наук и Ученый комитет Монголии «Принципиально Учком всякое сотрудничество иностранных научных сил может только приветствовать» Ц.Ж. Жамцарано После победы в июле 1921 г. народной революции перед новой Мон­ голией, еще вчера феодально-теократической страной, встали сложнейшие задачи по созданию национальных государственных институтов, в том числе и организации научных учреждений — одному из непременных условий экономического развития. Но не менее важной проблемой являлось сохранение и возрождение национальной культуры, языка, литературы, истории, значительно растраченных за два с половиной века маньчжурского господства. Для успешного решения этих задач наука и образование должны были стать предметом государственной политики. Одним из первых шагов в этом направлении явилось решение монгольского правительства от 9 ноября 1921 г. о создании «в целях ликвидации прежнего положения, когда Монголия была неграмотной, темной страной, в которой науки не изучались, а книг на монгольском языке было незначительное количество»142 Судар бичгийн хΥрээлэн — Ученого комитета, или, сокращенно, Учкома Монголии143. Дальнейшая Цит. по: Очерки истории и культуры МНР. Улан-Удэ, 1971. С. 71. В литературе на русском языке достаточно часто встречается и другой перевод «Судар бичгийн хΥрээлэн» — «Книжная палата» или «Комитет книг и рукописей». В официальных документах на русском языке, начиная с 1924 г., практически везде название «Судар бичгийн хΥрээлэн» переводится как «Ученый комитет». П.К. Козлов, прибывший в Монголию в сентябре 1923 г., в своих дневниках использует также только «Ученый комитет». Этим переводом пользуется и Ц.Ж. Жамцарано в письмах к С.Ф. Ольденбургу периода 1924–1928 гг. В изданной в Улан-Баторе в 2002 г. «Монгол улсын шинжлэх ухааны Академийн тΥΥх» («История Академии наук Монголии»). «Судар бичгийн хΥрээлэн» на английский переводится как “The Institute of Letters”; в книге: Baabar B. History of Mongolia (Cambridg, 1999) — “The Institute of Science and Letters” (P. 276). В 1930 г. Ученый комитет в связи с расширением решаемых задач стал называться «Шинжлэх ухааны хΥрээлэн» — в современном традиционном русском переводе — «Комитет наук», по аналогии с Академией наук. (В «Монгол улсын шинжлэх ухааны Академийн тΥΥх» по-английски он назван “The Institute of Sciences”). В 1961 г. 142 143 –43– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. конкретизация целей и задач Учкома произошла во второй полови­ не 1924 г., когда после ряда административных реформ Учком из Министерства просвещения был переведен в непосредственное правительственное подчинение144. В постановлении правительства указывалось, что Учком должен стать не только ведущим учреждением по организации научной работы, но и проводить разностороннее изучение природных ресурсов страны, исторического прошлого Монголии и соседних стран, оказавших влияние на ее культуру и религию, а также заниматься издательской деятельностью145. Уже значительно позже, в 1934 г., как одна из основных задач Ученого комитета констатировалась «организация научной разработки проблем национального хозяйства и культуры МНР в соответствии с задачами монгольской революции». При этом отмечалось, что до революции никакого изучения природных и культурных ресурсов страны не велось, если не считать того, что в течение XIX в. в Монголии побывали «несколько иностранных экспедиций, которые, однако, в своей деятельности отнюдь не руководствовались национальными интересами Монголии»146. Большую работу Учком проводил по сбору исторических и иных произведений и сочинений на монгольском, тибетском, маньчжурском языках, памятников истории и культуры. В этой работе опорой для Учкома стали образованные чиновники и ламы. Председатель Учкома О. Жамьян в 1927 г., характеризуя деятельность Комитета, отметил: «<...> идет коллекционирование всего ценного относительно Монголии вообще, чтобы было по чему учиться молодым людям»147. Комитет наук был преобразован в Академию наук Монголии. В архивных документах Монгольской комиссии АН после 1930 г. часто используется его прежнее название — Ученый комитет или Научно-исследовательский комитет. В данной работе до 1930 г. мы будем называть первое монгольское научное учреждение Ученым комитетом, после 1930 г. — Комитетом наук. 144 В январе 1924 г. Ученый комитет вошел в состав Департамента народного просвещения Министерства внутренних дел, преобразованного в марте этого же года в Министерство просвещения, а в ноябре 1924 г. выведен из Министерства (Монгол улсын шинжлэх ухааны Академийн тΥΥх. С. 24). 145 Монгол улсын шинжлэх ухааны Академийн тΥΥх. С. 24. Приношу искреннюю благодарность сотруднику СПбФ ИВ РАН, к. филол. н. И.В. Кульганек за помощь в переводе монгольского текста. 146 Национальный центральный архив Монголии. Сх. 23. Д. 1. Хн. 207. Х. 8. 147 Цыбиков Г.Ц. Дневник поездки в Ургу в 1927 г. // Избранные труды. Т. 2. Новосибирск, 1991. С. 123. –44– 1.3. Академия наук и Ученый комитет Монголии Но, кроме сохранения и изучения традиционных монгольских знаний, для Монголии, ставшей на путь коренных социальных преобразований, была жизненно важна «прививка» западной науки. Ц.Ж. Жам­ царано в письме к иркутскому профессору В.И. Смирнову в апреле 1924 г. отмечал: «Работает Учком только около двух лет, причем главное внимание приходится уделять распространению европейских знаний в школах и народе»148. В деятельности Ученого комитета в 1920-х гг. особую роль сыграли два человека: его председатель О. Жамьян и ученый секретарь Ц.Ж. Жамцарано. О. Жамьян — монгол, в свое время известный в Урге учитель149, «очень хорошо образованный по-монгольски <…>, отлично знал рукописную литературу монголов и ревностно заботился о ее собирании и сохранении»150. Основное внимание он уделял работе с монгольскими историческими источниками, развитию классического монгольского образования. Ц.Ж. Жамцарано — бурят, русский подданный (до 1924 г.), неординарная личность, одна из самых ярких фигур в общественной и политической жизни Монголии в 1920-х гг. Он внес значительный вклад в организацию научных учреждений и развитие европейской науки в Монголии, и в то же время, в российское научное монголоведение151. Закончив в 1900 г. Иркутскую учительскую семинарию, Ц.Ж. Жам­ царано стал вольнослушателем Санкт-Петербургского университета, Национальный центральный архив Монголии. Сх. 23. Д. 1. Хн. 23. Х. 31. Около двух лет у О. Жамьяна учился будущий лидер монгольской революции Д. Сухэ-Батор (Рощин С.К. Политическая история Монголии. 1921– 1940. С. 66). 150 Шастина Н.П. Из воспоминаний о Монголии // Книга братства. М.; Улаанбаатор, 1971. С. 201. Г.Ц. Цыбиков в своем дневнике писал о О. Жамьяне: «Он скромно говорит, что ничему не учился, знает только монгольскую грамоту и т. д. Это обычная преувеличенная скромность всех монголов». (Цыбиков Г.Ц. Дневник поездки в Ургу в 1927 г. Избранные труды. Т. 2. С. 123.) 151 В 1930 г. Ц.Ж. Жамцарано (в то время монгольский подданный), обвиненный в так называемом «правом уклоне», был исключен из членов МНРП, снят с должности ученого секретаря. В 1932 г. был вынужден уехать из Монголии. По приглашению С.Ф. Ольденбурга работал в Институте востоковедения АН. В 1937 г. арестован по обвинению в шпионской деятельности. Подробно о Ц.Ж. Жамцарано см.: Решетов А.М. Наука и политика в судьбе Ц.Ж. Жамцарано // Orient. С. 5–55; Цибиков Б.Д., Чимитдоржиев Ш.Б. Цыбен Жамцарано. Улан-Удэ, 1997. 148 149 –45– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. который, правда, не окончил, но получил прочные и разнообразные знания на юридическом, физико-математическом и историко-филологическом факультетах. Здесь, в Петербурге, он познакомился с известными востоковедами С.Ф. Ольденбургом, В.В. Бартольдом, В.Л. Котвичем, А.Д. Рудневым, Б.Я. Владимирцовым, Д.А. Клеменцем и др., с которыми на долгие годы у него сложились теплые дружеские отношения. С 1903 г. он активно занимался экспедиционной деятельностью, собирая лингвистические, фольклорные, этнографические материалы монгольских народов, проводя собственные научные исследования и выполняя поручения российских востоковедов. Но не только научная деятельность интересовала молодого бурята. Он участвовал в политических мероприятиях Университета, за что был выслан из Петербурга, и ему было запрещено жить в крупных городах Российской империи. В 1911–1917 гг. приехал в Монголию по приглашению правительства богдо-гэгэна, был советником по делам образования и культуры, преподавал в первой в Монголии светской школе. После Февральской революции вернулся в Бурятию, активно занимался общественно-политической деятельностью. Ц.Ж. Жамцарано волновали бедственное положение бурятского народа и в целом судьба монгольских племен, поиск путей сохранения самобытности и национальной культуры. В советской власти его привлекала, прежде всего, идея о праве наций на самоопределение152. Он был одним из активнейших сторонников так называемого панмонгольского движения — идеи объединения всех монгольских народов (к этой этнической группе относятся также буряты и калмыки) в единое государство со столицей в Урге. Ц.Ж. Жамцарано отличало чувство высокого патриотизма по отношению к Монголии, страстное желание сделать жизнь монгольского народа лучше, счастливее. В 1920 г. Дальневосточный секретариат Коминтерна командировал его в Монголию, где он занимался различными теоретическими вопросами партийного строительства и был одним из главных идеологов МНП/МНРП. Ц.Ж. Жамцарано был убежден, что одним из важнейших условий возрождения монгольской государственности должны стать наука и просвещение. В своей научно-административной работе он исполь152 Решетов А.М. Наука и политика в судьбе Ц.Ж. Жамцарано // Orient. С. 18. –46– 1.3. Академия наук и Ученый комитет Монголии зовал опыт Российской академии наук, при этом опираясь на советы и поддержку С.Ф. Ольденбурга, который и рекомендовал ему инициировать создание Судар Бичгийн ХΥрээлэн153. Вообще личные связи С.Ф. Ольденбурга и Ц.Ж. Жамцарано имели особое значение для установления и развития научных контактов Академии наук и Учкома. Как показывают архивные документы, С.Ф. Ольденбург проявлял постоянный интерес к исследованию Монголии. При этом вся его деятельность, и как заместителя председателя Комиссии СНК, и как председателя Комиссии АН по исследованию Монголии, строилась на принципах глубоко уважения национальных приоритетов Монголии и стремлении учесть в исследовательской работе российских ученых потребности Учкома. На Годичном заседании Ученого комитета 10 февраля 1924 г. Ц.Ж. Жамцарано выступил со своего рода программой дальнейшей деятельности Комитета, в которой было представлено, как пишет П.К. Козлов, «все то, что в совокупности поставило бы отсталую Монголию в ряд с Россией. Таких последовательных, систематически вытекавших один из другого, набралось около сорока вопросов. <...> Среди этих пунктов — создание музея. Как здесь не вспомнить, что у истоков РАН стояла знаменитая Кунсткамера»154. Естественноисторическому музею как первой ступени накопления знаний о природе и истории страны, как научной лаборатории Ц.Ж. Жамцарано в своей работе уделял большое внимание. Пополнение фондов музея вскоре стало одним из обязательных условий работы всех иностранных экспедиций на территории Монголии. Ц.Ж. Жамцарано развивал и другую традиционную форму деятельности научных обществ — избрание в его ряды в качестве почетных членов иностранных ученых. В 1924 г. в почетные члены Учкома были избраны П.К. Козлов («учитывая Ваши заслуги в многолетних фундаментальных исследованиях Монголии и Тибета, в знак глубокого уважения»155) и Б.Я. Владимирцов («руководствуясь желанием Об этом, в частности, пишет один из первых монгольских академиков Б. Ринчин в своих воспоминаниях «На Север мы шли за знанием» (Книга Братства. М.; Улаанбаатар, 1971. С. 156). 154 Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. С. 127. 155 Цит. по: Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 91. 153 –47– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. установить контакты со всеми светлыми умами мира, <...> такое избрание поможет в организационном и кадровом укреплении <...> молодого научного учреждения156), в 1925 г. — С.Ф. Ольденбург («особо почитая глубокие научные знания <...> [Учком] питает надежду, что наш почетный член поделится своими научными знаниями»157) и другие российские и иностранные ученые158. Как было сказано выше, одной из главных задач, стоящих перед Учкомом, являлось всестороннее изучение естественноисторических условий и особенностей страны. Весьма скромные финансовые возможности, слабая материальная база, недостаток (практически отсут­ ствие) специалистов не позволяли широко развернуть работу в этом направлении159. Понимая, что собственными силами задачи, поставленные перед Учкомом, не решить, Ц.Ж. Жамцарано активно инициировал международные связи первого монгольского научного учреждения. Прежде всего, в силу сложившейся международной обстановки и географического соседства, с российскими научными учреждениями — Иркутским и Владивостокским университетами, Бурятским Учкомом и РАН. Хотя это не означало, что Учком рассматривал росТам же. С. 92. Когда на заседании Ученого комитета 10 февраля 1924 г. зашел разговор о том, что среди членов монгольского Учкома мало монголов, П.К. Козлов заметил: «Не надо только бояться, что в Ученом комитете доминирует не монгольский язык. Когда-то, в самом начале и на протяжении свыше 100 лет, в РАН главенствовал язык немецкий с сильной оппозиционной немецкой партией. А когда русские сами подросли, впитав в себя целиком европейскую цивилизацию, в РАН стала исключительно национальная, русская партия — великое торжество самих русских, так смотрите и вы, монголы, не пугайтесь вторжения в ряды ученых членов вашего Комитета, это неизбежно, но это приведет вас к цели!» (Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. С. 127) 157 Цит. по: Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I. С. 117. 158 В 1925 г. почетным членом Ученого комитета был выбран французский востоковед П. Пелио. 159 К этим работам Учком привлекал бурятов и русских, живших в то время в Урге. Многие из них в 1914–1917 гг. работали в Управлении русского финансового советника при монгольском правительстве и участвовали в организованных им экспедициях по обследованию экономического положения Монголии. См.: Даревская Е.М. Русский советник правительства Монголии в 1914–1916 гг. С.А. Козин // Три портрета — три судьбы. С. 6–72. 156 –48– 1.3. Академия наук и Ученый комитет Монголии сийское направление своей международной деятельности как един­ ственное160. Ц.Ж. Жамцарано в упомянутом письме В.И. Смирнову писал: «Принципиально Учком всякое сотрудничество иностранных научных сил может только приветствовать, но при условии представления Учкому полного отчета о работах для публикации в «Записках Ученого комитета» и по одному экземпляру всего собранного материа­ ла в Монгольский национальный музей»161. В сентябре 1922 г. руководители Учкома обратились к С.Ф. Оль­ ден­бургу с официальным письмом, в котором просили Академию наук рассмотреть возможность научного сотрудничества и помощи Комитету, в том числе в формировании научной библиотеки. В качестве дара и первого шага к взаимному книгообмену Учком передал в Азиатский музей АН отсутствующие в России части героического эпоса «Гэсэриада»162. Летом 1923 г. в Ургу по просьбе Учкома были командированы три студента Петроградского института живых восточных языков, молодые востоковеды Н.Н. Бабынин, В.А. Казакевич, А.В. Петров. В Мон­ В отчете о деятельности Ученого комитета 1924 г. отмечена тесная связь с Учкомом Бурятии, РАН, «а также возникшие в последнее время научные сношения с различными европейскими и американскими организациями» (Национальный центральный архив Монголии. Сх. 23. Д. 1. Хн. 57. Х. 2). На территории Монголии в 1920-х гг. работала Центральноазиатская экспедиция Нью-Йоркского музея естественной истории под руководством Р.Ч. Эндрюса, в 1922–1924 гг. — датская сельскохозяйственная экспедиция доктора К. Кребса. В ноябре 1923 г. Ургу проездом из Пекина в Москву посетил известный шведский путешественник Свен Гедин, в 1926–1927 гг. в Монголии находилась экспедиция Н.К. Рериха. Широким международным контактам Ученого комитета препятствовала, в первую очередь, неопределенность международного положения Монголии. Ее независимость была признана только СССР. Но и в этих условиях представители национал-демократических сил монгольского правительства в 1925–1928 гг. (период «правого курса» в истории современной Монголии) пытались развить научные, технические и торговые связи с Германией, Францией, Америкой (Baabar B. History of Mongolia. P. 276–277; Росов В.А. Николай Рерих. Вестник Звенигорода. Кн.1. СПб., 2002. С. 63–64). 161 Национальный центральный архив Монголии. Сх. 23. Д. 1. Хн. 23. Х. 31. 162 Монгол-зѲвлѲлтийн соёл шинжлэх ухаан, техникийн харилцаа. Баримт бичгийн эмхтгэл. 1921–1960. (Монголо-советские культурные и научно-технические связи. Сборник документов). I боть. С. 18; Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I. С. 519. 160 –49– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. голии они не только входили «в живую связь с народом»163, который изучали, но и выполняли по поручению Учкома разнообразную научную и организационную работу: переводили на монгольский язык необходимую для новой Монголии российскую и иностранную литературу, занимались поисками исторических рукописей, совершали экс­ педиционные поездки. Заметным фактом не только научной, но и общественной, и культурной жизни столицы Монголии стало пребывание в Урге МонголоТибетской экспедиции П.К. Козлова. Члены экспедиции не остались в стороне от научно-организационной деятельности Учкома, оказывая ему разнообразную помощь в проведении краеведческих исследований и формировании естественноисторических коллекций музея. Особенно следует выделить деятельность члена экспедиции С.К. Кондратьева, который много времени отдавал изучению музыкального монгольского фольклора. В 1925 г. по просьбе Ц.Ж. Жамцарано он перешел работать в Учком164. По окончании экспедиции остался работать в УланБаторе (так с конца 1924 г. стала называться Урга) еще один сотрудник Как писал директор ПИЖВЯ/ЛИЖВЯ В.Л. Котвич в письме А.В. Бурдукову: «Посылаем в Ургу трех молодых еще только начинающих монголистов, чтобы они вошли в живую связь с народом, который они будут изучать.» (Бурдуков А.В. В старой и новой Монголии. С. 287). 164 С.А. Кондратьев был старшим помощником П.К. Козлова. В 1924 г. руководил, по его поручению, раскопками Ноин-Ульских курганов. В Учкоме занимался изучением музыкального творчества монголов. Итогом этой работы стала монография «Музыка монгольского эпоса и песен» (М., 1970). Кроме того — географическими исследованиями, метеорологическими и астрономическими наблюдениями, различными организационными вопросами. Н.В. Павлов писал 1 июля 1926 г. С.Ф. Ольденбургу: «В Урге <...> С.А. Кондратьева я нашел в добром здравии, продуктивно и интересно работающим не только в музыке, но и в археологии, метеорологии и астрономии — словом, он совершенно универсален и необходим в Учкоме Монголии» (ПФА РАН. Оп. 1–1926. Д. 58. Л. 61). В Монголии С.А. Кондратьев работал до 1931 г., периодически приезжая в Россию для решения административных вопросов и продления своей командировки. В Учкоме работала и его жена, М.И. Клягина-Кондратьева, которая была командирована в 1926 г. Комиссией СНК по научному изучению Монголии и Танну-Тувы, также по просьбе Ц.Ж. Жамцарано. О С.А. Кондратьеве см.: Жизнь и научная деятельность С.А. Кондратьева (1896–1970): в Монголии и в России / Ред.-сост. И.В. Кульганек, В.Ю. Жуков. СПб., 2006. 163 –50– 1.3. Академия наук и Ученый комитет Монголии П.К. Козлова — А.Д. Симуков, который внес значительный вклад в географическое изучение Монголии. С 1927 г. он заведовал кабинетом географии Учкома, выполняя и другие разнообразные научно-административные обязанности, много путешествовал по стране, прекрасно знал ее природно-климатические и хозяйственно-экономические особенности165. П.К. Козлов свою работу в Монголии строил при постоянном взаимодействии с Ц.Ж. Жамцарано, глубокие знания которого высоко ценил и часто обращался к нему за консультациями по разным вопросам истории и культуры монгольского народа. Именно общение с Ц.Ж. Жамцарано стало одним из важнейших мотивов, побудивших П.К. Козлова принять решение о начале раскопок в Ноин-Уле. Во всех отчетах, посылаемых в научные и правительственные учреждения, в своих выступлениях и публикациях П.К. Козлов не забывал благодарить членов монгольского правительства и Учком, особенно Ц.Ж. Жамцарано, за предоставленную возможность работать на территории Монголии и производить археологические раскопки. Но особенно большую роль Ц.Ж. Жамцарано сыграл при решении вопроса о получении П.К. Козловым разрешения на вывоз археологических находок, сделанных экспедицией в Ноин-Уле. Дело в том, что 5 сентября 1924 г. в Монголии был издан закон «Об охране памятников старины», который ограничивал вывоз из страны научных коллекций, добытых иностранными экспедициями и учеными166. Поводом для издания закона послужили палеонтологические находки американской Центральноазиатской экспедиции под руководством Р.Ч. Эндрюса и археологические — Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова. Об этом в начале октября 1924 г. Ц.Ж. Жамцарано писал С.Ф. Ольденбургу: «Недавно опубликован монгольским правительством закон «Об охране памятников старины» <...>. Все памятники древности объявлены национальной собственностью и к вывозу не подлежат. Если придется вывозить для разработки, обмена и т. п., О А.Д. Симукове см.: Симукова Н.А. Имя А.Д. Симукова возвращается в науку // Моngolica-III. СПб., 1994. С. 57–71; Мурзаев Э.М. В сердце Азии. М., 1990. С. 23–26; Шастина Н.П. Из воспоминаний о Монголии // Книга брат­ ства. С. 206–218. 166 Этот закон был опубликован в начале 1925 г. на монгольском, русском и английском языке (Low Protecting Remains of Antiquity). Экземпляр, присланный С.Ф. Ольденбургу, хранится в ПФА РАН (Ф. 339. Оп. 1–1925. Л. 80–90.) 165 –51– Гл. 1. Академия наук и Монголия в начале 1920-х гг. то требуется особое разрешение от монгольского правительства и Ученого комитета»167. Референт НКИД Л.Е. Берлин в своем отчете о заседаниях Комиссии СНК по рассмотрению предварительных итогов деятельности экспедиции П.К. Козлова отмечал, что «П.К. Козлову с большим трудом удалось вывезти добытые им коллекции в СССР, поскольку Ученый комитет Монголии основательно претендовал на часть добытых ценностей. Только после длительных переговоров с Жамцарано как Козлова, так отчасти и полпредства удалось убедить его в необходимости разрешить свободный вывоз без таможенного обложения ценностей для изучения и окончательной разработки их учеными-специалистами в учреждениях АН СССР, причем Козловым было оговорено в специальном соглашении, подписанном им с Жамцарано, что по разработке ценностей часть их будет незамедлительно передана в распоряжение Ученого комитета для пополнения его музея. Благополучному решению вопроса немало содействовало то, что экспедиция Козлова значительно помогла Монгольскому Ученому комитету в развитии научного дела и музея Монголии»168. Приезд в помощь экспедиции П.К. Козлова ученых, командированных С.Ф. Ольденбургом, особенно почвоведа и минералога, был воспринят Ц.Ж. Жамцарано как своего рода ответ на просьбу руководителей Учкома к Академии наук оказать всестороннюю помощь молодому научному учреждению и как показатель заинтересованности С.Ф. Ольденбурга в развитии российских исследований в Монголии. Проанализировав первые результаты проведенных работ и особенности их организации, сопоставив планы приехавших российских ученых и потребности Ученого комитета, Ц.Ж. Жамцарано в письме от 2 октября 1924 г. представил С.Ф. Ольденбургу свой взгляд на характер помощи со стороны Академии наук169. Прежде всего, Учком просил Академию наук командировать специалистов в различных отраслях знаний. Причем они могут понадобиться как на летний экспедиционный сезон, так и на более продолжительное время. Во-первых, необходим «археолог, он же палеонтолог», который бы вел исследования по поручению Учкома, руководил и контролировал работы «не совсем специализированных» монгольских исследователей, а также был бы ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 69. АВП РФ. Ф. 183. Оп. 4. Папка 107. Д. 28. Л. 66–67. 169 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 69–72. 167 168 –52– 1.3. Академия наук и Ученый комитет Монголии экспертом монгольского правительства, обеспокоенного вывозом археологических и палеонтологических находок, сделанных на территории Монголии иностранными экспедициями. Во-вторых, Учкому был необходим «геолог по части полезных ископаемых». Учитывая местные особенности — отсутствие научного сообщества, библиотек и музеев — такой ученый должен быть «не только спец своего дела, но человек энциклопедического характера, простой, без лишних претензий, чуткой души». Если специалисты будут работать на учкомовские средства, уточнял Ц.Ж. Жамцарано, то и результаты их работы, прежде всего собранные коллекции, — Учкому, а издания — под «флагом Учкома». Если речь пойдет о новых российских экспедициях, то они будут обязаны оставлять часть коллекций и материалов Учкому для создания естественноисторического музея, как это уже сделала американская экспедиция Р.Ч. Эндрюса, и как об этом идут переговоры с П.К. Козловым. Ц.Ж. Жамцарано также просил С.Ф. Ольденбурга помочь в получении образования молодым монголам, командируемым в Ленинград. Он надеялся, что, в отличие от Москвы, которая готовит политработников, Ленинград сможет сделать из монгольской молодежи «людей эволюционной культуры, и если возможно, ученых»170. О пожеланиях Ученого комитета Монголии С.Ф. Ольденбург посчитал необходимым сообщить Н.П. Горбунову, о чем свидетельствует копия этого письма, хранящаяся в делах его секретариата в ГАРФ 171, и некоторые реплики Н.П. Горбунова на заседании Комиссии СНК по рассмотрению отчетов и планов Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова, о котором пойдет речь далее. 170 171 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 70. ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. 117–119. Глава 2 ПОИСК ОРГАНИЗАЦИОННЫХ ФОРМ ИЗУЧЕНИЯ МОНГОЛИИ. 1925–1927 ГГ. 2.1. Комиссия СНК СССР по рассмотрению отчетов и планов Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова «Настало время для Монголии работать новыми методами» А.Е. Ферсман Широкий научный и общественный резонанс, вызванный очередным археологическим открытием П.К. Козлова, отчеты прибывших из Монголии академических сотрудников, с одной стороны, и их достаточно противоречивые отзывы о деятельности экспедиции, с другой стороны, а также просьбы Ученого комитета об оказании помощи в изучении страны заставили советское правительство обратить серьезное внимание на организацию исследовательской работы в Монголии. Для решения всех этих вопросов 8 января 1925 г. была создана специальная Комиссия СНК СССР по рассмотрению отчетов Монголо-Тибетской экспедиции и ее дальнейших планов. Возглавил комиссию управделами СНК Н.П. Горбунов. В ее состав вошли ака–54– 2.1. Комиссия СНК СССР по рассмотрению отчетов и планов… демики С.Ф. Ольденбург, А.Е. Ферсман, В.Л. Комаров, президент РГО Ю.М. Шокальский, директор Зоологического музея А.А. БялыницкийБируля, геологи А.А. Борисяк и И.П. Рачковский, монголовед Б.Я. Вла­ димирцов, полпред СССР в Монголии А.Н. Васильев, а также представители НКИД Л.Е. Берлин и Г.Е. Вайнштейн и заведующий Глав­ наукой Наркомпроса Ф.Н. Петров172. Правда, в подборе такого состава комиссии П.К. Козлов увидел «руку» С.Ф. Ольденбурга, заранее позаботившегося о том, чтобы привлечь в комиссию лиц, которые большинством голосов могли бы принять решение по дальнейшему исследованию Монголии исключительно в интересах Академии наук, «не считаясь с мнением Совета РГО»173. Первое заседание Комиссии состоялось 31 января 1925 г. в Ленин­ граде. Оно привлекло большое внимание научной общественности, поскольку практически впервые проблему научного сообщества советское правительство хотело обсудить не кулуарно, а именно с научным сообществом. Судя по названию Комиссии, правительство само четко не представляло, продолжать ли начатые исследования в Монголии, и если да, то кто это должен делать: Монголо-Тибетская экспедиция РГО под руководством П.К. Козлова, в состав которой дополнительно включить специалистов различного профиля, или экспедиции, организованные Академией наук? Насколько заинтересована Академия наук в исследовании Монголии и готова ли она начать эти работы? На заседании, продолжавшемся более четырех часов, были заслушаны доклады П.К. Козлова и специалистов, как работавших в Монголо-Тибетской экспедиции, так и командированных Академией наук. Все выступавшие, говоря о результатах своей работы, обращали особое внимание на важность продолжения начатых исследований Монголии, аргументируя это не только научной, но и экономической и политической целесообразностью как для Монголии, так и для СССР. П.К. Козлов в большом и обстоятельном докладе дал общий обзор деятельности экспедиции в 1923–1924 гг., подробно остановившись на раскопках курганов в Ноин-Уле. Говоря о происходящих в Монголии АВП РФ. Ф. 183. Оп. 4. Папка 107. Д. 28. Л. 37. Постановление СНК СССР. Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. С. 406. 172 173 –55– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. социальных изменениях, П.К. Козлов отметил, что, по его наблюдениям, «Монголия проснулась и идет довольно спешными шагами по пути прогресса, приняв характер несколько оседлый». В связи с этим монгольское правительство обратилось к нему с предложением оставить после окончания экспедиции часть ее сотрудников для работы в Монголии. По словам путешественника, «это будут те учителя, которые поведут Монголию по пути цивилизации»174. Ботаник Монголо-Тибетской экспедиции Н.В. Павлов обратил внимание присутствующих на то, что собранный им материал после обработки даст не только представление о ботанико-географических особенностях северо-западной Монголии, но и позволит сделать практическое описание растительности этой области с точки зрения ее кормовых возможностей. Заинтересованность в этой работе, по словам Н.В. Павлова, выразили и сами монголы175. А.Е. Ферсман рассказал о результатах обследования В.И. Крыжа­ новским месторождений самоцветов и минералов в районе р. Горихо. При этом он подчеркнул, что минералогические исследования, как уже сделанные по его поручению В.И. Крыжановским, так и будущие, имеют важное практическое значение для развития производительных сил Монголии176. Объектом исследования Б.Б. Полынова являлся рельеф и почвенный покров Ургинского района. Проведенные изыскания дали богатый материал для составления почвенной карты Монголии, которая, по мнению Б.Б. Полынова, будет представлять собой интерес как с точки зрения чисто научной, так и с практической. Практические цели, в свою очередь, отметил докладчик, «обусловлены, с одной стороны, интересами монгольского хозяйства, с другой — интересами сношений СССР с Монголией». В то же время Б.Б. Полынов призвал уважаемое собрание не идти по пути удовлетворения только практических запросов, не пренебрегать методологическими, научными проблемами. Именно исходя из разумного сочетания научных и практических ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 107. Стенограмма заседания Комиссии. (Наиболее полная стенограмма этого заседания находится в ГАРФ (Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 110–66, обр. пагинация); отдельные части стенограммы имеются в ПФА РАН (Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 347–371 и Л. 414–422) и в Архиве РГО). 175 Там же. Л. 102. 176 Там же. Л. 101. 174 –56– 2.1. Комиссия СНК СССР по рассмотрению отчетов и планов… задач Б.Б. Полыновым совместно с сотрудником Ученого комитета Монголии В.И. Лисовским был разработан план работы и маршрут почвенно-географической экспедиции следующего года, одобренный Учкомом177. Особое внимание привлекли доклады С.А. Теплоухова и Г.И. Бо­ ровки, что объяснялось сенсационностью археологических находок экспедиции П.К. Козлова в Ноин-Уле. В своем выступлении С.А. Теплоухов проанализировал методические и технические недостатки проведенных экспедицией раскопок, отметил выявленную связь гуннских (хунну) погребений в Ноин-Уле с погребениями в Забайкалье, раскопанными Ю.Д. Талько-Гринцевичем в конце XIX в. и самим С.А. Теплоуховым в Минусинском крае. Для выяснения деталей погребального сооружения С.А. Теплоухов сам произвел раскопки одного из курганов Ноин-Улы. Оценивая сделанные П.К. Козловым находки, археолог указал на важность продолжения начатых работ, что «даст возможность изучать различные культуры Востока и Запада и подойти с новыми идеями к изучению палеоэтнографии Сибири»178. В докладе Г.И. Боровки были рассмотрены культурно-исторические проблемы, на которые археологические находки в Ноин-Уле проливают, по мнению исследователя, «новый, яркий и иногда даже неожиданный свет». В первую очередь это касалось вопроса распространения греческого влияния на скифско-сибирскую культурную традицию. Г.И. Боровка подчеркнул, что, несомненно, добытый экспедицией материал вызовет живейший интерес и привлечет внимание всего ученого мира, поскольку «проблемы, находящие разрешение, хотя бы и частичное, в находках экспедиции — проблемы общемирового значения, общей истории культуры»179. Следующим выступил И.П. Рачковский, который напомнил присутствующим о разработанном Геологическим отделением ГММ АН плане геологического исследования Монголии. Первым шагом к осу­ ществлению запланированных исследований стала организация Мон­ голо-Урянхайской экспедиции, приступившей к работе в конце 1922 г. на западе Монголии, в Кобдоском районе. Важность развертывания Там же. Л. 97–96. Краткие отчеты экспедиций по исследованию северной Монголии в связи с Монголо-Тибетской экспедицией П.К. Козлова. Л., 1925. С. 22. 179 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 89, 83. 177 178 –57– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. российских геологических исследований в Монголии, по мнению И.П. Рач­ковского, возрастала в связи с работой американской экспедиции Р.Ч. Эндрюса, и если срочно не продолжить начатые изучения, то Академия наук может уступить исследовательский приоритет в западной Монголии американским ученым 180. Директор Зоологического музея А.А. Бялыницкий-Бируля, говоря о поступивших в музей зоологических коллекциях, собранных экспедицией П.К. Козлова, отметил самую, с его точки зрения, важную особенность ее работы — стационарный характер, в отличие от маршрутных рекогносцировок предыдущих путешествий, что положительно сказалось на собранном материале, его полноте и разнообразии. А.А. Бя­лыницкий-Бируля также придерживался мнения о важности дальнейшего углубленного изучения природы Монголии. В ходе обсуждения докладов развернулась дискуссия о методах изучения Монголии, которая была в какой-то мере подготовлена статьей В.А. Обручева «Об очередных задачах исследования Монголии», опубликованной в конце 1924 г. в журнале «Новый Восток». В.А. Обру­ чев считал, что необходимо как можно скорее возобновить работы российских ученых в соседнем государстве, как для сохранения приоритетности в изучении этого региона, так и с точки зрения их экономической значимости. При этом он полагал нецелесообразным посылать в Монголию крупные экспедиции «из разных специалистов с разнообразными задачами», поскольку «они часто мешают друг другу» ввиду «разнообразного характера и приемов научной работы. <...> Ученые лучше работают в одиночестве или с помощниками по своей специальности»181. Прозвучавшие на заседании выступления как раз и демонстрировали высокий профессионализм и результативность именно узкоспециальных исследований в Монголии, а также большую заинтересованность и готовность специалистов Академии наук различного профиля ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1925. Д. 1. Л. 78–79. Обручев В.А. Об очередных задачах исследования Монголии // Новый Восток. 1924. № 6. С 290. В этой статье В.А. Обручев призывал Всероссийскую научную ассоциацию востоковедения (ВНАВ) стать организатором и координатором российских исследований в Монголии. ВНАВ была образована при НКИД декретом ВЦИК от 13 декабря 1921 г. Целью ее создания являлось «объединение всех начинаний в области востоковедения и использование научных сил для всестороннего изучения Востока». 180 181 –58– 2.1. Комиссия СНК СССР по рассмотрению отчетов и планов… продолжать начатые работы. В поддержку маршрутных экспедиций, кроме руководителей РГО Ю.М. Шокальского и В.Л. Комарова, выступил лишь Н.И. Вавилов, который считал, что «рекогносцировочный метод может дать не меньшие результаты», а «стационарным исследованием мы должны заниматься у себя дома, так как у нас есть области еще совершенно не исследованные»182. Решение основного вопроса заседания Комиссии «Кто получит государственный заказ, а следовательно, и финансирование на работы в Монголии — РГО или Академия наук?» во многом определялось позицией П.К. Козлова, авторитет которого после ноин-ульских раскопок в глазах правительства значительно укрепился. С одной стороны, П.К. Козлов ревностно относился к ущемлению интересов Географического общества, с другой — его заветной мечтой оставался Тибет, работа в Монголии привлекала исследователя Центральной Азии значительно меньше. Почувствовав поддержку Н.П. Гор­бунова в продолжении дальнейшей работы его экспедиции183, П.К. Козлов признал, что дальнейшее исследование Монголии должны вести экспедиции Академии наук. По его мнению, для этого складывается очень благоприятная ситуация: «Монголия сейчас перерождается и видоизменяется. Раньше она относилась враждебно к русским экспедициям, теперь же она идет им навстречу, она их ведет, указывает. Недалеко то время, когда в русскую экспедицию можно будет включать монгольскую молодежь»184. С.Ф. Ольденбург высоко оценил поступок П.К. Козлова, отметив, что «было время, когда всякая экспедиция велась маршрутным путем. Это был способ путешествовать, от Пржевальского и до Козлова. И теперь сам Козлов <…> говорит, что этот способ отживает век, и что мы должны вести экспедиции иным путем, прежде всего путем стационарным». С.Ф. Ольденбург сообщил, что Ц.Ж. Жамцарано неоднократно писал ему о привлечении монголов к исследованиям своей страны и убеждал, что монголы определенно тянутся к русским и желают связать свою работу с ними. Монгольское правительство не только просит ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 71–70. Как пишет П.К. Козлов в дневнике: «Николай Петрович [Горбунов] очень мило со мной встретился, отозвал в сторону, доверительно предложил экспедицию в Тибет» (Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. С. 423). 184 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 75. 182 183 –59– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. продолжить начатые в 1924 г. году работы, но даже выделяет средства на часть этих работ (почвенные и геологические исследования)185. Говоря об организации работы в Монголии, С.Ф. Ольденбург отметил необходимость иметь постоянный центр научно-исследовательского характера в Урге, связанный с Академией наук, который координировал бы работу российских исследователей. Мысль о российском научном центре в Урге поддержал и А.Е. Ферсман, поскольку, как он считает, действительно «настало время для Монголии работать новыми методами». Монголия сама ставит конкретные задачи «строительства своей собственной жизни и своего хозяйства», что связано, прежде всего, с вопросом изучения производительных сил, «той базы, на которой мы строим народное хозяйство». Все это, по мнению А.Е. Ферсмана, говорит о том, что «замечается большая совместная работа с Монголией»186. Заведующий Главнаукой Ф.Н. Петров, согласившись с предложением уважаемых академиков, подчеркнул важность в данный момент приоритетности экономического исследования Монголии и согласился с мнением об обязательном привлечении к этим работам самих монголов. Разработку организации научного центра в Урге Ф.Н. Петров считал целесообразным поручить именно Главнауке. Оставался нерешенным главный вопрос заседания: судьба Мон­ голо-Тибетской экспедиции РГО. В поддержку П.К. Козлова, разумеется, выступили Ю.М. Шокальский и В.Л. Комаров. Они напомнили о высоком международном авторитете П.К. Козлова и отметили, что его «главная задача состоит в том, чтобы на нашей географической карте не было больше белых мест. <...> Нельзя тратить его силы непроизводительно. Он может произвести целый ряд исследований, которые другие произвести не могут». Их поддержал представитель НКИД Там же. Л. 74. В письме наркому иностранных дел Г.В. Чичерину от 6 февраля 1925 г. о проекте организации Института изучения Монголии Б.Б. Полынов пишет, что документальным доказательством заинтересованности Учкома в тесных контактах с Академией наук являются письма Ц.Ж. Жамцарано к С.Ф. Ольденбургу и официальная телеграмма, полученная Академией наук от представителя монгольского правительства с просьбой командировать в 1925 г. для продолжения начатых работ почвоведа и геохимика (Международные научные связи Академии наук СССР. 1917–1941. С. 196.). О какой телеграмме идет в письме речь, нам установить не удалось. 186 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 72. 185 –60– 2.1. Комиссия СНК СССР по рассмотрению отчетов и планов… Г.Е. Вайнштейн. Он отметил, что по результатам заседания не исключена возможность других экспедиций, но экспедиция П.К. Козлова «будет стоять первой в повестке дня»187. Н.П. Горбунов, как председатель Комиссии, подвел итоги заседания: 1. Комиссии необходимо оценить все сделанное и П.К. Козловым, и специалистами, командированными Академией наук в Монголию. Научную оценку поручалось произвести, с одной стороны, Академии наук, а с другой стороны — Географическому обществу. На основании сделанных выводов Н.П. Горбунов подготовит доклад правительству. 2. Исследовательскую работу в Монголии необходимо продолжить «для закрепления дружеских отношений с монголами и тех результатов, которые проделаны». И хотя «территория СССР не исследована стационарно во всех отношениях», но «для закрепления связи, для проникновения в Монголию нашего политического влияния эта стационарная работа нам необходима»188. 3. Согласился с предложением об устройстве в Монголии российского научного центра, предположив, что советское правительство, учитывая просьбы монгольского правительства, «выделит специальных исследователей и средства для оборудования там станции — органа Академии наук»189. П.К. Козлову была предоставлена возможность реализовать свои дальнейшие планы, в которые входило исследование Цайдама (североТам же. Л. 69–70. Необходимость усиления советского политического влияния в Монголии, как было уже сказано, являлась достаточно актуальной проблемой советскомонгольских отношений в первой половине 1920-х годов. В 1924 г. обострение межгосударственных отношений было связано в большой степени с негативной реакцией Монголии на подписание 31 мая 1924 г. Соглашения между СССР и Китаем. Одним из основных пунктов этого документа являлось определение Внешней Монголии как составной части Китайской Республики и обязательство СССР уважать там китайский суверенитет. Советскому правительству потребовалось немало сил, чтобы снять общественное напряжение и уверить монгольское руководство в необходимости именно такого дипломатического шага и при этом неизменности курса СССР на поддержание независимости Монголии (Подробно см.: Рощин С.К. Политическая история Монголии 1921–1940 гг. С. 102–112). Деятельность российских ученых по исследованию Монголии могла и должна была стать одним из аргументов этой установки. 189 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 68–67. 187 188 –61– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. восточная оконечность Тибетского нагорья) и продолжение начатых в 1908–1909 гг. раскопок мертвого города Хара-Хото в южной Гоби (правда, после согласования дальнейших планов с НКИД), а Академии наук предстояло начать организацию изучения Монголии силами своих специалистов. Таким образом, Монголо-Тибетская экспедиция РГО 1923–1926 гг. под руководством П.К. Козлова дала повод правительству взглянуть на исследовательскую деятельность в Монголии как на важный внешнеполитический фактор, а Академии наук — продемонстрировать правительству готовность взять на себя организацию и проведение всестороннего изучения Монголии. Роль экспедиции П.К. Козлова в организации работ российских ученых в Монголии отметил Н.П. Горбунов на заседании Комиссии СНК по научному исследованию Монголии 4 ноября 1926 г. В приветственном слове по случаю окончания работы Монголо-Тибетской экспедиция он высоко оценил деятельность П.К. Козлова, особо подчеркнув, что эти исследования дали возможность «развернуть широкую систематическую научную работу в сопредельных нашему Союзу дружественных нам восточных странах»190. Конкретные вопросы по организации исследования Монголии обсуждались уже в рабочем порядке созданной на заседании Комиссии СНК по рассмотрению отчетов Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Коз­лова специальной Подкомиссией. 190 Там же. Д. 33. Л. 98. 2.2. Институт исследования Монголии «Правительство СССР считало бы необходимым отметить высокую целесообразность < ...> организации в Монголии Института, связанного в научном отношении с АН СССР» Из ноты НКИД послу МНР Надо сказать, что идея создания российского научного центра за рубежом не нова. Здесь стоит вспомнить хотя бы один из самых ярких примеров подобной организационной формы научной деятельности — Русский археологический институт в Константинополе (РАИК), успешно проработавший двадцать лет с 1894 г. по 1914 г., и также, в определенной мере, решавший проблемы усиления российского влияния в причерноморских странах191. Вопрос о русских институтах за рубежом затрагивал в 1918 г. С.Ф. Оль­ денбург в своем письме в Наркомпрос РСФСР. Говоря о необходимости и чрезвычайной важности международных сношений между учеными и учреждениями всех стран, он отмечал, что если правительство сочтет возможным осуществление проекта создания русских институтов за границей, то Академия наук «немедленно подготовит материал и выскажет свои конкретные предложения»192. 4 сентября 1920 г. на Общем собрании АН было утверждено разработанное Особым совещанием, созванным по инициативе Академии наук, Положение о русских научных институтах за границей. В Положении, в частности, указывалось, что «русские научные Институты за границей имеют целью производство научных исследований с использованием материалов и культурных ценностей подлежащих стран, а также направление на место научных занятий русских ученых. <…>. Для достижения поставленных Институтам целей они имеют право: 1) устраивать опытные станции, 2) организовывать научные экспедиции, 3) производить раскопки и т. д.»193. По данному Положению предполагалось, что при Академии См.: Басаргина Е.Ю. Русский археологический институт в Константинополе. СПб., 1999. 192 Документы по истории АН СССР. 1917–1925 гг. / Отв. ред. Б.В. Левшин. Л., 1986. С. 91–92. 193 Протоколы Общего собрания АН. 1920 г. № IV от 4 сентября 1920 г. § 107. С. 62; Приложение III. Положение о русских научных институтах за границей. С. 70. 191 –63– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. наук будет создан Особый постоянный комитет по координации работ русских научных институтов за границей, в который войдут и представители других научных учреждений. Институты, по Положению, разделялись на общие и специальные. Специальные институты должны создаваться в зависимости от конкретных условий места и времени, в зависимости от конкретных потребностей научно-исследовательской работы. Разрабатывая проект Положения, совещание признало «в высокой степени желательным» и образование иностранных исследовательских институтов в России. Таким образом, идея создания российского научного центра в Монголии основывалась на имеющемся уже в Академии наук опыте организации подобных учреждений за границей и разработанном Положении. Правда, в данном случае была одна отличительная особенность: российский научный центр должен был не только проводить соб­ ственные исследования, но и помогать Ученому комитету Монголии в организации научно-исследовательской работы. Первое обсуждение вопроса о создании российского исследо­ вательского центра в Монголии состоялось 4 февраля 1925 г. в Ленинграде на заседании инициативной группы, в состав которой вошли Г.И. Боровка, А.А. Бялыницкий-Бируля, Б.Я. Владимирцов, А.А. Гри­горьев В.И. Крыжановский, Б.Б. Полынов, Л.И. Прасолов, И.П. Рач­ковский, Л.Я. Штернберг. Со своими предложениями выступил Б.Б. Полынов. Исходя из двух главных задач создаваемого Института: организации и объединения всех российских научных исследований Монголии и помощи в «развитии научной жизни Монгольской республики», Б.Б. Полынов считал, что постоянным местом нахождения Института должен стать Улан-Батор. Для этого необходимо иметь хорошо оборудованное помещение с библиотекой, музеем и лабораториями. Но найти такое помещение в столице Монголии в 1920-х годах не представлялось возможным. Это прекрасно понимало большинство присутствующих, уже побывавших в Улан-Баторе194. Поэтому временно управление Института, по мысли Как тут не вспомнить, один из аргументов В.Л. Комарова, высказанных им в поддержку продолжения исследования Монголии экспедицией П.К. Козлова на заседании Комиссии СНК 31 января 1925 г.: посылая в Монголию квалифицированных ученых, «привыкших к культурной, художественной жизни», Академия наук должна будет обеспечить их всем необходимым для нормальной работы и жизни» (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 80). 194 –64– 2.2. Институт исследования Монголии Б.Б. Полынова, должно будет находиться в Ленинграде, что будет оправдано более тесной связью, не только методической, но и территориальной, с Академией наук, и в значительной степени облегчит организационное становление Института. При этом для проведения более всестороннего изучения Монголии предлагалось, чтобы директор и ученый секретарь Института были представителями: один — есте­ ственноисторических наук, другой — общественных. В Улан-Баторе же пока предполагалось найти временное помещение для приезжающих экспедиций195. Дальнейшее обсуждение показало, что собравшиеся еще не до конца понимали цели и задачи создаваемого Института, представляя его скорее как некую базу в столице Монголии, где ученые cмогут жить, хранить экспедиционное оборудование, выполнять простейшие лабораторные анализы и иметь небольшую справочную библиотеку, а не научно-исследовательский институт по типу РАИК. Совещание поручило Б.Б. Полынову по итогам обсуждения выработать «общие основания» организации Института исследования Монголии и представить их на ближайшем заседании Комиссии СНК. Полагая, что разрешение вопроса об организации научного учреждения вне пределов страны находится в компетенции НКИД, Б.Б. Полынов проект положения Института направил наркому иностранных дел Г.В. Чичерину, в «надежде получить <…> необходимые указания, поправки и директивы для дальнейшего развития этого проекта»196. На втором заседании Комиссии по рассмотрению итогов МонголоТибетской экспедиции П.К. Козлова, состоявшемся 7 февраля 1925 г. уже в Москве, также под председательством Н.П.Горбунова, присут­ ствовали академики С.Ф. Ольденбург и А.Е. Ферсман, П.К. Козлов, Ю.М. Шокальский, Б.Б. Полынов, Ф.Н. Петров, Л.Е. Берлин и др. После прений по поводу оценки ноин-ульских коллекций и определения места их хранения197 были рассмотрены планы и сметы экспеПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 102–105. Цит. по: Международные научные связи Академии наук СССР. 1917–1941. С. 197. 197 Между представителями Этнографического отдела Русского музея и Эрмитажа разгорелся спор: где должны храниться ноин-ульские находки? Русский музей претендовал на них, поскольку в свое время (в 1910 г.) сюда поступили коллекции, привезенные П.К. Козловым из Хара-Хото, и музей полагал, что и эта коллекция путешественника должна храниться у них. Тем более, что и 195 196 –65– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. диционных работ в Монголии, намеченных в 1925 г., и затем перешли к обсуждению предложения о создании Института исследования Монголии. На этот раз оно было недолгим: ни у кого не вызывала сомнения необходимость реализации этой идеи. Ф.Н. Петров подтвердил готовность его ведомства разработать план Института с участием соответствующих учреждений и представить на утверждение правительства, а при положительном решении выделить на этот проект 100 000 руб. Но неожиданно обнаружилось расхождение в определении предназначения Института между руководителем Главнауки и С.Ф. Оль­ денбургом. В понимании Ф.Н. Петрова речь шла о создании «специального Краеведческого института в Урге»198. С.Ф. Ольденбург разъяснил, что российский Институт в Монголии не должен называться краеведческим, поскольку такое название «может вызвать опасение у монгольского правительства». Краеведческими, т. е. региональными исследованиями занимаются сами монголы, дублировать эту работу нет необходимости199. Проектируемый Институт должен стать центром именно научного, специализированного исследования Монголии. По результатам обсуждения Комиссия приняла решение: 1) организовать подведомственный Академии наук Институт по научному исследованию Монголии и просить правительство согласовать этот вопрос с монгольской стороной; 2) считать необходимым, независимо от разрешения вопроса о создании Института, продолжение стационарных работ по изучению Монголии отдельными экспедициями, сам П.К. Козлов хотел передать новые археологические находки именно сюда. Представители Эрмитажа считали, что погребальные предметы из Ноин-Улы, представляющие собой образцы скифско-сибирского искусства, должны пополнить аналогичную коллекцию их музея. С.Ф. Ольденбург придерживался другого мнения: находки сначала должны поступить в Академию истории материальной культуры, где есть специалисты по их обработке и реставрации. Большинство членов Комиссии согласились с мнением С.Ф. Ольденбурга, о чем было принято соответствующее решение (Архив РГО. Ф. 1–1926. Оп. 1. Д. 29. Л. 87). 198 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 175 об. 199 О поддержке развития местных краеведческих организаций в Монголии с «проведением работ с последними с полном единении» С.Ф. Ольденбург говорил 17 ноября 1924 г. на заседании Комиссии по экспедициям АН после отчета В.И. Крыжановского о работе в Монголии. (ПФА РАН. Ф. 138. Оп. 1–1924. Д. 1. Л. 223 об.) –66– 2.2. Институт исследования Монголии о чем просить Академию наук представить соответствующий доклад и смету в Управление делами СНК СССР200. Серьезные намерения советского правительства в реализации проекта создания Института подтверждает нота НКИД, направленная 4 марта 1925 г. полпреду Монголии А. Данзану, в которой, наряду с выражением благодарности монгольскому правительству за помощь в работе экспедиции П.К. Козлова, отмечена целесообразность скорейшей организации в Монголии для систематического и всестороннего изучения страны и содействия развитию научно-исследовательских учреждений специального Института, связанного в научном отношении с Академией наук. «Указанный Институт, соответствуя интересам развития науки и народного хозяйства Монгольской Народной Республики, мог бы способствовать развитию и укреплению культурных связей между СССР и МНР»201. В свою очередь, А. Данзан в письме монгольскому правительству также подчеркнул, что правительство СССР считает важным научное обследование Монголии и рекомендует «для освоения методов и способов разведки и использования природных богатств создать специальный Институт и сотрудничать в этом направлении с Академией наук СССР. Такой Институт послужит делу развития монгольской науки и поддержания научных контактов между Ученым комитетом МНР и Академией наук СССР»202. 31 марта 1925 г. на заседании правительства Н.П. Горбунов представил доклад по итогам работы Комиссии СНК по рассмотрению отчетов Монголо-Тибетской экспедиции. Совнарком постановил: — доклад и решения Комиссии принять к сведению, работу названной Комиссии считать законченной; — признать необходимым издание материалов о результатах работы Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова; — утвердить Соглашение, заключенное П.К. Козловым с Ученым комитетом Монголии о выделении в распоряжение Учкома части ноин-ульских археологических коллекций; и, самое важное: — для организации планомерного систематического и всестороннего научного исследования Монголии образовать при СНК Архив РГО. Ф. 1–1926. Оп. 1. Д. 29. Л. 105. ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 256–257. 202 Цит. по: Советско-монгольские отношения 1921–1974. Документы и материалы. Т. 1. 1921–1940. С.112. 200 201 –67– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. СССР постоянную комиссию под председательством управделами СНК Н.П. Горбунова203. Дальнейшее обсуждение вопроса об Институте исследования Мон­ голии проходило уже на заседаниях этой Комиссии СНК параллельно с планами экспедиционных работ в Монголии летом 1925 г. Обсуждение Положения об Институте и его сметы на 1925–1926 гг., представленные Б.Б. Полыновым204, прошли на заседаниях Комиссии, состоявшихся 30 мая и 2 июня 1925 г. в Ленинграде под председатель­ ством С.Ф. Ольденбурга. В доработанном Положении Институт определялся уже как орган Комиссии СНК, посредством которого будет осуще­ ствляться изучение Монголии и содействие организации и развитию научно-исследовательских учреждений Монгольской республики. В функции Института предполагалось включение следующих задач: — выполнение работ по научному исследованию Монголии; — согласование исследовательских работ, производимых научными учреждениями СССР в Монголии, с запросами народного хозяй­ства и с деятельностью монгольских научно-исследовательских учреждений; — снаряжение и оборудование экспедиционных отрядов и партий, организация стационарных исследований в Монголии и попечение о всех научных экспедициях, снаряжаемых в пределы Монголии Академией наук и другими учреждениями СССР; — содействие подготовке и ведению в Монголии самостоятельных научных исследований молодыми учеными Монгольской республики; — научная и техническая помощь при организации музеев, библиотек, лабораторий и прочих научно-исследовательских учреждений в Монголии; — издание трудов и отчетов по научному исследованию Монго­лии. Общее руководство научной работой Института будет осуще­ ствлять Академия наук. Непосредственное управление Институтом будет находиться в Улан-Баторе, но до постройки там специального помещения — в Ленинграде205. ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 195. АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 152. Оп. 1а. Д. 83. Л. 21; ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 33. Л. 146. 205 АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 152. Оп. 1а. Д. 83. Л. 19–19 об.; ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 36. Л. 92–94. 203 204 –68– 2.2. Институт исследования Монголии Судя по перечисленным задачам, Институт должен был стать координирующим центром между учеными СССР, желающими провести свои исследования в Монголии, и Монгольским ученым комитетом. За право научной работы на территории Монголии Академия наук брала на себя определенные обязательства: во-первых, ориентировать исследовательские работы на народнохозяйственные потребности Монголии (т. е. создаваемый Институт должен специализироваться исключительно на прикладных исследованиях, своеобразный монгольский КЕПС); во-вторых, содействовать Учкому в организации собственных исследований и подготовке национальных кадров. В процессе обсуждения разграничений функций Комиссии СНК и планируемого Института пришли к мнению, что Институт займется организацией долговременных стационарных исследований, «с зимованием», а Комиссия — сезонных экспедиций206. Академия наук была готова воспользоваться заинтересованностью правительства в проведении изучения Монголии. Но готово ли правительства не просто поддержать инициативу, но и финансировать этот проект? Еще в мае 1925 г. замнаркомфина Н.П. Брюханов, касаясь вопроса стационарного исследования Монголии, предложил Н.П. Горбунову, учитывая «совершенную недостаточность состоящего в распоряжении СНК Союза резервного фонда», осуществление этого проекта отложить до следующего бюджетного года, когда соответствующие кредиты «могли бы быть включены надлежащим образом в смету Наркомпроса РСФСР по Академии наук»207. Однако 9 июня 1925 г. Н.П. Горбунов телеграммой просит С.Ф. Ольденбурга срочно представить ему на рассмотрение не только сметы экспедиций на 1925–1926 финансовый год, но и смету организации Института исследования Монголии208. Вопрос финансирования изучения Монголии в 1925 г. был рассмотрен на заседании Совета по труду и обороне 22 июня 1925 г. В принятом решении Наркомфину предлагалось немедленно отпустить из резервного фонда СНК СССР в распоряжение постоянной комиссии по научному исследованию Монголии 30 000 руб., из которых 25 000 руб. на работу по «научному стационарному исследованию» ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 33. Л. 147. ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1923. Д. 24. Л. 44. 208 Там же. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 235. 206 207 –69– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. Монголии в текущем бюджетном году и 5000 руб. на издание результатов археологических раскопок Монголо-Тибетской экспедиции209. Денег на создание и содержание Института исследования Монголии в текущем финансовом году не нашлось. Правда, этим же решением предлагалось обязать управделами СНК СССР предусмотреть по своей смете на будущий бюджетный год все расходы по научному исследованию Монголии, связанные не только с производством работ, обработкой и изданием результатов, но и с содержанием Института исследования Монголии210. Следующее обсуждение вопроса об организации Института состоялось уже осенью, после окончания полевых работ и возвращения экспедиций в Ленинград, на заседаниях Комиссии 6 и 10 ноября 1925 г. В связи «с выяснившимися настроениями в Монголии» и «в виду недостатка специалистов для организации Института в полном объеме»211 было принято решение: «Считать нецелесообразным организацию в 1925 г. в Урге Института по изучению Монголии»212 и к обсуждению этого вопроса вернуться через год, в 1926 г. Что же это за «выяснившиеся настроения» в Монголии? Можно предположить, что после обсуждения Б.Б. Полыновым, Б.Я. Владимирцовым, Г.И. Боровкой, работавшими летом в Монголии, проекта организации Института с руководителями Учкома обнаружилось серьезное расхождение в понимании целей и задач создания Института исследования Монголии. Решать проблемы проведения изучения Монголии и подготовки национальных научных кадров монгольской стороне было бы предпочтительнее путем приглашения авторитетных российских ученых для работы на продолжительное время в Учкоме. Однако, как оказалось, российских ученых, желающих ехать на долгий срок в Улан-Батор, не так просто найти. К осени 1925 г. положение Академии наук в советской государственной структуре значительно укрепилось, свидетельством чего явились признание Академии наук высшим научным учреждением СССР и юбилейные торжества по случаю ее 200-летия, повысился и соГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 38. Л. 100. Там же. Д. 34. Л. 3. 211 Там же. Л. 137. 212 Архив РГО. Ф. 1. Оп. 1–1925. Д. 9. Л. 174 об. Поскольку проект организации Института исследования Монголии так и не был утвержден, то в архивных документах встречаются разночтения его названия: в некоторых документах он называется Институтом изучения Монголии. 209 210 –70– 2.2. Институт исследования Монголии циальный статус ученых. Все это, а также расширение сети научных учреждений, позволило российским ученым реализовать себя в более комфортных и материально обеспеченных условиях, чем могло предложить монгольское правительство. На следующий, 1926 год, к обсуждению вопроса об Институте так и не вернулись. Организацию исследовательской работы в Монголии осуществляла только Комиссия СНК. Для координации планов российских ученых с Учкомом С.Ф. Оль­ денбург предложил включить в состав Комиссии «временного уполномоченного» от Учкома. В качестве такого представителя Ц.Ж. Жамцарано выдвинул В.И. Лисовского213, инженера-мелиоратора по образованию, работавшего в Монголии с 1915 г., еще в управлении российского советника С.А. Козина. Но кандидатура В.И. Лисовского не устраивала НКИД, о чем в письме Н.П. Горбунову от 5 февраля 1926 г. сообщил лично Г.В. Чичерин: «По сведениям полпредства СССР, отношение В.И. Лисовского к совет­ ской власти отрицательное. В связи с этим НКИД решительно возражает против назначения указываемого В.И. Лисовского в качестве штатного представителя Комиссии СНК СССР в Монголии»214. Несмотря на данную НКИД характеристику, С.Ф. Ольденбург и все российские ученые, работавшие в Монголии, тесно общались с В.И. Лисовским, который внес большой вклад в создание и развитие Ученого комитета Монголии и в изучение страны. Координация работ Комиссии с Ученым комитетом осуществлялась в основном через неофициальную переписку С.Ф. Ольденбурга и Ц.Ж. Жамцарано215. Хотя идея Института исследования Монголии осталась неосуще­ ствленной, обсуждение этого проекта было крайне полезным для Академии наук при определении целей, задач и приоритетных направлений научной работы в Монголии, ее организационных форм, а также условий взаимодействия с Ученым комитетом Монголии. ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1926. Д. 58. Л. 8. ГАРФ. Ф. 8429. Оп. 2. Д. 12. Л. 5. О В.И. Лисовском см.: Шастина Н.П. Из воспоминаний о Монголии // Книга братства. С. 202–203. 215 См., напр.: Решетов А.М. О переписке Ц.Ж. Жамцарано с С.Ф. Ольденбургом и Б.Я. Владимирцовым // Orient. С. 56–89. 213 214 2.3. Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монголии «Изучение Монголии своего рода долг СССР — ближайшего соседа Монголии, располагающего необходимыми для такого изучения силами и средствами» Из предисловия к 1-му выпуску сборника «Северная Монголия» Как уже отмечалось, после доклада Н.П. Горбунова на заседании СНК об итогах работы Комиссии по рассмотрению отчетов МонголоТибетской экспедиции П.К. Козлова постановлением правительства от 31 марта 1925 г. для «организации планомерного систематического и всестороннего научного исследования Монголии» при правительстве была образована постоянная комиссия под председательством управделами СНК Н.П. Горбунова216 — Комиссия по научному исследованию Монголии, как она стала называться в официальных документах (далее в тексте — Комиссия). Заместителем председателя был назначен академик С.Ф. Ольденбург. В состав Комиссии вошли: академики Н.Я. Марр (лингвист), В.Л. Комаров (ботаник), профессора Б.А. Владимирцов (монголовед), Б.Б. Полынов (почвовед), А.А. Григорьев (географ), путешественник П.К. Козлов, директор Зоологического музея АН А.А. Бя­­лыницкий-Бируля, а также И.П. Рачковский (геолог), В.И. Кры­ жановский (минералог), С.А. Теплоухов и Г.И. Боровка (археологи), председатель Географического общества Ю.М. Шокальский и представители Наркоминдела, Главнауки Наркомпроса РСФСР и Ассоциации востоковедения. Чуть позже, 2 апреля, постановлением СНК вторым заместителем председателя был назначен академик А.Е. Ферсман (минералог) и дополнительно в Комиссию включены профессора В.А. Об­ ручев (геолог) и Н.И. Вавилов (ботаник)217. Таким образом, в состав Комиссии вошли крупнейшие ученые и ведущие специалисты различных отраслей знаний, в основном сотрудники академических учрежде216 217 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 195. ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 34. Л. 6. –72– 2.3. Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монголии ний, что позволяло проводить действительно всестороннее изучение Монголии. Представителями НКИД стали Л.Е. Берлин и его ленинградский коллега Г.И. Вайнштейн. От Главнауки в состав Комиссии вошел ее заведующий Ф.Н. Петров, от ВНАВ — М.П. Павлович. Надо сказать, что руководство работой Комиссии со стороны Н.П. Гор­­ бунова не было формальным. Он был в курсе всех ее проб­лем и оперативно их решал, несмотря на то, что заседания Комиссии в основном проходили в Ленинграде218, где проживало большинство ее членов. Еженедельно Н.П. Горбунову высылалась справка о работе Комиссии219. В случаях, когда рассматриваемые вопросы требовали непосредственного присутствия Н.П. Горбунова, заседания проходили в Москве, в его кабинете. Планирование научной работы Н.П. Горбунов полностью доверял своим заместителям С.Ф. Ольденбургу и А.Е. Ферс­ману. Сам он решал финансовые и организационные проблемы, координировал деятельность Комиссии с НКИД, регулировал кадровые вопросы. О заинтересованности Академии наук в проведении изучения Монголии и ее готовности незамедлительно начать работу говорит тот факт, что уже через две недели после выхода постановления, 16 апреля 1925 г., С.Ф. Ольденбург в письме Н.П. Горбунову выразил беспокой­ ство по поводу отсутствия известий «о ходе дела по организации исследований Монголии. Между тем, вопрос этот живо интересует как монголов, так и наши учреждения, собирающиеся принять участие в этих исследованиях <…>. Запрашивает и Жамцарано». С.Ф. Ольденбург обратил внимание Н.П. Горбунова, что складывающаяся ситуация «указывает на необходимость возможно скорее осуществить намеченное важное предприятие, чтобы использовать имеющиеся у нас научные силы и наблюдающийся теперь интерес к этому делу»220. Комиссия незамедлительно приступила к разработке планов и смет предстоящих работ в Монголии, тем более что и постановлением о ее создании предписывалось в срочном порядке представить в СНК планы организации исследований и смету на текущий бюджетный год. Рассмотрение поступивших предложений проходило на двух заседаниях — 30 мая и 2 июня 1925 г., с учетом решения Президиума Заседания Комиссии в Ленинграде проходили в кабинете С.Ф. Ольденбурга, в здании Академии наук (Университетская наб., 5). 219 См., напр.: ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 34. Л. 100. 220 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 36. Л. 87. 218 –73– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. Госплана от 17 марта 1925 г., что научно-исследовательская работа Академии наук в регионах от «непланового бессистемного изучения производительных сил отдельных районов» должна перейти к плановому их исследованию, «согласованному с заданиями по восстановлению и реконструкции народного хозяйства, при непременной увязке интересов района с общесоюзными интересами»221. И хотя в данном случае речь шла о другом государстве, практическая направленность исследований играла приоритетную роль при планировании изучения Монголии. В первую очередь были приняты представленные Б.Б. Полыновым и В.И. Крыжановским уже согласованные с Учкомом планы продолжения начатых в 1924 г. почвенных и минералогических исследований. Учком брал на себя частичное финансирование этих работ. В обосновании своего проекта Б.Б. Полынов, кроме решения научных задач, отметил актуальность изучения почв Монголии в связи с развитием хлебопашества, луговодства, общей мелиорацией и искусственным орошением засушливых районов, а также для подготовки, по просьбе монгольского правительства, почвенной карты страны222. Экономическая значимость геологических (И.П. Рачковский) и геохимических (Б.М. Куплетский) исследований также не вызывала сомнений. И.П. Рачковский, говоря о продолжении изучения геологического строения западной Монголии, указал, что в этом районе «представляется возможным подойти к разрешению целого ряда основных проблем геологии Азиатского материка: стратиграфии и распространения древнепалеозойских морей, характера и возраста гранитных интрузий, с которыми связаны рудные месторождения, характера и распространения верхнепалеозойских отложений, содержащих каменные угли и т. п.». С практической стороны изучение этой территории «имеет громадное значение для расшифровки геологических условий этих горнопромышленных районов и имеет чрезвычайно важное значение в смысле выяснения минеральных ресурсов Монголии»223. Геохимический отряд должен был обследовать рудные месторождения (медь и свинец) и выяснить возможность добычи вольфрамита Цит. по: Ермолаева Ю.Н. Якутская комплексная экспедиция 1925–1930 гг. Новосибирск, 2001. С. 49. 222 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1923. Д. 24. Л. 54. 223 Там же. Ф. 339. Оп. 1–1925. Д. 5. Л. 20. 221 –74– 2.3. Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монголии и оловянного камня в пегматитах гор бассейна р. Керулен, а также графита и драгоценных камней. Кроме того были рассмотрены планы археологических (Г.И. Боров­ ка), этнографических (Л.Я. Штернберг), этнолого-лингвистических (Б.Я. Владимирцов) и географо-экономических (А.А. Григорьев) работ. Сумма, запрашиваемая для продолжения минералогических, геологических (в том числе геохимических), почвенных и археологических исследований составляла 53 870 руб., с учетом того, что часть расходов взял на себя Учком. Стоимость новых исследований, запланированных на 1925 г. — этнографических, этнолого-лингвистических и географо-экономических — составила 20 620 руб.224 Наркомфин на текущий год выделил на научное изучение Монголии только 25 000 руб. Исследовательский план пришлось подкорректировать и перенести на следующий год этнографические и географо-экономические работы. Подготовительный этап полевых исследований сезона 1925 г. прошел достаточно успешно. Комиссия сформировала для работы в Монголии 5 экспедиционных отрядов в следующем составе: этнолого-лингвистический — Б.Я. Владимирцов (руководитель, Азиат­­ский музей АН) и Б. Бамбаев (студент ЛИЖВЯ); археологиче­ский — Г.И. Боровка (Государственный Эрмитаж); геохимический — Б.М. Куп­ летский (руководитель, Минералогический музей АН) и геохимики Е.Е. Лабунцова-Костылева (научный сотрудник Отдела нерудных ископаемых и драгоценного камня КЕПС) и Н.М. Прокопенко (Белорусский сельскохозяйственный институт); геологический — З.А. Ле­бедева (руководитель, Геологический музей АН); почвенногеографический — Б.Б. Полынов (руководитель, Почвенный институт АН), ботаник-географ И.М. Крашенниников и почвовед Н.Н. Лебедев. В работе отрядов принимали участие прикомандированные Учкомом сотрудники: Эрдем-Баир (археологический отряд), топограф Ф.М. Боль­ шаков и препаратор-ботаник Б.М. Заматкинов (почвенно-географический отряд). Что же конкретно было сделано? Геологический отряд в лице своего руководителя З.А. Лебедевой работал в Кобдосском районе северо-западной Монголии, продолжая начатые в 1923 г. И.П. Рачковским исследования Харкиринского мас224 Там же. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 32. Л. 128. –75– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. сива, и в западной части Котловины Больших озер «для освещения ряда вопросов стратиграфии и тектоники»225. В отчете З.А. Лебедевой также содержится орографическая характеристика района работ. Геохимический отряд работал двумя партиями. Минералогическая (Е.Е. Лабунцова-Костылева и Н.М. Прокопенко) подробно обследовала топазоносные пегматиты Ургинского района в юго-восточных отрогах Кентейского хребта (продолжение работ В.И. Крыжановского), петрографическая (Б.М. Куплетский) сделала маршрутную геологическую съемку к востоку от Урги, обследовав свинцовое и известняковое месторождение и отложения верхнепалеозойского возраста226. Почвенно-географический отряд проводил почвенные и ботани­ ческие исследования, а также геологические и петрографические наблюдения к юго-западу от Урги, между речками Ара-Джаргалантэ и Убер-Джаргалантэ. Как отмечалось в отчете, «почвенные и ботаниче­ ские исследования производились в тесной связи с другими, причем объединяющим началом являлся геоморфологический элемент. Такой способ объединения этих работ во всех их стадиях был разработан Б.Б. Полыновым и И.М. Крашенинниковым много раньше, во время совместных работ в Донской области»227. По мнению Э.М. Мурзаева, эта работа Б.Б. Полынова и И.М. Крашенинникова содержала «ряд ключевых указаний» и имела большое значение для последующих физико-географических исследований Монголии228. Этнолого-лингвистический отряд проводил изучение говора Урги и ее окрестностей, собирал лингвистический и фольклорный материал, знакомился с собранием монгольских рукописей и книг Учкома. Кроме того, по предложению Учкома Б.Я. Владимирцов вместе с наркомом просвещения БМ АССР Б.Б. Барадийным провел обследование местностей, связанных с возникновением «монгольской державы в XII в.»229. Лебедева З.А. Геологические исследования восточной окраины Харкирин­ ского массива северо-западной Монголии. Л., 1926. С. 7. 226 Куплетский Б.М. К геологии восточной Монголии. Л., 1926. С. 31. 227 Полынов Б.Б., Крашенинников И.М. Физико-географические и почвенно-ботанические исследования в области бассейна реки Убер-Джаргалантэ и верховьев Ара-Джаргалантэ. Л., 1926. С. 86. 228 Мурзаев Э.М. Географические исследования Монгольской Народной Республики. С. 136. 229 Владимирцов Б.Я. Этнолого-лингвистические исследования в Урге, Ургин­ ском и Кентейском районах. Л., 1927. С. 1. 225 –76– 2.3. Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монголии Руководитель археологического отряда Г.И. Боровка планировал продолжить исследования Ноин-Ульских курганов. Но из-за дождливого лета, затруднившего ведение раскопок, и «идя навстречу пожеланиям Ученого комитета Монголии», ограничился изучением археологических памятников долины р. Толы. На основании находок Г.И. Боровка сделал вывод о длительном периоде существования на территории Монголии культуры скифско-сибирского характера. По предположению Г.И. Боровки, большое значение могут иметь и для истории, и «для определения геофизических условий страны дальнейшие поиски в области культур неолита» в разных районах Монголии230. На первом заседании Комиссии по завершении полевых работ, состоявшемся 10 ноября 1925 г., руководители всех экспедиционных отрядов отметили большую помощь и содействие, оказанное Учкомом Монголии, особенно О. Жамьяном, Ц.Ж. Жамцарано и В.И. Лисов­ ским, в снаряжении отрядов и получении необходимых для работы документов. В свою очередь, российские исследователи предоставили Учкому предварительные отчеты о работе и часть собранных коллекций горных пород, минералов, почв, растений. Создание Комиссии СНК по научному исследованию Монголии шло практически параллельно с организацией Комиссии АН по изучению Якутской АССР (КЯР), руководство которой обратилось к Академии наук с просьбой помочь в проведении изучения есте­ ственно-производительных сил республики весной 1924 г. Примерно год КЯР функционировала как временная академическая комиссия, а 4 апреля 1925 г. Общее собрание АН приняло решение о преобразовании ее в постоянную комиссию. В связи с окончанием организационной части работы был освобожден от председательствования в КЯР С.Ф. Ольденбург, а новым председателем утвержден А.Е. Ферсман231. Примеру Якутской АССР после организованного в государственном масштабе в сентябре 1925 г. празднования 200-летия Академии наук последовали и другие регионы, обратившиеся в Академию наук с просьбой о проведении изучения их территорий: Бурят-Монголия, Боровка Г.И. Археологическое обследование среднего течения р. Толы. Л., 1927. С. 43–87. 231 Подробно о создании и деятельности Комиссии по изучению Якутии см.: Ермолаева Ю.Н. Якутская комплексная экспедиция 1925–1930 гг. Новосибирск, 2001. 230 –77– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. Казахстан, Туркмения232, Киргизия, Карелия233, Танну-Тувинская На­ родная Республика и др. Руководство Бурят-Монгольской АССР с предложением о всестороннем исследовании республики «по образцу проводимого исследования Якутской АССР» одновременно обратилось и в Комиссию СНК, которая 10 ноября 1925 г. постановила оказать правительству Бурятии содействие в проведении изучения республики, при условии, что эти исследования должны быть включены в общий план работ по исследованию советских республик, разрабатываемый Госпланом234. Об этом Н.П. Горбунов сообщил председателю СНК Бурятии М.Н. Ербанову в письме от 18 января 1926 г., также подчеркнув, что изучение Бурятии будет проводиться «в порядке разрешения общего вопроса об исследовании республик, входящих в Союз ССР»235. В Академии наук просьба Бурят-Монголии обсуждалась 23 января 1926 г. на особом совещании, в соответствии с решением которого исследование края предполагалось начать в 1927 г.236 Решение об изучении Танну-Тувинской Народной Республики, де-юре не входившей в состав СССР237, было принято на заседании СНК 17 ноября 1925 г., однако только «в пределах сметных ассигнований 1925–1926 гг.»238. Работа геологической экспедиции Комиссии частично проходила на пограничных с Монголией территориях ТаннуТувы, а в 1926 г. здесь планировал археологические исследования С.А. Теплоухов, поэтому других работ Комиссия на территории ТаннуТувы в 1926 г. не предполагала проводить. Однако 30 декабря 1925 г. на заседании Комиссии в Москве, проходившем под председательством Н.П. Горбунова, был поставлен вопрос об организации комплексной экспедиции в Танну-Туву, инициатором ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1926. Д. 58. Л. 4 об. Там же. Д. 67. Л. 104. 234 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 35. Л. 138 об. 235 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1926. Д. 58. Л. 16. 236 Там же. Д. 56. Л. 79. 237 Тува (Урянхайский край) после свержения маньчжурского правления в 1912 г. была принята под протекторат России. В 1921 г. была провозглашена Тувинская Народная Республика (до 1926 г. — Танну-Тувинская). В состав СССР вошла в 1944 г. как Тувинская АО, с 1961 г. — Тувинская АССР, с 1991 — Республика Тыва. 238 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 34. Л. 4. 232 233 –78– 2.3. Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монголии которой выступили ВНАВ и Российско-Восточная Торговая палата (РВТП)239. Под комплексным исследованием подразумевалось проведение не только естественноисторических работ, которыми, собственно, Комиссия и занималась, но и обследование республики в хозяйственно-бытовом и племенном отношении. Программу этой экспедиции разработала РВТП совместно с Обществом по изучению Урала, Сибири и Дальнего Востока, Антропологическим институтом МГУ, Институтом экспериментальной биологии и Институтом социальной гигиены Наркомздрава. С.Ф. Ольденбург и Б.Б. Полынов предложили данной экспедиции сосредоточить свое внимание на статистико-экономическом исследовании, включив дополнительно изучение скотоводческих, земледельческих и охотничье-оленеводческих вопросов, т. е. на изучение проблем, которыми не занималась Академия наук240. Обсуждение организации Танну-Тувинской экспедиции продолжилось на заседании Комиссии 17 марта 1926 г., где было принято решение «признать, что работы названной экспедиции должны иметь практический характер и проводиться в трех направлениях: экономика страны, экономика человека, естественноисторические богатства».241 В нашу задачу не входит рассмотрение деятельности ТаннуТувинской экспедиции. Академия наук в ее работе не принимала участие, хотя финансирование этой экспедиции оказалось возможным за счет средств, выделенных из бюджета Академии наук242. Руководители Танну-Тувинской экспедиции — профессор МГУ, заведующий Инс­ титутом антропологии при МГУ В.В. Бунак и И.Г. Дмитриев — подчинялись непосредственно Н.П. Горбунову243. Российско-Восточная торговая палата была создана в декабре 1922 г. для содействия экономическим связям советской России с восточными странами. 240 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1925. Д. 1. Л. 76–76 об. 241 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 35. Л. 160; Д. 38. Л. 74–76. 242 На заседании СТО 28 апреля 1926 г. было принято решение признать Танну-Тувинскую экспедицию целесообразной, а средства на ее финансирование СТО предложил Н.П. Горбунову изыскать «за счет экономии по смете Академии наук Союза ССР 1925–1926 гг.». (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 34. Л. 5). 243 К сожалению, руководители экспедиции И.Г. Дмитриев и В.В. Бунак, судя по архивным документам (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 35. Л. 12, 39–40; Ф. 8429. Оп. 2. Д. 12. Л. 10–16), не смогли найти общий язык в деле организации исследований, и экспедиция не смогла выполнить всю намеченную программу. Отчет о работе этой экспедиции был заслушан на заседании Комиссии 4 ноября 1926 г. (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 35. Л. 23–26). 239 –79– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. Включение нового региона в сферу деятельности Комиссии отразилось в изменении ее названия. Она стала называться «Комиссией СНК по научному исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик». Итогом первого года организационной работы Комиссии явилось разработанное Положение о Комиссии, конкретизировавшее круг ее задач и формы деятельности244. В преамбуле Положения указывалось, что Комиссия свою работу согласовывает с запросами народного хозяйства исследуемых республик и с работой их научно-исследовательских учреждений. Основными задачами Комиссии являлись: — систематическое и всестороннее научное изучение Монголь­ ской и Танну-Тувинской Народных Республик; — содействие организации научно-исследовательских учреждений этих республик. Для осуществления указанных задач Комиссия: — снаряжает экспедиционные отряды и партии для научных исследований Монголии и Танну-Тувы; — содействует подготовке к самостоятельному научному исследованию лиц, специализирующихся в различных отраслях знания, преимущественно из граждан Монголии и Танну-Тувы; — оказывает научную и техническую помощь при организации музеев, библиотек, лабораторий и прочих научно-исследовательских учреждений в Монголии и Танну-Туве; — выполняет отдельные работы, связанные с научным исследованием Монголии и Танну-Тувы; — издает труды и отчеты по научному исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик. В начале 1926 г. название Комиссии вновь изменилось. Она стала называться «Комиссией по научному исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и Бурят-Монгольской АССР», хотя исследованиями в Бурятии она так и не стала заниматься. В 1928 г. в Академии наук была образована специальная Комиссия по исследованию Бурят-Монгольской АССР, которая вошла в состав ОКИСАР. Планирование экспедиционной работы Комиссии на 1926 г. проходило в соответствии с утвержденным 28 декабря 1925 г. перспектив244 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 34. Л. 141. –80– 2.3. Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монголии ным планом исследования Монголии на 1926–1928 гг., в соответствии с которым предполагалось «поставить работы таким образом, чтобы в трехлетний срок по каждой специальности можно было бы предста­ вить известную, охватывающую всю Монголию общую картину, со­ единив маршрутные исследования со стационарными»245. В Комиссию поступили заявки на продолжение экспедицион­ ных исследований в Монголии в 1926 г. от Геологического и минера­ логического музеев, Почвенного института, Азиатского музея, Госу­ дарственного Эрмитажа и Русского музея, а также новые проекты — от Ботанического и Зоологического музеев АН. Таким образом, в 1926 г. число академических учреждений, участвующих в исследовании Монголии, увеличилось. Академия наук в 1925 г., говоря современным языком, получила государственный заказ на проведение изучения Монголии, т. е. финан­ сирование одной из своих исследовательских программ. Для успешно­ го выполнения этого заказа необходимо было взаимодействовать не только с советскими государственными структурами, но и с монголь­ скими, конкретно — с Ученым комитетом Монголии. Этому вопросу на заседаниях Комиссии уделялось большое внимание. Так, на заседании 30 мая 1925 г. было принято решении об оказа­ нии помощи Ученому комитету в деле подготовки научных кадров. С этой целью руководителям отрядов вменялось в обязанность вклю­ чать в состав экспедиционных отрядов одного человека от Учкома, но, оговаривалось, на средства монгольского правительства246. На последнем заседании 1925 г., 30 декабря, члены Комиссии при­ знали обязательным к исполнению предложения НКИД «Об усиле­ нии обмена Академии наук и других научных учреждений СССР с Ученым комитетом Монголии современными научными изданиями и ранее изданной литературой по Монголии, научными коллекциями и отдельными экспонатами, которые могут быть выделены из музе­ ев, библиотек и архивов СССР» и «Об использовании пребывающих в Монголию ученых и научных работников из СССР для устройства ряда лекций в Монгольском народном университете по программе, со­ гласованной с Ученым комитетом Монголии»247. Там же. Д. 39. Л. 25. Там же. Д. 33. Л. 145. 247 Архив РГО. Ф. 1–1923. Оп. 1. Д. 9. Л. 169–171. 245 246 –81– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. Правовой основой ведения российскими учеными исследовательских работ на территории Монголии являлся договор, который Ученый комитет заключил с руководителями экспедиционных отрядов. В договоре оговаривались районы исследований, обязательства россий­ ских ученых перед Учкомом и главное — основное условие их работы в Монголии — соблюдение монгольского законодательства, особенно закона «Об охране памятников старины». Как уже было сказано, этот закон регламентировал условия проведения работ по изучению исторических памятников Монголии и вывоза собранных коллекций. Перед началом полевого сезона 1926 г. договор с Ученым комитетом об условиях проведения исследовательских работ в Монголии был проработан более подробно, чем в 1925 г. Текст данного договора лег в дальнейшем в основу ежегодно заключаемых договоров Академии наук с Ученым комитетом перед началом экспедиционной работы. Остановимся на нем более подробно. Во-первых, договор248 регламентировал количество отрядов, направляемых в Монголию Комиссией, районы их деятельности и состав. В 1926 г. Комиссия СНК направляла в Монголию 8 отрядов. Шесть отрядов: геохимический (руководитель Б.М. Куплетский), почвенногеографический (руководитель Б.Б. Полынов), этнолого-лингвистический (руководители Б.Я. Владимирцов и Н.Н. Поппе), археологический (руководитель Г.И. Боровка), ботанический (руководитель Н.В. Павлов), зоологический (руководитель А.Н. Кириченко) — имели своим «опорным пунктом» Улан-Батор. Два других отряда — геологический (руководитель И.П. Рачковский) и археологический (руководитель С.А. Теплоухов) — направлялись в Улясутай и Кобдо для изучения западной Монголии и Урянхайского края. Во-вторых, всем членам экспедиций предписывалось строго соблюдать законы Монголии. Для изучения какого-либо памятника старины, заповедника, быта и нравов населения необходимо было получить, согласно закону «Об охране памятников старины», особое разрешение местных властей. В-третьих, оговаривались обязательства российских ученых перед Ученым комитетом Монголии: все отряды должны сдать собранные коллекции в Учком, где будут определены материалы, представляСоветско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. 1: 1921–1940. С. 127–129. 248 –82– 2.3. Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монголии ющие интерес для музея при Учкоме. Затем отобранные материалы «на какое-то время» будут отданы в Академию наук для изучения. Остальные материалы станут собственностью научных учреждений Академии наук и без ее ведома не могут быть переданы другим организациям. Сроки возвращения отобранных Учкомом материалов заранее оговариваются с руководителями отрядов, и по истечению его возвращаются в Монголию «без отсрочки». При этом историко-археологические материалы должны быть все оставлены Учкому. Академии наук будут преданы лишь дублеты. Каталог найденных и изученных экспедицией растений и животных также должен быть передан Учкому. То же касается и палеонтологических сборов. Ученый комитет был вправе в дальнейшем сам решать их судьбу. Кроме того, руководитель каждого отряда перед возвращением на родину должен представить обстоятельный отчет о проделанной работе Учкому, а также передать вторые экземпляры фотографий и копии рукописей. И последнее условие: «один экземпляр книг, посвященных работе этих экспедиций, один экземпляр трудов, которые будут издаваться Академией наук или данной Комиссией по итогам работ экспедиции, также должен быть передан Ученому комитету». Договор от имени Комиссии 5 июля 1926 г. в Улан-Баторе подписали Б.В. Владимирцов, Б.М. Куплетский и Б.Б. Полынов. Но, несмотря на такие, казалось бы, строгие ограничения, условия проведения исследований устраивали членов Комиссии и выполнялись ими. Поэтому и отношение к российским ученым со стороны Учкома Монголии было теплое и дружеское. Это подтверждают отзывы ученых о своей работе в Монголии. Так, Н.В. Павлов пишет С.Ф. Ольденбургу 1 августа 1926 г.: «В Урге нас встретили прекрасно. Жамцарано и Лисовский обо всем позаботились, было готово помещение и обдуманы все потребные для нас бумаги»249. Б.Б. Полынов в своем докладе на заседании Комиссии 4 ноября 1926 г. отметил, что российские исследователи встретили «сочувственное отношение со стороны монгольского правительства и всех представителей Научного комитета. Ни малейшего препятствия нам не чинили, всюду приходили на помощь, быстро разрешали все сложные вопросы. Отношение к экспедиции, к нашей Комиссии, к Академии наук самое благожела249 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1926. Д. 58. Л. 61. –83– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. тельное <…> как со стороны главы правительства, у которого мы были в первый день своего приезда, так, особенно, со стороны председателя Научного комитета»250. А в опубликованном позже отчете добавил, что о пребывании в Монголии участники экспедиции сохранят воспоминания «как о светлом времени дружной, согласной совместной ра­ боты»251. Ц.Ж. Жамцарано также был доволен сотрудничеством с Комис­ сией, о чем он и сообщил в своем письме от 12 сентября 1926 г. С.Ф. Ольденбургу: «Все научные экспедиции, посланные Вами в Мон­ голию, или уже заканчивают свои работы, или уже окончили и возвращаются, пополнив наш музей целыми группами коллекций. В отношении внимания к нашему учреждению со стороны членов экспедиции мы можем сказать одно: таких только и посылать нам!». Отметил, что договор между Комиссией и Ученым комитетом, подписанный «тремя Борисами» (Б.Я. Владимирцовым, Б.М. Куплетским и Б.Б. Полыновым) — тот путь, «по которому пойдут последующие экспедиции, снаряжаемые Академией наук»252. Говоря о дальнейших перспективах сотрудничества, Ц.Ж. Жам­ царано просил продолжить геохимические и почвенные исследования. Кроме того, Учкому требовался «серьезный, спокойный геолог-палеонтолог для постоянной работы». Ц.Ж. Жамцарано ссылался на мнение Б.Б. Полынова, что в Академии наук можно найти такого человека, «который может приехать в Ургу, поработать, направить и руководить после из Ленинграда. Что ж? — нам важна работа для Учкома, но не обязательно при Учкоме»,253 — заключает Ц.Ж. Жамцарано. 17 сентября 1926 г. Ц.Ж. Жамцарано пригласил в Учком россий­ ских ученых, находящихся в тот момент в Улан-Баторе: П.К. Коз­ло­ ва и сотрудников его экспедиции орнитолога Е.В. Козлову и географа С.А. Глаголева, а также Б.Б. Полынова, Б.М. Куплетского, Г.И. Боровку, Н.Н. Поппе, только что прибывших в Монголию художника Н.К. Рериха и его сына, в будущем известного востоковеда, Ю.Н. Рериха. Эта встреча, запечатленная на фотографии, была достаточно символична — покидающая Монголию по окончании работ эксГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 33. Л. 84. Предварительный отчет почвенно-географической экспедиции в северную Монголию в 1926 г. Л., 1930. С. 2. 252 Цит. по: Решетов А.М. Переписка Ц.Ж. Жамцарано // Orient. С. 77. 253 Там же. С. 78. 250 251 –84– 2.3. Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монголии педиция РГО под руководством П.К. Козлова как бы передавала российскую исследовательскую эстафету в Монголии Академии наук254. 4 ноября 1926 г. на заседании Комиссии в Москве были заслушаны отчеты об экспедиционной деятельности текущего года. Почвенный отряд работал двумя партиями: первая (Б.Б. Полынов и сотрудник Учкома В.И. Лисовский) провела исследования почв и ландшафтов Северной Гоби, а вторая партия (Н.Н. Лебедев и Ю.С. Неуструев) — в районе озера Ихэ-Тухум-Нор. В ходе экспедиции были проведены не только почвенные, но и геоморфологические, ботанические, геологические и гидрографические наблюдения по маршруту255. Ботанический отряд, также двумя партиями, занимался изучением растительности Хангая. Причем Н.В. Павлов продолжил исследования, начатые им еще в 1924 г. в составе Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова256. Академик В.Л. Комаров отметил, что работа Н.В. Павлова, Н.П. Иконникова-Галицкого и Я.И. Проханова позволила установить типы растительности и распределение растительных ассоциаций этого очень интересного в географическом отношении района, своеобразного водосборного бассейна Монголии. Их исследования в значительной мере помогут решить задачу научной и хозяй­ ственной классификации растительных угодий Хангая257. По результатам геохимического изучения восточной Монголии, произведенного Б.М. Куплетским, была составлена геологическая карта района исследований и охарактеризованы геологические отложения258. С 1926 г. начинаются активные зоологические исследования в Монголии. В составлении программы работы зоологического отряда принимали участие академик П.П. Сушкин и директор Зоологического музея А.А. Бялыницкий-Бируля. Отряд работал в центральной и севеСм.: Юсупова Т.И. Семантика и символика одной фотографии // Altaica X. М., 2005. С. 261–268. 255 Предварительный отчет Почвенно-географической экспедиции в северную Монголию в 1926 г. Л., 1930. 256 Павлов Н.В. По Монголии. Очерк экспедиции 1923–24 и 1926 гг. Хабаровск, 1930. 257 Предварительный отчет Ботанической экспедиции в северную Монголию за 1926 г. Л., 1929. С. 2. 258 Куплетский Б.М. Предварительный отчет геологической экспедиции в северную Монголию за 1926 год. Л., 1929. 254 –85– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. ро-западной части Монголии: А.Н. Кириченко производил энтомологические наблюдения и сборы, А.Н. Формозов занимался изучением преимущественно млекопитающих, А.Я. Тугаринов — орнитологическими исследованиями. Работа этого отряда дала богатый зоогеографический материал259. Геологический отряд под руководством И.П. Рачковского, как и прежде, сосредоточил свои работы в западной Монголии и частично в Танну-Туве. В составе геологического отряда провел гидрологические исследования в Котловине Больших озер старший химик Геологического музея АН В.А. Смирнов. Г.И. Боровка продолжил раскопки экспедиции П.К. Козлова в НоинУле. Как он сообщил в телеграмме А.Е. Ферсману, «результаты скромные, но не без интереса. Разъяснения некоторых находок Козлова»260. С.А. Теплоухов занимался палеоэтнологическими исследованиями в Танну-Туве и Минусинском крае, где он еще в 1920–1921 гг. по поручению Томского университета обследовал доисторические стоянки по Енисею и произвел ряд систематических раскопок древних погребений261. Н.Н. Поппе, проводив по прибытии в Улан-Батор Б.Я. Владимир­ цова в Пекин, совершил поездку по долине р. Орхон с заездом на развалины Цаган-Байши на р. Тола и вместе со вторым участником отряда — Б.Б. Бамбаевым — изучал рукописи в еще существовавших ламаистских монастырях и искал наскальные надписи262. На этом же заседании был рассмотрен вопрос об организации регулярной информации о ходе работ Комиссии и ее отрядов в журналах «Научный работник», «Северная Азия», «Новый Восток», «Природа», «Человек». Дело в том, что «по мотивам политического характера» Отдел Востока НКИД в своем письме в Комиссию от 2 сентября 1926 г. рекомендовал не включать результаты работ экспедиций в Монголии в Осведомительный бюллетень ОКИСАР263, где помещались аналогичПредварительный отчет Зоологической экспедиции в северную Монголию за 1926 г. 260 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1926. Д. 58. Л. 59. 261 Решетов А.М. Интеграция наук в научной деятельности и трудах С.А. Теплоухова. 262 Предварительный отчет лингвистической экспедиции в северную Монголию за 1926 год. Л., 1929; Алпатов В.М. Николай-Николас Поппе. С. 27–28. 263 Осведомительный бюллетень ОКИСАР выходил на правах рукописи с 30 июля 1926 г. по конец 1928 г. 259 –86– 2.3. Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монголии ные освещения по отдельным республикам СССР, т. к. это может повлечь за собой «некоторые неверные выводы и толкования» о Монголии как одной «из наших союзных республик». НКИД считал желательным издание отдельного бюллетеня по Монголии, но при условии предварительного, до выпуска в печать, ознакомления НКИД о содержании выпускаемого сборника264. Указание не давать какой-либо информации о работе Комиссии без согласования с Москвой было направлено и в секретариат Академии наук Б.Н. Моласу и Д.Н. Халтурину265. Комиссия решила не ограничиваться публикациями отдельных статей, а поставить вопрос о регулярном издании своих материалов. Таким изданием стал сборник «Северная Монголия». За время существования Комиссии СНК было подготовлено три выпуска: первые два — с результатами работы экспедиций Комиссии в Монголии в 1925 г., а третий — с кратким отчетом П.К. Козлова о деятельности его Монголо-Тибетской экспедиции266, поскольку по окончании работы в Монголии экспедиция П.К. Козлова из непосредственного подчинения СНК перешла в ведение Комиссии. Отчеты о работе экспедиций в Монголии в 1926 г. были опубликованы уже в других серийных изданиях: «Материалы Комиссии по исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и Бурят-Монгольской АССР (Вып. 1–4, Вып. 7 и Вып. 9) и «Труды Монгольской комиссии АН» (Вып. 2). Два года работы Комиссии показали, что в основном сложились направления исследований, круг специалистов, форма взаимодей­ ствия с Ученым комитетом Монголии, система организации экспедиций и контроль за их деятельностью со стороны правительственных структур. Учитывая также, что с середины 1925 г. Академия наук перешла из ведения Наркомпроса в непосредственное подчинение СНК СССР, необходимость держать Комиссию по исследованию Монголии и Танну-Тувы при СНК отпала267. Кроме того, изменилась и официальГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 36. Л. 154. Там же. Д. 34. Л. 100. 266 Козлов П.К. Краткий отчет о Монголо-Тибетской экспедиции Государственного русского географического общества 1923–1926 гг. Л., 1928. 267 Первый раз вопрос о присоединении Комиссии к Академии наук был поставлен Н.П. Горбуновым 5 декабря 1925 г. Но тогда члены Комиссии, понимая все преимущества прямого подчинения управляющему делами СНК, единодушно решили: «Считать необходимым сохранить теперешнее положение Комиссии» (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 33. Л. 160). 264 265 –87– Гл. 2. Поиск организационных форм изучения Монголии: 1925–1927 гг. ная мотивация российских исследований в соседней стране. В первом выпуске «Северной Монголии», вышедшем в 1926 г., цель изучения Монголии российскими учеными определялась уже не как «закрепление результатов ранее проделанной работы, дружеских отношений с монголами» и «проникновение в Монголию нашего политического влияния»,268 а как «своего рода долг СССР — ближайшего соседа Монголии, располагающего необходимыми для такого изучения силами и средствами»269. Постановлением правительства от 15 января 1927 г. Комиссия СНК по научному исследованию Монголии и Танну-Тувы была ликвидирована, и в дальнейшем эту работу поручалось вести Академии наук, которой, однако, вменялось в обязанность согласовывать свою деятельность с НКИД и управделами СНК270. ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 67. Горбунов Н.П., Ольденбург С.Ф., Полынов Б.Б. Предисловие // Северная Монголия. Вып. 1. Л., 1926. С. 3. 270 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 34. Л. 124. 268 269 Глава 3. МОНГОЛЬСКАЯ КОМИССИЯ АКАДЕМИИ НАУК СССР — НАУЧНЫЙ ЦЕНТР ПО ИССЛЕДОВАНИЮ МОНГОЛИИ. 1927–1941 ГГ. 3.1. В Академии наук на общих основаниях «Монголия представляет собой непочатый край для научной работы» Из выступления Н.П. Горбунова Постановление правительства от 15 января 1927 г. о ликвидации Ко­миссии СНК СССР по научному исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и Бурят-Монгольской АССР и передаче исследовательских работ в этих республиках в ведение Академии наук было воспринято академическим сообществом без особого энтузиазма. За почти два года изучения Монголии в рамках Комиссии СНК была уже отработана система организации и финансирования работ, координации их с НКИД, и менять ведомственную подчиненность этих исследований представлялось нежелательным для Академии наук. Понимая все трудности организации работы за гра–89– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … ницей без непосредственной правительственной поддержки, руковод­ ство Академии наук даже пыталось опротестовать это решение или, по крайней мере, несколько оттянуть его выполнение, чтобы реализовать намеченные на 1927 г. экспедиционные планы. В письме в Отдел научных учреждений (ОНУ) СНК СССР 21 марта 1927 г. С.Ф. Ольденбург отмечал, что считает механический перевод Комиссии из одного ведомства в другое неуместным, «что прежде надо выработать проект положения таковой Комиссии», и «лишь при получении отзыва Комиссии СНК по содействию работам Академии наук, Монгольская комиссия при Академии сможет официально начать свои работы», но не как особое подразделение, каковым она, по существу, и являлась, а «на тех же основаниях, как и прочие постоянные комиссии»271. При этом Академия наук считала обязательным условием «вхождение в состав Комиссии» по исследованию Монголии, Танну-Тувы и Бурятии управляющего делами СНК СССР, представителей НКИД и Главнауки РСФСР, что помогло бы обеспечить согласованность работ Комиссии с «заинтересованными ведомствами». Это желание академического руководства совпадало с мнением правительственных структур и нашло отражение в Положении о Комиссии, утвержденном Общим собранием АН 7 мая 1927 г. В Положении указывалось, что все работы Комиссия проводит по плану, согласованному с управделами СНК СССР и НКИД и утвержденному Комиссией СНК по содей­ствию делам Академии наук. Кроме того, деятельность Комиссии должна проходить в полном контакте с Учкомом Монголии, правительствами Танну-Тувинской Народной Республики и БурятМонгольской АССР272. Бюджет Комиссии будет проходить по общей смете Академии наук. Проект Положения о Комиссии до рассмотрения Общим собранием был направлен на согласование в отдел Дальнего Востока НКИД. В целом одобрив проект, внешнеполитическое ведомство посчитало необходимым дополнить пункт о деловых контактах Комиссии с Учкомом Монголии и правительством Тувинской республики указанием, что они должны осуществляться также при посредничестве НКИД273. ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1927. Д. 73. Л. 89. ГАРФ. Ф. 8429. Оп. 3. Д. 25. Л. 30. 273 Там же. Л. 35. 271 272 –90– 3.1. В Академии наук на общих основаниях На этом же Общем собрании АН, 7 мая 1927 г., был утвержден и состав Комиссии, в который вошли практически все члены Комиссии СНК по научному изучению Монголии и Танну-Тувы. Председателем Комиссии стал академик С.Ф. Ольденбург, его заместителем — акаде­ мик А.Е. Ферсман (с сентября 1927 г. — академик П.П. Сушкин), уче­ ным секретарем — старший ученый хранитель Минералогического музея АН В.И. Крыжановский. В состав Комиссии вошли академики В.В. Бартольд, В.Л. Комаров, Н.Я. Марр, П.П. Сушкин, старший уче­ ный хранитель Эрмитажа Г.И. Боровка, профессор Б.Я. Владимирцов, член-корр. АН В.А. Обручев, профессор М.П. Павлович (ВНАВ), про­ фессор Б.Б. Полынов, старший ученый хранитель Геологического му­ зея АН И.П. Рачковский, профессор С.И. Руденко (Русский музей), профессор С.А. Теплоухов (Русский музей), председатель РГО, про­ фессор Ю.М. Шокальский, почетный член РГО П.К. Козлов, а также управделами СНК СССР Н.П. Горбунов, заведующий Главнаукой Наркомпроса Ф.Н. Петров и представители НКИД274. Как и остальных академических комиссиях, все ее члены работали на общественных на­ чалах. Заработную плату получал только ученый секретарь Комиссии. В 1927 г. Комиссия по исследованию Монгольской и ТаннуТувинской Народных Республик и Бурят-Монгольской АССР, как ска­ зано в отчете Академии наук, работала «в непосредственной связи», но на «особых основаниях» с ОКИСАР275, который был образован в апре­ ле 1926 г. как координатор экспедиционной работы в Академии наук, заменив Комиссию по научным экспедициям. Председателем этого комитета стал А.Е. Ферсман. В состав ОКИСАР входили Комиссия по изучению Якутской АССР, Комиссия по изучению Казахской АССР, Комиссия по изучению среднеазиатских республик, Комиссия по изучению Закавказской СФСР, Северная комиссия, Комиссия по изучению Чувашской АССР, Комиссия по изучению Башкирской АССР. Таким образом, Академия наук охватила своими исследовани­ ями большую часть территории СССР и своего ближайшего соседа — Монголии. Кроме экспедиционных исследований, Комиссия занималась так­ же обработкой привезенных материалов, составлением карты Мон­ голии (в масштабе 1: 1 000 000) и издательской деятельностью. 274 275 ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 176. Л. 84. Отчет о деятельности АН СССР за 1927 г. I. Общий отчет. Л., 1928. С. XV, 236. –91– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … Вопрос о включении в круг обязанностей Комиссии составления карты Монголии был поставлен С.Ф. Ольденбургом еще в рамках деятельности Комиссии СНК. Эта работа велась под руководством Ю.М. Шокальского сотрудниками РГО в тесном контакте с ВТУ РККА276. Необходимость иметь подробную карту Монголии диктовалась как научными, так и военно-стратегическими задачами, особенно в новых политических условиях. Как вспоминал Ю.М. Шокальский, еще в 1913 г. на Международном географическом конгрессе в Риме картографирование Монголии было предложено провести Японии, но представители России отклонили это предложение277. И вот теперь наступил благоприятный политический момент для реализации этой идеи силами российских специалистов. Параллельно с проведением организационных мероприятий в Комиссии шло рассмотрение плана экспедиционной работы на 1927 г., который, в соответствии с Положением, был сначала направлен на согласование в НКИД. Представленный план с его стороны каких-либо возражений не вызвал, о чем заместитель наркома иностранных дел М.М. Литвинов 12 мая 1927 г. сообщил Н.П. Горбунову278. Как и в прошлые годы, были рассмотрены планы геологических и геохимических работ (Геологический музей АН), этнолого-лингвистических (Азиатский музей АН), почвенно-географических (Почвенный институт АН), археологических (Русский музей). В 1927 г. Комиссия организовала 5 экспедиционных отрядов, два из которых (почвенногеографический и этнолого-лингвистический) должны были работать в Монголии, геологический — и в Монголии, и в Танну-Туве, и два (геохимический и археологический) — только в Танну-Туве. Перед началом экспедиционной работы, 29 июля, в Улан-Баторе И.П. Рачковский от имени Комиссии АН подписал с Учкомом договор, регламентирующий порядок выполнения исследований летом 1927 г.279, аналогичный договору 1926 г. Текст Договора до подписания также был согласован с НКИД и утвержден ОНУ СНК. Кроме экспедиционных отрядов, Комиссия в 1927 г. командировала в Монголию сотрудника Азиатского музея М.И. Тубянского — для исследования быта монголов по материалам монгольских монастыГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 36. Л. 146. ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1926. Д. 58. Л. 98. 278 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 34. Л. 61. 279 Там же. Ф. 8429. Оп. 3. Д. 25. Л. 52–50. 276 277 –92– 3.1. В Академии наук на общих основаниях рей и тибетской философской и научной литературы280, и, по просьбе Учкома, С.А. Кондратьева — для продолжения изучения монгольского музыкального творчества. Вопрос финансирования исследований 1927 г. был рассмотрен в конце 1926 г., еще до перевода работ по изучению Монголии из СНК в Академию наук, поэтому особых затруднений в финансировании деятельности Комиссии этого года у Академии наук не возникло281. В соответствии с договором, район работы почвенно-географиче­ ского (руководитель Н.Н. Лебедев) и этнолого-лингвистического (руководитель Н.Н. Поппе) отрядов — центральная Монголия, геологического отряда (руководитель И.П. Рачковский) — западная Монголия (партия И.П. Рачковского) и западная и центральная Танну-Тува (партия З.А. Лебедевой). Обязательства перед Учкомом — те же, что и в договорах предыдущих лет, с небольшим добавлением: вместе с отчетом Ученому комитету передаются вторые экземпляры сделанных фотографий и копии рукописей. Наркоминдел внимательно контролировал выполнение россий­ скими учеными взятых на себя обязательств, считая их важной составляющей межгосударственных отношений. В связи с этим 30 августа По своей основной специальности М.И. Тубянский был индологом, занимался изучением культуры древней и современной Индии. Не совсем понятно, почему именно его командировали в Монголию. Может быть, потому, что он владел не только индийскими языками, но и монгольским, китайским, тибетским, в сферу его интересов входила буддийская философия. В Монголии проработал до 1936 г. В 1930–1936 гг. был ученым секретарем Учкома. См.: Васильков Я.В. Отчеты Ф. И. Щербатского о работе его учеников в Бурятии и Монголии в 1928 г. // Orient. Альманах. Вып. 2–3. С. 106–112. 281 По выписке из сметы Управделами СНК и СТО на 1926/1927 гг. (на конец 1926 г.) Комиссия на организацию экспедиций по исследованию Монголии и Танну-Тувы в инвалюте получила 60000 руб. (из которых в распоряжение Академии наук выделялось 44 000), по червонной смете 40 000 руб. Распределение по направлениям исследований следующее: почвенные — 15 000 руб., геологические (включая Танну-Туву) — 22 000 руб., по организации метеорологических наблюдений (включая Танну-Туву) — 5000 руб., этнолого-лингвистические — 10 000 руб., антропологические и этнографические (обработка материалов Танну-Тувинской научной экспедиции 1926 г.) — 10 000 руб., по составлению карт Монголии и Танну-Тувы — 5000 руб. Остальные средства предполагались на организацию очередной комплексной экспедиции в ТаннуТуву. (ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 34. Л. 9–12, 69, 100). 280 –93– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … 1927 г. заместитель внешнеполитического ведомства Л.М. Карахан в своем письме в ОНУ СНК настоятельно просил проследить за их своевременным выполнением со стороны Академии наук282. Речь шла, прежде всего, о сроках передачи материалов предыдущих экспедиций, взятых для научной обработки в Ленинград. Особенно актуальным оставался вопрос возврата, в соответствии с Соглашением, заключенным П.К. Козловым с Учкомом 7 ноября 1924 г.283, части ноин-ульской археологической коллекции, вывезенной для изучения в Россию. В Соглашении, в частности, указывалось, что «не позднее осени 1925 г. все предметы, добытые из какого-нибудь одного погребения (среднего по богатству собранного материала), возвращаются в Монголию и передаются в музей Ученого комитета». Этот вопрос был на контроле и у Н.П. Горбунова, т. к. данное Соглашение 31 марта 1925 г. было утверждено правительством284. Полпред Монголии в СССР А. Данзан 17 мая 1925 г. сообщал в Улан-Батор: «Правительство СССР уведомляет о том, что по предложению руководителя экспедиции П.К. Козлова АН СССР в ближайшее время намерена передать Ученому комитету МНР после тщательного изучения <…> добытые при раскопках экспедицией некоторые старинные вещи, имеющие большую историческую ценность»285. Но сроки передачи коллекций затянулись, что было связано с технологическими трудностями обработки и реставрации археологических находок286 и, как всегда, с финансовым проблемами. Первую часть ноин-ульских предметов доставил в Монголию в августе 1926 г. Г.И. Боровка287. Ц.Ж. Жамцарано, искренне заинтереГАРФ. Ф. 8429. Оп. 3. Д. 25. Л. 56. Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. С. 363; ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1931. Д. 14. Л. 38 (оригинал Соглашения). В хранящемся в ПФА РАН экземпляре указано, что Соглашение составлено 7 ноября 1924 г., подписано же оно было, судя по «Дневникам» П.К. Козлова, 17 ноября 1924 г. 284 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 242; ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1924. Д. 23. Л. 195. 285 Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 111. 286 По поручению Монгольской комиссии АН изучением археологических коллекций из Ноин-Улы занимался Институт археологической технологии при АИМК. 287 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 10. Л. 243. 282 283 –94– 3.1. В Академии наук на общих основаниях сованный в дружеских отношениях с Академией наук и ее авторитете в монгольском правительстве, писал С.Ф. Ольденбургу «Нам важно только одно, чтобы вовремя, в срок были возвращены коллекции или отдельные предметы, увезенные для изучения и обработки. <...> Хорошо, что Боровка привез часть кургана. Мы немножко покажем, кому нужно, а потом до будущей осени спрячем»288. О важности продолжения выполнения обязательств, взятых на себя экспедицией П.К. Козлова, напоминал С.Ф. Ольденбургу в мае 1927 г. заведующий отделом Дальнего Востока НКИД Б.Н. Мельников, особенно «принимая во внимание прошлогодние трения с Монгольским учкомом в момент выезда из Монголии наших экспедиций»289. В 1927 г. также предполагалась передача части ноин-ульских коллекций, двумя партиями. Первую собирались привезти в Улан-Батор сотрудники Комиссии, а вторую, после окончания изучения, передать осенью полпреду Монголии в Москве290. Таким образом, российская сторона соблюдала условия, оговоренные в Соглашении П.К. Козлова с Учкомом о передаче археологических находок из Ноин-Улы в Монголию291. Почвенный отряд в 1927 г. выехал с новым руководителем — сотрудником Почвенного института АН Н.Н. Лебедевым. Но общее ру­ководство работ по исследованию почв в Монголии оставалось за Цит. по: Решетов А.М. Переписка Ц.Ж. Жамцарано // Orient. С. 77. Весной 1927 г. Ц.Ж. Жамцарано планировал устроить выставку ноин-ульских археологических находок. 289 ГАРФ. Ф. 8429. Оп. 3. Д. 25. Л. 35. 290 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1926. Д. 58. Л. 80; Решетов А.М. Переписка Ц.Ж. Жамцарано // Orient. С. 79. 291 По завершению работы Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлов 11 сентября 1926 г. в Улан-Баторе заключил новый договор с Учкомом, в п. 2. которого указывалось: «Ввиду великих заслуг перед наукой путешественника П.К. Козлова Ученый комитет МНР передает безвозмездно половину всего материала, упомянутого в п. 1 («весь археологический и палеонтологический материал, добытый <...> экспедицией П.К. Козлова в пределах МНР») в прямое распоряжение П.К. Козлова, а другая половина после их изучения и определения возвращается Ученому комитету Монголии не позднее 1 июня 1929 г.». В п. 3 этого договора сказано: «Право определения той части, которая должна будет отойти в собственность Ученого комитета МНР, предоставляется Академии наук СССР». Договор был составлен на русском и монгольском языках в двух экземплярах. Один экземпляр оставлен на хранение в Ученом комитете, другой передан П.К. Козлову. (Архив РГО. Ф. 2. Оп. 2. Д. 107. Л. 1–4). 288 –95– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … Б.Б. По­лыновым. Отряд работал двумя партиями: первая — в западной Монголии, в долине р. Орхон и в отрогах Хангая, вторая — в восточной и юго-восточной Монголии. Результаты работы этого отряда представляли, по мнению Э.М. Мурзаева, значительный научный интерес, так как «помимо большого описательного материала содержали суждения о развитии рельефа, эволюции гидрографической сети, <…> о палеографических изменениях в третично-четвертичное время»292. Исследователи занимались также географией и генезисом почв в связи с физико-географическими особенностями изучаемой территории. В состав отряда была включена и аспирантка Ленинградского университета Л.А. Амстердамская, которая занималась изучением монгольского фольклора, в частности, восточнохалхаскими народными сказками. Включение ее в Почвенный отряд объясняется совпадением района ее исследовательской работы с районом деятельности отряда. И.П. Рачковский вновь продолжил маршрутные геологические изыскание в западной Монголии, на этот раз ее южной части. Главное внимание он уделял выяснению тектоники встречаемых по пути пермских отложений. Вторая партия геологического отряда, в составе З.А. Лебедевой и студентов-тувинцев, производила исследования в западной части Танну-Тувинской республики. В этнолого-лингвистическом отряде все участники работали по индивидуальным планам, четырьмя партиями. Руководитель отряда Н.Н. Поппе вел работы по изучению даурского языка; В.А. Казакевич работал в районе Дариганга, собирал лингвистический материал и знакомился с археологическими памятниками; Б.Б. Бамбаев изучал древние погребения в северной Монголии, в районе Улан-Батора и в долине Селенги; Г.Д. Санжеев вел работу в районе озера Косогол, исследуя быт и язык дархатов. Археологический отряд С.А. Теплоухова в составе научного сотрудника Русского музея В.С. Адрианова и практиканта Л.М. Нурк изучал курганы в Танну-Туве, в долине р. Джакуль и в районе села Туран. Было раскопано 30 курганов, и одновременно велась археологическая разведка для планирования работ на следующий год293. Мурзаев Э.М. Географические исследования Монгольской Народной Республики. С. 148. 293 Отчет о деятельности АН СССР за 1927 г. II. Отчет о научных командировках и экспедициях. Л., 1929. С. 265. 292 –96– 3.1. В Академии наук на общих основаниях Подробный отчет о деятельности Комиссии в 1927 г. был опубликован в 2-м томе годового Отчета Академии наук, посвященном результатам экспедиционной деятельности, в отдельно выделенном разделе «Исследование Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик». Результаты исследований 1927 г. были подготовлены к публикации и изданы в «Материалах Комиссии по исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и Бурят-Монгольской АССР» в 1930–1931 гг. и в «Трудах Монгольской комиссии» в 1932–1940 гг. Кроме указанных выше экспедиций, в Монголии работала еще одна — гидрологическая. Но здесь участие Комиссии выразилось только в решении организационных вопросов. Финансирование гидрологических исследований Учком Монголии полностью взял на себя, пригласив для продолжения начатых в 1926 г. работ старшего химика Геологического музея АН В.А. Смирнова. Гобийская экспедиция В.А. Смирнова, как ее называли в Учкоме, занималась изучением минеральных источников — аршанов — в центральной и восточной Монголии. Вопрос источников воды был очень актуален для Монголии, и Учком предложил В.А. Смирнову продолжить исследования в 1928 г. Условия проведения этих работ Ц.Ж. Жамцарано направил для согласования в Академию наук. Они заключались в следующем: Учком берет на себя, как и в прошлом году, финансирование исследований, предоставление экспедиции автомобиля с шофером, содействие при различных сношениях с правительственными учреждениями Монголии. В.А. Смирнов должен будет предоставить Учкому материалы по итогам работы, а Академия наук — взять на себя издание трудов экспедиции. Причем в издании должно быть обязательно упомянуто участие Учкома в организации этой экспедиции294. Нередко в публикациях пишут, что в 1925–1929 гг. в Монголии работали комплексные экспедиции Академии наук295. Но, как показывают архивные материалы, имела место не комплексность исследований, как ее трактовал А.Е. Ферсман, рассматривая разные типы экспедиций, а скорее «механическое» соединение экспедиционных отря­дов, каждый из которых решал свои индивидуальные научные Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 148; Смирнов В.А. Аршаны Монголии. Л., 1932. 295 См., напр.: Балдаев Р.Л. К вопросу о сотрудничестве СССР и МНР в области нау­ ки (1921–1940); Шастина Н.П. История изучения МНР; Кольцов А.В. Развитие Академии наук как высшего научного учреждения СССР. 1926–1932 гг. С. 132. 294 –97– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … проблемы296. О комплексности в данном случае можно говорить, на наш взгляд, рассматривая работы какого-либо одного направления во временном аспекте, поскольку общее руководство этими работами на протяжении нескольких лет осуществляли одни и те же ученые (В.Л. Комаров, П.П. Сушкин, Б.Б. Полынов, Б.Я. Владимирцов, Н.Н. Поппе, И.П. Рачковский и др.), и направлены они были на комплексное — и территориальное, и проблемное — решение определенной научной задачи: изучение растительности Монголии, ее особенностей, систематики, распространения; зоогеографическое распределение и описание животного мира; структуры и особенности почв территории Монголии; геологического строения и т. д. В Комиссии в начале 1928 г. обсуждался проект комплексной Гобийской экспедиции под руководством В.Л. Комарова, в которой были бы объединены ботанические, гидрологические и почвенные исследования для выяснения возможностей хозяйственного использования пустынных площадей. Однако, поскольку В.Л. Комаров не смог участвовать в проекте, идея этой экспедиции не была реализована297. В 1928 г. продолжила работу под руководством В.А. Смирнова Гобийская экспедиция, вновь сформированная на средства Учкома. В ее состав вошли почвовед Н.Н. Лебедев, топограф И.К. Вехов и сотрудник Учкома Л.П. Шастин, проводивший ботанические сборы. Отряд имел своей задачей обследование гобей298 юго-восточной Монголии в геохимическом, почвенном, топографическом и ботаническом отношениях299. А.Е. Ферсман выделял 5 типов экспедиций: научные командировки; отдельные экспедиции для решения специальных научных вопросов и проведения сборов коллекций; системные экспедиции в отдельные регионы; большие многолетние экспедиции; комплексные экспедиции; местные исследовательские станции. Характеризуя типы экспедиций, он обращал внимание, что комплексность экспедиций должна заключаться не в совместной работе ее отрядов, «а в координированной, взаимно согласованной программе, направленной к единой определенной цели выявления хозяйственных сил страны» (Ферсман А.Е. Экспедиционная деятельность Академии наук и ее задачи. Л., 1929. С. 20. — Материалы Комиссии экспедиционных исследований). 297 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1926. Д. 1. Л. 8. 298 Гоби (монг. говь) — полупустыня, бесплодная степь. 299 Отчет В.А. Смирнова о работе по изучению водных ресурсов Монголии в 1926–1928 гг. // Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 162–164; 296 –98– 3.1. В Академии наук на общих основаниях Академические учреждения продолжали активно планировать работы в Монголии. На экспедиционный сезон 1928 г. поступили заявки на геологические, почвенные, ботанические и зоологические исследования. При обсуждении планов Б.Я. Владимирцов выделил еще один важный аспект проводимого Академией наук изучения соседней страны. Он обратил внимание коллег на важность поддержания приоритета российских исследований в Монголии, поскольку, по его сведениям, «Япония и Германия обращают большое внимание на изучение Монголии, и в случае нашего отказа от продолжения работ Япония и в такой же мере Германия возьмут работу в свои руки, что крайне нежелательно», и прежде всего потому, считал ученый, что «нами половина работы уже сделана»300. Беспокойство Б.Я. Владимирцова, возможно, было основано на информации, полученной от Ц.Ж. Жамцарано, в переписке с которым он состоял, о планах международного сотрудничества Ученого комитета. Все же в данный момент складывалась более благоприятная ситуация (прежде всего внешнеполитическая) для российских ученых. В 1928 г., в соответствии с договором, подписанным от имени Ака­демии наук руководителем Зоологического отряда А.Я. Тугари­но­ вым, Комиссия снарядила четыре экспедиционных отряда, которые работали в центральной Монголии, имея своим опорным пунктом Улан-Батор: почвенный, этнолого-лингвистический, ботанический и зоологический. Условия работы остались прежними301. В ТаннуТуву был направлен геологический отряд, в состав которого вошли И.П. Рачковский (руководитель), З.А.Лебедева и коллекторы А.Л. Смо­­­ лянинова и В.И. Романов. Отряд двумя партиями продолжил геологическое обследование Танну-Тувы. И.П. Рачковский занимался изучением состава и строения центральной части хребта Танну-Ола. Партией З.А. Лебедевой были проведены работы в области южного склона Западного Саяна, в хребте Куртушибинском и горах УюкскоУлукемского водораздела302. Почвенный отряд (О.Н. Михайловская — руководитель и научнотехнический сотрудник, студент К.В. Соловьев) работал в горных обПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1926. Д. 1. Л. 4. Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 150–151; ПФА РАН. Ф. 138. Оп. 1–1927. Д. 89. Л. 5–5 об. 302 Отчет о деятельности Академии наук за 1928 г. II. Отчет о научных командировках и экспедициях. Л., 1929. С. 25–27. 300 301 –99– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … ластях северной Монголии: западной части Кентея и восточном районе водораздела рек Орхона и Селенги. Исследования позволили выяснить смену вертикальных зон и выделить характерные ландшафты303. Ботанический отряд (Н.П. Иконников-Галицкий — руководитель, и научный сотрудник В.А. Иконникова-Галицкая) обследовал восточный Кентей, верховья рек Керулена и Онона. Зоологический отряд в составе руководителя, старшего ученого хранителя Зоологического музея АН А.Я. Тугаринова и сотрудников А.И. Иванова и А.И. Аргиропуло занимался исследованием восточной Монголии. Помимо систематического описания птиц, А.Я. Тугаринов сделал географические описания отдельных районов, обратив особое внимание на озеро Халхин-Гол, в окрестностях которого, по его мнению, может хорошо развиваться земледелие304. Оценивая работу академических экспедиционных отрядов в 1928 г., Ц.Ж. Жамцарано писал С.Ф. Ольденбургу: «Почвенно-ботанические исследования, начатые Полыновым в течении четырех лет, и исследования вод Смирновым будут иметь для нашей страны, помимо чисто теоретическо-научного значения, еще и громадное практическое значение, как и чисто геологические исследования Рачковского. <…> Та большая работа, которая проделывается Академией наук для обследования нашей республики, и та сердечная помощь, которую оказывает Академия наук Ученому комитету и в его исследовательских работах, и для создания музея, ставит на очередь вопрос о дальнейшем координированном и планомерном изучении Монголии»305. При планировании своей деятельности Комиссия старалась не включать работы узкопрактической направленности, отстаивала за собой право проведения только традиционных для академических учреждений исследований. Так, на заседании 6 января 1928 г. при обсуждении отчета руководителя геохимического отряда К.Л. Островецкого, который вместе с А.И. Педашенко выяснял перспективы промышленной разработки золота в одном из месторождений в Танну-Туве, И.П. Рачковский высказался о необходимости впредь при составлении планов «производить строгое разграничение» исследовательской деятельности Комиссии и работ, носящих «фактический характер», Там же. С. 28–29. Тугаринов А.Я. Птицы восточной Монголии (По наблюдениям экспедиции 1928 г.). Л., 1932. С. 10. 305 Цит. по: Решетов А.М. Переписка Ц.Ж. Жамцарано // Orient. С. 78. 303 304 –100– 3.1. В Академии наук на общих основаниях как в данном случае, считая проделанную работу личным заданием Танну-Тувинского правительства К.Л. Островецкому306. Проведение геологических изысканий конкретных месторождений в Танну-Туве И.П. Рачковский предложил передать Геологическому комитету ВСНХ СССР307, который ведет работы в Сибири и «крайне интересуется работами в Танну-Туве»308. С.Ф. Ольденбург поддержал И.П. Рачковского и поручил провести по этому вопросу переговоры с Геологическим комитетом. Со своей же стороны С.Ф. Ольденбург поставил вопрос о передаче геологических работ в Танну-Туве в ведомственные учреждения на Президиуме АН309. В 1928 г. в структуре Академии наук произошли некоторые изменения. ОКИСАР был реорганизован в Комиссию экспедиционных исследований (КЭИ), в состав которой и вошла Комиссия по исследованию Монголии и Танну-Тувы. В отчете Академии наук за 1928 г. она впервые названа Монгольской комиссией. Это сокращенное название, отражающее, по существу, основное территориальное направление ее деятельности, в дальнейшем закрепилось за ней официально. В 1929 г. Монгольская комиссия направила в Монголию ботанический, зоологический и этнолого-лингвистический отряды. Договор на проведение исследований был подписан в Улан-Баторе 24 мая 1929 г. по поручению Комиссии руководителем Зоологического отряда Е.В. Козловой310. ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1926. Д. 1. Л. 12 об. В 1927 г. вопрос о согласовании и распределении геологических исследований между Академией наук и Геологическим комитетом ВСНХ СССР неоднократно рассматривался и в Президиуме АН, и в Госплане. В декабре 1927 г. Президиум АН одобрил «Основные положения, определяющие взаимоотношения Академии наук и Геологического комитета», в соответствии с которыми за Академией наук закреплялись, в первую очередь, палеонтологические, минералогические, геохимические исследования, а за Геолкомом — подготовка геологических карт и геологическое описание территории СССР. Работа по согласованию деятельности Академии наук и Геолкома продолжалась и в 1928 г. (Кольцов А.В. Развитие Академии наук как высшего научного учреждения СССР. С. 90–91). 308 Так, в декабре 1928 г. ВСНХ предложил Геологическому комитету Главного горно-топливного и геолого-геодезического управления организовать экспедицию в Танну-Туву для изучения асбестовых месторождений, используя для этого данные Монгольской комиссии. (ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1928. Д. 9. Л. 8.) 309 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1926. Д. 1. Л. 5 об. 310 Там же. Оп. 1–1929. Д. 11. Л. 61–66. 306 307 –101– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … Отряд Е.В. Козловой, в состав которого входила она и препаратор В.А. Канаев (бывший сотрудник Монголо-Тибетской экспедиции), занимался исследованием высокогорной фауны Хангая, в районе снеговой вершины Охтон-Тэнгри. Ботанический отряд, в составе Н.П. Иконникова-Галицкова (руководитель) и В.А. ИконниковойГалицкой, продолжил начатое в 1928 г. изучение северной Монголии. В этот раз объектом исследований стала растительность бассейнов рек Толы и Мензы311. Н.Н. Поппе занимался изучением одного из монгольских диалектов — солонского языка (продолжение работ 1927 г.)312. Кроме того, ему было поручено приобретение новой литературы на монгольском языке для Академии наук и Ленинградского восточного института 313. В Танну-Туву Монгольской комиссией были командированы С.А. Теплоухов, где вместе с научным сотрудником А.Т. Кузнецовой он продолжил раскопки древних курганов в Турано-Уюкском районе, и геолог З.А. Лебедева, которая работала в северо-восточной части Тувинской республики, в области водоразделов Большого и Малого Енисеев314. Подводя итоги деятельности Монгольской комиссии АН в 1927– 1929 гг., можно выделить следующие ее особенности. Основанием для проведения экспедиционных исследований в Монголии являлись ежегодно заключаемые Монгольской комиссией договоры с Ученым комитетом. В исследованиях Монголии в основном принимали участие академические учреждения: Геологический музей, Зоологический музей, Ботанический музей, Азиатский музей, Почвенный институт. Общее руководство исследованиями осуществляли авторитетные ученые: Б.Я. Владимирцов (этнолого-лингвистические), В.Л. Комаров (ботанические), Б.Б. Полынов (почвенные), П.П. Сушкин (зоологические), А.Е. Ферсман (минералогические) и др. К работе привлекались также молодые сотрудники и студенты. На направления научной работы Комиссии в 1927–1929 гг. процесс государственного администрирования Академии наук еще не оказывал Отчет о деятельности АН СССР за 1929 г. II. Отчет о научных командировках. С. 13–14. 312 Поппе Н.Н. Материалы по солонскому языку. Л., 1931. С. 2. 313 Алпатов В.М. Николай-Николас Поппе. С. 26–31. 314 Отчет о деятельности АН СССР за 1929 г. II. Отчет о научных командировках. Л., 1930. С. 14–16; 19–20. 311 –102– 3.1. В Академии наук на общих основаниях существенного влияния. И хотя утвержденный Совнаркомом 18 июня 1927 г. новый устав АН закрепил как одну из основных задач «приспособление» результатов научной работы к «требованиям жизни», исследовательская работа Комиссии планировалась, прежде всего, исходя из целесообразности решения той или иной научной проблемы. Работы, направленные на решения конкретных узкопрактических проблем, инициировались и финансировались или Ученым комитетом Монголии (изучение водных ресурсов), или различными ведомствами (разведка полезных ископаемых в Танну-Туве). Это был самый плодотворный период деятельности Монгольской комиссии АН: в 1927–1929 гг. в Монголию и Танну-Туву было направлено 16 отрядов, проведен большой объем картографических315 и камеральных работ316, в первую очередь, по обработке ноин-ульских археологических коллекций. Работы академических экспедиций в Монголии в 1929 г. проходили в условиях смены монгольского политического руководства. При поддержке Коминтерна и советского правительства к власти в стране пришли представители «левых сил». Советско-монгольские отношения в целом значительно стабилизировались и еще более конкретизировались. Свидетельством тому стало заключение 27 июня 1929 г. межправительственного Соглашения, которое определило основные принципы взаимоотношений между СССР и МНР317. В этом документе был официально закреплен курс монгольских властей на сотрудничество с СССР «на пути построения социалистического общества Отчет о деятельности АН СССР за 1927 г. II. Отчет о научных командировках и экспедициях. Л., 1928. С. 266; Отчет о деятельности Академии наук за 1928 г. II. Отчет о научных командировках и экспедициях. Л., 1929. С. 36; Отчет о деятельности АН СССР за 1929. II. Отчет о научных командировках. Л., 1930. С. 16–17. 316 Отчет о деятельности Академии наук за 1928 г. II. Отчет о научных командировках и экспедициях. С. 34–36; Отчет о деятельности АН СССР за 1929. II. Отчет о научных командировках. С. 17–18. 317 Данное Соглашение было секретным, СССР не хотел афишировать особый характер своих отношений с Монголией и давать повод Китаю для каких-либо политических действий против его заключения, поскольку де-юре Монголия все еще считалась автономной областью Китая, что по советско-китайскому Соглашению 1924 г. признавал и СССР. Текст Соглашения впервые был опубликован в Монголии в 1967 г. В России текст Соглашения полностью не публиковался. 315 –103– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … через некапиталистический путь развития»318. Соглашение предусматривало заключение специальных договоров в тех или иных областях. Осенью 1929 г. был заключен первый официальный Договор между Академией наук и Ученым комитетом о проведении совместных исследований Монголии. Необходимость такого договора между главными научными учреждениями двух стран назрела уже давно. Он был призван в рамках межправительственного Соглашения снять все правовые недоразумения, возникающие при организации и проведении экспедиционных исследований Академии наук в Монголии. Этот документ имел очень важное значение для деятельности Монгольской комиссии АН и развития российско-монгольских научных контактов. Рассмотрим более подробно его особенности, историю подготовки и подписания. Цит. по: Бойкова Е.В. Некоторые проблемы советско-монгольских отношений в 1930-е годы // Россия и Монголия: новый взгляд на историю взаимоотношений в XX веке. С. 118. 318 3.2. Договор о сотрудничестве между Академией наук СССР и Ученым комитетом Монголии 1929 г. «Договор есть просто схема, которая будет претерпевать очень существенные изменения» Из доклада И.П. Рачковского Одним из основополагающих принципов подчинения науки задачам социалистического строительства являлся принцип планирования, активное внедрение которого в деятельность академических учреждений началось во второй половине 1920-х гг. С принятием первого пятилетнего государственного плана академические учреждения также приступили к долгосрочному планированию. В 1928 г. КЭИ представила планы экспедиционных исследований на территории Башкирской, Дагестанской и Карельской АССР, автономной области Коми, Кольского полуострова319. Пятилетний план исследовательских работ в Монголии и Танну-Туве начали обсуждать в начале 1929 г. Формирование пятилетнего плана экспедиционных работ в Мон­ голии проходило с учетом решения, принятого на заседании Комиссии в январе 1928 г.: «производить строгое разграничение исследовательской деятельности Комиссии и работ, носящих фактический характер». Приверженность этому принципу члены Комиссии подтвердили на заседании 16 марта 1929 г., еще раз отметив, что «в задачи Монгольской комиссии не должна входить работа с практическим уклоном»320. В соответствии с этим в пятилетний план Комиссии были включены в основном продолжения уже начатых академическими учреждениями исследований. Правда, следуя риторике времени, в официальных документах и выступлениях непременно указывалось, что «при разработке плана учитывались, в первую очередь, такие работы, которые должны были не только дать теоретическую научную базу для последующих работ прикладного характера, но и ответить на ряд практических вопросов»321. Кольцов А.В. Развитие Академии наук как высшего научного учреждения СССР. 1926–1932 гг. С. 80–92. 320 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1929. Д. 9. Л. 5. 321 Там же. Оп. 1–1930. Д. 19. Л. 1. Доклад И.П. Рачковского по итогам подписания Договора в Комитете по заведыванию учеными и учебными учреждениями ЦИК СССР 5 июня 1930 г. 319 –105– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … Учитывая просьбу Ц.Ж. Жамцарано о дальнейшем координировании изучения Монголии, Комиссия одновременно с планом прорабатывала и проект договора с Учкомом о совместных исследованиях. К основной цели договора — правовое обеспечение работ Академии наук в Монголии — прибавили, исходя из Положения о Монгольской комиссии, и другие: «вовлечение Ученого комитета в общую работу», а также получение возможности «оказывать влияние вообще на работу Учкома и направлять ее соответствующим образом»322. В проекте плана предполагалось проведение работ, которые Мон­­ гольская комиссия посчитала основными и необходимыми для Монго­ лии в настоящее время, а именно: — геологические исследования — с целью дать общую геологическую картину Монголии с выявлением полезных ископаемых и их генезиса, а также выявление месторождений для промышленной разработки. Научная аргументация этих исследований дополнена их возможной политической и народнохозяйственной значимостью, поскольку «под видом геологических партий можно направлять и партии поисково-разведочные в те районы, в которых, на основании уже полученных данных, можно было ожидать нахождение полезных ископаемых практического значения»323; — палеонтологические исследования — как необходимое приложение к геологическим исследованиям, для изучения континентальных отложений, без значения которых невозможно выяснить геологиче­ скую историю; — геохимические исследования — для выяснения наличия полиметаллических, а также вольфрамовых и оловянных руд; — почвенные исследования — для выяснения общего характера почв Монголии и условий почвообразования; — гидрологические исследования — необходимость которых была очевидна из-за острой нужды в воде по крайней мере половины населения Монголии; — ботанические и зоологические исследования должны были дать основания и опору для агрономических работ и работ в области животноводства. При этом отмечалось, что большинство указанных исследований невозможно провести без топографической основы, в связи с этим в 322 323 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1930. Д. 19. Л. 1. Там же. –106– 3.2. Договор о сотрудничестве… отряды предполагалось включать топографические и астрономические партии для определения опорных пунктов для последующих картографических работ. Просьбу об определении астрономических координат высказал Ц.Ж. Жамцарано еще в 1925 г., во время приезда в Ленинград на празднование 200-летнего юбилея Академии наук. Кроме того, были намечены палеоэтнологические исследования для изучения древних культур, археологические — продолжение раскопок Ноин-Ульских курганов, антропологические — для изучения физического типа и расовых особенностей населения Монголии и этнолого-лингвистическое изучение Халхи, о проведении которых также говорил Ц.Ж. Жамцарано в 1925 г. Согласованием пятилетнего плана с НКИД занимался И.П. Рачков­ ский. Наркоминдел в целом одобрил план работы Монгольской комиссии, посчитав его «вполне целесообразным», и поддержал «намерения Академии наук войти на этот счет в соответствующее договорное соглашение с Ученым комитетом МНР»324. Однако у НКИД были два замечания: расширить геологические работы «как основы для предполагаемых золоторазведочных партий»325 и включить в план, «не предрешая пока детали, а лишь в форме принципиальной установки», дополнения об организации хозяйственного исследования МНР с тем, чтобы в будущем договоре с Монгольским ученым комитетом была оговорена возможность посылки в Монголию экспедиций по изучению ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 37. Л. 98. Там же. Л. 107. Вопрос о советском контроле над монгольскими золотыми приисками затрагивался в 1925 г. в разговоре П.К. Козлова с референтом НКИД Л.Е. Берлиным. П.К. Козлов, в частности, писал в своих дневниках, что ему была рекомендована определенная осторожность в общении с американской экспедицией Р. Эндрюса: во время научной работы «зорко следить за местонахождением благородных металлов», а покидая район археологических раскопок в Ноин-Уле, расположенный недалеко от золотых приисков, сдать продолжение работ соотечественникам, чтобы, «увлекаясь русскими успехами, американцы не переступили бы границы нашей научной зоны и экономического влияния, тогда нам будет плохо: в дальнейшем не только американцев, но никаких других европейцев не выкуришь. В крайнем случае, необходимо заручиться согласием монгольского правительства не допускать никаких исследователей севернее границ пустыни Монголии — Монгольского хребта, кроме русских, долженствующих явиться сюда в качестве соседей-учителей» (Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926 гг. С. 433). 324 325 –107– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … хозяйства МНР326. По мнению НКИД, это необходимо сделать в связи с тем, «что для самих монголов экономическое исследование является насущной потребностью первостепенного значения», и вопрос о нем обязательно встанет при обращении Академии наук в Ученый комитет МНР с предложенным договором. Это свое особое мнение НКИД сообщил в письме от 13 июля 1929 г. в ОНУ СНК Е.П. Воронову. Поскольку в Академии наук на тот момент не было специалистов по экономическим вопросам, Е.П. Воронов дал распоряжение поинтересоваться у Н.И. Бухарина327, «возьмет ли он на себя организацию экономического исследования в Монголии», а если он откажет, то просить его договориться с Комакадемией, куда 23 июля 1929 г. ОНУ СНК направил проект договора Академии наук и Учкома и план работ с просьбой «сообщить их мнение»328. Эти документы были подвергнуты Комакадемией критике по трем основным пунктам: 1) проект составлен в духе старых «академических» обследований; 2) совершенно отсутствует отдел экономики; 3) в проекте не указаны участники работ и не предусмотрено участие Комакадемии в этих работах329. Е.П. Воронов, по получении ответа из Комакадемии, 20 августа 1929 г. телеграфировал С.Ф. Ольденбургу о необходимости согласовать с Комакадемией содержание работ и личный состав экспедиционных отрядов в Монголии330. Монгольская комиссия последовала вышестоящим указаниям, однако Комакадемия, выразив «полное сочувствие к этим работам», в конечном итоге участвовать в проведении экономического обследования Монголии отказалась из-за нехватки и у себя соответствующих специалистов. Решение вопроса об экономических исследованиях Монголии тре­ бовало времени и дополнительного финансирования. Кроме того, у Комиссии возникло опасение, высказанное И.П. Рачковским в беседе с сотрудником отдела Дальнего Востока НКИД С.С. Борисовым, что «введение в план работ экономического обследования может при той ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 37. Л. 98. Н.И. Бухарин в 1919–1929 г. был членом Исполнительного комитета Коминтерна и его Президиума, в середине 1920-х много внимания уделял Монголии. См.: Рощин С.К. Бухарин Н.И. и монгольский вопрос // Научно-информационный бюллетень РЦХИДНИ. Вып. 8. (специальный). М., 1996. С. 36–49. 328 ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 37. Д. 37. Л. 100. 329 Там же. Л. 101. 330 Там же. Л. 102. 326 327 –108– 3.2. Договор о сотрудничестве… настороженности и подозрительности монголов, которую мы встречаем при проведении прежних договоров, привести к тому, что мы не сможем заключить договор о совместных исследованиях». Приведенный аргумент убедил Наркоминдел, и Монгольской комиссии разрешили заключить договор без внесения в него изменений, а экономическое обследование «в зависимости от тех пожеланий, которые будут высказаны Монголией», проработать и включить в план следующего года331. После согласования проекта Договора и плана с Наркоминдел и ОНУ СНК СССР, он был утвержден Президиумом АН и направлен в особую Комиссию Госплана, которая утвердила и проект Договора, и план работы на своем заседании 5 сентября 1929 г. На этом же заседании, после обсуждения вопроса об экономическом исследовании Монголии, было принято решение передать эти работы в Экономический институт Госплана. Таким образом, Академия наук была освобождена от проведения не свойственных ей исследований. Ведение переговоров по заключению Договора с Учкомом в УланБаторе Академия наук также поручила И.П. Рачковскому. Проект плана деятельности Монгольской комиссии АН и Договора между АН СССР и Монгольским ученым комитетом были рассмотрены 28 сентября 1929 г. на расширенном межведомственном совещании, специально для этой цели созванном правительством Монголии. В совещании, кроме представителей Ученого комитета (его председателя О. Жамьяна и ученого секретаря Ц.Ж. Жамцарано), участвовали ответственные работники Министерства народного просвещения, Экономического совета МНР, Министерства народного хозяйства, а также представитель Коминтерна (М.И. Амагаев). И хотя И.П. Рачковский пишет, что по его докладу «как договор, так и план были рассмотрены, одобрены и приняты без изменений»332, судя по принятому постановлению, монгольская сторона была не совсем удовлетворена предложенным направлением исследований, особенно учитывая, что в Монголии начались работы по составлению первого пятилетнего плана, и монгольское правительство предпочитало видеть не программу научных изысканий, а, скорее, перечень работ и конкретных практических рекомендаций по созданию основ экономики в молодой республике. 331 332 Там же. Л. 107. ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1930. Д. 19. Л. 5. –109– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … Это подтверждают и слова И.П. Рачковского, что «весьма положительный» отклик у участников совещания вызвал затронутый им вопрос об экономических исследованиях Монголии. Не подвергая сомнению важность изучения геологии, гидрологии, астрономии (имеются в виду топографические работы и астрономические измерения по определению координат некоторых пунктов), совещание предложило дополнить план работами, тесно связанными с политико-хозяйственными задачами государства, а именно: а) ввиду того, что животноводство Монголии — основа основ экономики страны, большое внимание должно уделяться вопросу улучшения породы скота, повышения его продуктивности; б) исходя из того, что в стране складываются и определяются отдельные классы, необходимо исследовать вопрос о соответствии развития экономики страны задачам революции; в) исследовать возможность создания в стране научных организаций, которые бы занимались проблемами животноводства и земледелия, а также вопросами развития народного хозяйства; г) изучить положение буддийских монастырей и жизнь лам и хубилганов; д) исследовать возможность создания научных организаций по изучению опыта развития народного хозяйства; е) изучить вопрос о состоянии и росте населения страны333. При этом предполагаемая научно-исследовательская деятельность, по мнению совещания, должна сопровождаться конкретными выводами, необходимыми для практических работ в МНР, и отвечать интересам народа, «который должен быть в курсе работ экспедиций». Для чего необходимо знакомить с результатами исследований «путем постановок докладов, лекций, издания брошюр и т. д.»334. Работа по обсуждению проекта плана и Договора была успешно проведена, как отмечал И.П. Рачковский, «под общим руководством полпреда СССР в Монголии тов. Охтина и по его указанию», и 5 октября 1929 г. Договор между Академией наук и Ученым комитетом о совместных научных исследованиях в 1930–1934 гг.335 был подпиСоветско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 168. Постановление межведомственного совещания. 334 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1929. Д. 11. Л. 4, 4 об. 335 Оригинал договора на русском и монгольском языке находится в ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1930. Д. 16. 18 листов. 333 –110– 3.2. Договор о сотрудничестве… сан в Улан-Баторе от Учкома О. Жамьяном и Ц.Ж. Жамцарано и от Академии наук И.П. Рачковским. Рассмотрим более подробно первый официальный договор между ведущими научными организациями СССР и Монголии. В основу Договора была положена структура и текст Договора между Комиссией СНК по научному исследованию Монголии и Танну-Тувы и Ученым комитетом 1926 г. и договоров Монгольской комиссии АН, заключенных с Ученым комитетом в 1927–1929 гг., а также проекта пятилетнего плана Монгольской комиссии. В первом параграфе Договора были прописаны направления исследований, цели, продолжительность работы советских экспедиций в Монголии, руководители соответствующих направлений или экспедиционных отрядов. В период 1930–1934 гг. в Монголии должны были работать следующие отряды: — геологический, под руководством И.П. Рачковского. Его цель — освещение геологического строения северо-западной Мон­голии и Хангайского нагорья с прилегающими к нему с юга-запада районами, не освещенными предыдущими работами, а также составление геологической карты указанных районов и необходимой для нее топографической основы. Для определения основных астрономических опорных пунктов в районе работ в состав отряда включается особая астрономо-геодезическая партия. Срок работы — пять лет; — геохимический, под руководством Б.М. Куплетского, главная задача которого — продолжение начатых в 1926 г. работ по геохимическому освещению северо-восточной Монголии. Срок работы — 2 года; — палеонтологический, под руководством академика А.А. Бори­ сяка, должен начать изучение месторождений ископаемых позвоночных Центральной Азии. Срок работы — 2 года; — гидрологический, под руководством В.А. Смирнова, планировал провести гидрогеологические исследования в районе Гоби. Срок работы — 4 года; — почвенный, под руководством Б.Б. Полынова, продолжит изучение почвенного покрова Монголии и создание почвенной карты страны. Срок работы — 3 года; — ботанический, под руководством академика В.Л. Комарова, и зоологический под руководством А.Я. Тугаринова, наметили –111– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … дальнейшее исследование растительного покрова и изучение состава и характера животного мира Монголии. Срок рабо­ ты — 4 года; — палеоэтнологический, под руководством профессора С.А. Теп­ лоухова, займется изучением древних культур и распростра­ нением евразийских влияний в Центральной Азии. Срок рабо­ ты — 5 лет; — археологический, под руководством Г.И. Боровки, продолжит раскопки Ноин-Ульских курганов. Срок работы — 2 года; — антропологический, под руководством профессора С.И. Руден­ ко, начнет изучение физического типа и расовых особенностей населения Монголии. Срок работы — 2 года; — этнолого-лингвистический, под руководством академика Б.Я. Вла­­ди­мирцова, продолжит изучение Халхи. Срок рабо­ ты — 5 лет. Как видим, из новых направлений в план работ были включены только палеонтологические и антропологические исследования, воп­ рос о которых обсуждался Монгольской комиссией ранее. Научные руководители работ — авторитетные ученые, в большинстве своем уже неоднократно бывавшие в Монголии и хорошо знакомые с ее природ­ ными и политическими условиями. Далее, в параграфах 2–4 Договора, были прописаны условия со­ кращения или расширения по тем или иным причинам запланирован­ ных исследований, изменения времени и продолжительности их рабо­ ты, которые могут быть выдвинуты как Академией наук СССР, так и Ученым комитетом Монголии. Параграфы 5 и 6 оговаривали обязательность согласования все­ ми участниками работ своей деятельности на территории Монголии с действующим законодательством, особенно с известным законом «Об охране памятников старины». Далее следовали обязательства Монгольского ученого комитета оказывать всемерное содействие всем экспедиционным отрядам для успешного выполнения ими намечен­ ных работ. Параграфы 8–17 разъясняли условия распределения соб­ ранных на территории Монголии научных мате­риалов и коллекций между Академией наук и Ученым комитетом, условия вывоза кол­ лекций для научной обработки в СССР и отчетности о проделанной работе. В параграфах 18–22 говорилось об условиях научной работы сотрудников Учкома Монголии, командируемых в СССР, и распреде­ –112– 3.2. Договор о сотрудничестве… лении и собранных ими на территории СССР коллекций, а также обязательство Академии наук оказывать всемерное содействие монгольским исследователям. Следующие два параграфа, 23-й и 24-й, касались вопроса о публикации результатов исследований в специальном издании «Труды Академии наук СССР и Ученого комитета МНР». Особо оговаривалось, что издание печатается на русском и монгольском языках и передается Ученому комитету в количестве 50 экземпляров336. Ряд критических замечаний по содержанию Договора был высказан в журнале «Хозяйство Монголии» сотрудником Ученого комитета, командированным в свое время Монгольской комиссией АН, С.А. Кондратьевым337. Он считал, что «это большое по замыслу начинание должно быть тесным образом спаяно с запросами современного культурного строительства Монголии и, в частности, с работами недавно учрежденной при Экономическом совете МНР Комиссии по составлению пятилетнего плана развития народного хозяйства и культуры МНР». Недостатком утвержденного Договора С.А. Кондратьев считал его слишком большую «общность», схематичность: разные сроки работ для различных отрядов ничем не мотивированы, во многих случаях не указаны также районы исследований. По его мнению, план работ настойчиво требует детализации, «которая определит, с одной стороны, процесс работы первого года, с другой — новые хозяйственные и культурные запросы быстро развивающейся Монгольской Народной Республики. Во всяком случае, более точное распределение работ экспедиций в пространстве (МНР) и во времени (5 лет) должно быть поставлено на обсуждение договорившихся сторон в ближайшем будущем». Полемизируя с С.А. Кондратьевым, И.П. Рачковский объяснял чле­ нам Ученого комитета ЦИК СССР, что Договор «есть просто схема, которая будет претерпевать очень существенные изменения», поскольку Монголия «быстро меняется, и то, что намечено сегодня, может в ближайшие месяцы устареть. <…> Поэтому нельзя было, введя работы в договор, их детализировать и, кроме того, даже в самом плане часто Договор АН СССР и Ученого комитета Монголии о совместных научных исследованиях в 1930–1934 гг. // Советско-монгольские отношения. 1921– 1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 169–174. 337 Кондратьев С.А. Пятилетний план работы научных экспедиций в Монголии // Хозяйство Монголии. 1930. № 1. С. 124–127. 336 –113– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … [приходится] глухо говорить о тех или иных практических заданиях отрядов, что диктовалось особыми условиями Монголии». В тот же день, когда был подписан Договор, 5 октября 1929 г., руководители Монгольского ученого комитета направили в АН СССР письмо, в котором обобщили итоги обсуждения плана работ и подтвердили свои обязательства по оказанию помощи российским исследователям, командируемым в Монголию, частичному финансированию совместных работ, а также конкретизировали свои пожелания по содержанию Договора338. В качестве своих предложений Ученый комитет просил: а) расширить работы геологического, почвенного, гидрологического и астрономо-геодезического отрядов; б) назначить уполномоченное Академией наук лицо для ежегодного представления Ученому комитету Монголии отчетов об истраченных средствах; в) разрешить направлять за счет Учкома молодых работников для обучения в СССР; г) командировать в Учком на 1–2 года квалифицированного монголиста для работы по «учету и упорядочению монгольской научной терминологии»; д) помочь в изучении тибетской медицины и включить эти исследования в план совместной работы. Ученый комитет предлагал для расширения исследовательской работы, в соответствии с просьбами монгольской стороны, выделить примерно 40 000 тугриков, которые должны быть использованы для приобретения различного инвентаря, наема рабочих и средств передвижения, на приобретение средств передвижения, оплату труда научного и технического персонала экспедиций при условии, что все приобретенное на средства Учкома будет находиться на учете Учкома и через пять лет поступит в его собственность. По итогам проведенной работы по подписанию Договора в УланБаторе 5 июня 1930 г. И.П. Рачковский выступил с докладом в Ученом комитете ЦИК СССР. В первую очередь он отметил, что при составлении пятилетнего плана Монгольская комиссия старалась учитывать ограниченность государственных валютных средств, но все же, несмотря на все ограничения, несколько переоценила финансовые возможности. В то время как в Улан-Баторе подписывался Договор, шло утверждение смет на 1930 г., и вместо необходимых 60 000 руб. в валюте на договорные работы Комиссии было отпущено всего только 9000 руб. ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1929. Д. 11. Л. 5, 5 об.; Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 175. 338 –114– 3.2. Договор о сотрудничестве… В связи с недостатком финансирования часть намеченных работ было решено отложить до более благоприятного времени. Например, раскопки Ноин-Ульских курганов. Необходимость введения этих раскопок в план работы Монгольской комиссии объяснялась не только научными, но, как и многое в деятельности Комиссии, политическими аргументами. Ноин-ульские раскопки П.К. Козлова и их продолжение Г.И. Боровкой вызвали широкий интерес на Западе, в Китае и Японии339. Планирование Академией наук совместных с Ученым комитетом работ по продолжению этих раскопок закрывало дорогу другим иностранным экспедициям. Но, в зависимости от заинтересованности западных ученых в организации раскопок в Ноин-Уле, их предполагалось отодвигать все дальше и дальше по годам, — и если другие страны не будут проявлять к продолжению раскопок интереса, — объяснял И.П. Рачковский, — то, на основании параграфа 2 Договора340, мы их не поставим»341. Ноин-ульские раскопки Монгольской комиссии так и не удалось продолжить342, как, впрочем, и многие другие запланированные исВ Академию наук поступали письма из зарубежных научных организаций с просьбой выслать информацию или публикации о находках. В 1927 г. специально для изучения ноин-ульских находок в Ленинград приезжал японский археолог Умэхара. В 1960 г. была издана его книга «Studies of Noin-Ula Finds in North Mongolia» (Tokyo, 1960) с многочисленными прекрасными фотографиями находок. См. также, напр.: Скифский роман / Под общей ред. Г.М. Бонгард-Левина. М., 1997. С. 505, 509; Юсупова Т.И. Поездка П.К. Козлова в Пекин в 1925 г.: биографический факт в историко-научном аспекте // Российско-китайские научные связи: проблемы становления и развития. СПб., 2005. С. 73–82. 340 В параграфе 2 сказано: «В случае невозможности по тем или иным причинам осуществить намеченную пятилетним планом работу совсем или частично АН СССР предоставляется право снять таковую или изменить время ее работ, о чем она заблаговременно уведомляет Ученый комитет. Кроме того, АН СССР предоставляется право включать новые работы, не предусмотренные планом, по согласованию их с Ученым комитетом МНР». Цит. по: Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 171. 341 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1930. Д. 19. Л. 1. 342 Возобновить археологические раскопки в Ноин-Уле предполагают в 2006 г. ученые Института археологии и этнографии СО РАН совместно с монгольскими коллегами. 339 –115– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … следования. Договор, в том виде, в каком он был подписан, в какойто мере явился завершающим актом самого плодотворного этапа деятельности Академии наук в Монголии в довоенный период. При его реализации результаты уже проведенных и запланированных исследований могли дать в скором времени достаточно всестороннюю картину знаний о природе, истории, языке Монголии, еще более закрепив приоритет изучения этой страны, ее природных условий и исторического прошлого за Россией. Однако большинство работ так и осталось на бумаге. Развернувшееся в СССР «академическое дело», активизировавшиеся со стороны государства мероприятия по советизации науки, мобилизация науки на решение проблем индустриализации страны, с одной стороны; резкое ухудшение внутриполитической ситуации в Монголии в связи с так называемым «левацким экспериментом», с другой стороны, не позволили осуществить намеченные Академией наук исследования. 3.3. «Встраивание» научных исследований в «запросы практической жизни» «Всякая научная работа не должна быть оторвана от запросов практической жизни, в особенности в такой мало изученной стране, как Монголия» Из отчета Т.Т. Трофимова в НКИД Деятельность Монгольской комиссии в конце 1920-х — начале 1930-х годов проходила в условиях, когда критика Академии наук за «отрыв от практической жизни» и нежелание подчиняться беспрекословному идеологическому и государственному контролю приобрела характер прямых обвинений во вредительской деятельности. Сфабрикованное осенью 1929 г. так называемое «академическое дело», последовавшие затем «чистки» и репрессии академического сообщества коснулись и Монгольской комиссии. Самым серьезным ударом для Комиссии явилось отстранение в ноябре 1929 г. от должности непременного секретаря, а фактически руководителя Академии наук С.Ф. Ольденбурга343, который был инициатором начала широкомасштабного исследования Монголии российскими учеными, и, как говорят, душой этого дела. В Общем отчете о деятельности Академии наук за 1930 г. новый непременный секретарь, утвержденный на эту должность Политбюро ЦК ВКП (б) академик В.П. Волгин344, подводя итоги произошедших в Академии наук перемен, с оптимизмом отметил, что «1929 год был годом решительного поворота АН СССР на новые пути. До 1929 г. Академия наук представляла научный аппарат исключительной ценности, но аппарат, в известной мере оторванный от реальных запросов происходящего в стране социалистического строительства, а потоОб огромной научно-организационной деятельности С.Ф. Ольденбурга на посту непременного секретаря Академии наук см.: Каганович Б.С. Сергей Федорович Ольденбург. Опыт биографии. СПб., 2006. 344 Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП (б)-ВКП (б). 1922–1952. С. 91. 343 –117– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … му и работающий в значительной своей части вхолостую». Для того, чтобы «устранить этот болезненный разрыв между Академией наук и окружающей ее общественной средой»345, был «принят ряд мер» по административному «совершенствованию» структуры Академии наук, направленному на «встраивание Академии наук в государственную систему»346. В научных трудах, посвященных анализу событий этого драматического для Академии наук процесса, в качестве основных мер, предпринятых правительством в целях подчинения Академии наук политическому и государственному контролю, выделяются выборы 1929 г., внедрение планирования научной работы и принятие нового Устава Академии наук в 1930 г.347, в котором еще жестче, чем в Уставе 1927 г., констатировалась необходимость ориентации деятельности академических учреждений на решение конкретных народнохозяйственных задач. В ряду этих мер стоит перевод в 1930 г. Академии наук из непосредственного подчинения СНК в ведение Комитета по заведованию учеными и учебными учреждениями (Ученый комитет) ЦИК СССР. Произошли изменения и в структуре Академии наук. Для координации работ по изучению и освоению производительных сил страны в 1930 г. был организован Совет по изучению производительных сил СССР (СОПС), который объединил КЕПС и КЭИ. Поскольку объектом исследования СОПС являлась территория СССР, Монгольская комиссия не вошла в его состав и была из КЭИ переведена в подчинение Общему собранию АН. В процессе упрочения связи научных исследований с политико-социальными задачами важное значение придавалось различным организационно-бюрократическим мероприятиям. Так, например, развернулась кампания по составлению и изменению положений для каждого академического учреждения, приведению их в соответствие Отчет о деятельности АН СССР за 1930 год. Л., 1931. С. I. Колчинский Э.И. «Культурная революция» и становление советской науки (1928–1932) // Наука и кризисы. Историко-сравнительные очерки / Ред.сост. Э.И. Колчинский. СПб., 2003. С. 587. 347 См., напр.: Колчинский Э.И. Советизация Академии наук (1928–1932 гг.) // Академическая наука в Санкт-Петербурге в XVIII–XX веках. СПб., 2003; Козлов Б.И. Академия наук СССР и индустриализация России; За железным занавесом. Мифы и реалии советской науки. СПб., 2002. 345 346 –118– 3.3. «Встраивание» научных исследований в «запросы практической жизни» с Уставом Академии наук. Новые положения дали, по мнению академика В.П. Волгина, «прочные опорные базы» для планирования исследовательской работы, явились «большим шагом вперед к внутреннему организационному регулированию научной деятельности Академии»348. Подверглось пересмотру также Положение о Монгольской комиссии 1927 г. Прежде всего, изменились основания и цели ее деятельности. Если причиной ее создания в 1927 г. являлось постановление СНК СССР, по которому правительство «поручало Академии наук вести работу по изучению Монголии», то по новому положению основанием для ее организации при Общем собрании АН являлось Соглашение с Монгольской Народной Республикой. Вместо расплывчатого определения 1927 г. цели деятельности Комиссии — «ведение планомерного и всестороннего исследования Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик»349 — в новом Положении основная задача более конкретизирована: «содействие путем всестороннего научного исследования развитию и укреплению народного хозяйства Монгольской и Тувинской Народных Республик»350. Для осуществления этой задачи Комиссия снаряжает в указанные республики научные экспедиции и командирует отдельных научных сотрудников для проведения исследовательских работ в соответствии с разработанными планами, зафиксированными соответствующими договорами Академии наук с Учкомом Монголии. Обязательным условием деятельности Комиссии в изучаемых странах являются привлечение местных научных сил к исследованиям и их подготовка к самостоятельной работе, а также участие в организации и развитии местных научных учреждений: музеев, краеведческих организаций, библиотек и др. В своей деятельности Комиссия обязана также руководствоваться действующим правилом по организации экспедиций Академии наук. Новым Положением расширялся состав Комиссии. В целях согласования ее работы с другими научными учреждениями и с «нуждами заинтересованных в ее продукции государственных и общественных органов»351 в состав Монгольской комиссии были введены, кроме пред­ Отчет о деятельности АН СССР за 1930 год. С. IX. ГАРФ. Ф. 8429. Оп. 3. Д. 25. Л. 30. 350 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1930. Д. 36. Л. 56. 351 Отчет о деятельности АН СССР за 1930 год. С. IX. 348 349 –119– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … ставителя Наркоминдела, еще и представители СОПС, Института Востоковедения АН352, Института изучения народов СССР, а также учреждений и организаций, ведущих исследовательские работы на территории Монголии и Тувы. По Положению, председатель Комиссии и его заместитель избираются Общим собранием АН, ученый секретарь — по представлению ее председателя утверждается Президиумом АН. Рабочим органом Комиссии является ее президиум, состоящий из председателя, заместителя председателя, ученого секретаря и представителя Наркоминдела. В заседаниях президиума с правом совещательного голоса могли участвовать представители различных государ­ ственных и общественных организаций. Председателем Монгольской комиссии 2 октября 1930 г. был избран академик В.Л. Комаров353, его заместителем — И.П. Рачковский, а ученым секретарем назначен А.И. Руднев354, бывший ученый секретарь Урало-Сибирской секции СОПСа. В состав Монгольской комиссии вошли также: от СОПС — А.Е. Ферсман и И.М. Губкин, от Института изучения народов СССР — М.И. Худяков355, куратором от НКИД стал С.С. Борисов. Общее собрание АН рассмотрело новое Положение о Монгольской комиссии в мае, и 2 октября 1930 г. оно было утверждено. Планирование экспедиционных работ Комиссии на 1930 г. началось осенью 1929 г., сразу же после возвращения И.П. Рачковского из Монголии, где был подписан Договор между Академией наук и Ученым комитетом. В соответствии с пожеланиями монгольской стороны, в план работ 1930 г. были дополнительно включены почвенноагрономические исследования, астрономические измерения и расширены гидрологические работы. В 1930 г. в Монголию предполагалось направить 12 экспедиционных отрядов в составе 24 сотрудников для проведения геологиче­ских, Институт Востоковедения АН был образован в 1930 г. на базе Азиатского музея АН и ряда востоковедческих учреждений. 353 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1929. Д. 12. Л. 49. 354 Прежний ученый секретарь Монгольской комиссии В.И. Крыжановский по его просьбе был освобожден от своих обязанностей в марте 1929 г., а в июле 1930 г. арестован по «делу Академии наук». А.И. Руднев проработал на этом посту до 18 августа 1931 г., до ареста, также по «академическому делу» (ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1930. Д. 13. Л. 32). 355 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1931. Д. 11. Л. 15–16. 352 –120– 3.3. «Встраивание» научных исследований в «запросы практической жизни» гидрологических, ботанических, зоологических, астрономических, топо­графических, почвенно-агрономических, археологических, антро­ пологических и этнологических исследований356. Однако в силу финансовых, организационных и идеологических проблем часть работ была значительно сокращена или перенесена на следующий год357. Из намеченных одиннадцати направлений исследований остались лишь астрономические, геологические и гидрологические работы, которые должны были вести сотрудники Академии наук. Почвенные исследования претерпели изменения в сторону решения агротехнических задач, которые взялись выполнить специалисты неакадемических учреждений. Отдельного рассмотрения потребовал вопрос о включении в план работ Комиссии экономического изучения современной Монголии. После долгого обсуждения на заседании Комиссии 17 декабря 1929 г. было решено проведение этих работ передать в Институт экономических исследований Госплана СССР358. Президиум АН 3 апреля 1930 г. утвердил представленный Мон­ гольской комиссии план и передал его на рассмотрение Ученого комитета ЦИК СССР, где 18 мая выступил с докладом В.Л. Комаров. Представленный Академией наук проект Монгольской экспедиции был принят за основу с указанием «признать необходимым сверх того произвести также обследование Монголии с точки зрения политикоэкономической»359. Окончательно планы Монгольской комиссии были рассмотрены 6 июня 1930 г. Подкомиссия Ученого комитета под председательством академика С.Г. Струмилина, в которую вошли предстаТам же. Оп. 1–1929. Д. 9. Л. 42. При составлении плана Монгольской комиссии на 1931 г. указывалось, что в предыдущем году были сняты ботанические, зоологические, палеонтологические и этнолого-лингвистические работы «как не имеющие в настоящее время актуального значения», а также ввиду сокращения намеченного пятилетним планом ассигнования на 30 % (ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1929. Д. 12. Л. 56). Зоологические исследования были сняты еще и потому, что их руководитель, директор Зоологического музея А.А. Бялыницкий-Бируля был в это время отстранен от должности: он находился под следствием по «академиче­ скому делу». В.А. Смирнов снял свою часть гидрологических исследований, поскольку его топографу не выдали иностранный паспорт, другого найти не успели, а без топографа ехать, считал В.А. Смирнов, нецелесообразно. 358 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1929. Д. 10. Л. 24 об. 359 ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 297. Л. 9. 356 357 –121– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … вители Института экономических исследований при Госплане СССР М.А. Гурвич и И.Г. Дмитриев, Ученого комитета ЦИК — В.Н. Яковле­ва, Академии наук — И.П. Рачковский и В.А. Зеленко, НКИД — С.С. Бо­ри­ сов, Коммунистической академии — Морозов и Оширов, КУТВ — экономист Рыжик, Госплана СССР — Данчинов360, в основном одобрила и признала целесообразным послать в Монголию летом 1930 г. экспедицию, состоящую из 5 отрядов: 4 академических (геологического, астрономического, почвенно-агрономического, гидрологического) и экономического, сформированного внеакадемиче­скими учреждениями. Этому решению предшествовало довольно продолжительное и эмоциональное обсуждение, состоявшееся накануне, на первом, расширенном заседании этой подкомиссии, где был заслушан доклад И.П. Рачковского о подписании Договора 1929 г. и подготовке к новому экспедиционному сезону361. Поводом для дебатов как раз стал экономический отряд, сложности формирования и определение его задач. Но основной причиной разногласий явился Договор 1929 г. между Академией наук и Учкомом и позиция Академии наук, которая упорно продолжала научное исследование Монголии, не корректируя свои планы с политико-экономической ситуацией в Монголии. Договор являлся юридическим документом, который, с одной стороны, необходимо исполнять, а с другой стороны, судя по просьбам монгольской стороны, — срочно изменять. От имени партийного руководства Монголии выступил М.И. Амагаев. Не отрицая научного значения экспедиций, намеченных Академией наук, он предположил, что все же Академия наук не в состоянии изучить те вопросы, на которые необходимо обратить особое внимание и которые сейчас наиболее актуальны для Монголии. А именно: состояние скотоводческого хозяйства в связи с проблемой коллективизации; изучение физического состояния монгольского скота, состояния земледелия в Монголии, классового расслоения и классовой борьбы в Монголии, современного состояния ламаистского духовенства в социальном разрезе и т. д. Член Ученого комитета Ж. Дугэрсурэн поддержал М.И. Амагаева, считая важным именно сейчас закрепить «поворот политики в изучении Монголии <...>, чтобы в дальнейшем исследования стояли на высоте запросов жизни и принесли пользу революционному строитель­ 360 361 ПФА РАН. Ф. 2. Оп. 1–1930. Д. 84. Л. 97–99. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 246. Л. 9–29. Стенограмма заседания комиссии. –122– 3.3. «Встраивание» научных исследований в «запросы практической жизни» ству»362. В связи с этим подкомиссия обязала признать главенствующую роль в предстоящей Монгольской экспедиции экономического отряда. Существенные запоздания по его подготовке стали следствием, по мнению большинства присутствовавших, несогласованности действий Академии наук с экономическими и востоковедными учреждениями. Учитывая, что, по мнению И.Г. Дмитриева, «претендентов на Монголию много — та же Германия или Китай»363, комиссия посчитала необходимым ускорить подготовку экономического отряда, с тем, чтобы обязательно в этом году начать его работу. Как свидетельствуют архивные документы, формирование экономического отряда проходило с трудом: внутри экономического сообщества не было единства, преж­ де всего по методологическим вопросам, кроме того, слишком много приходилось преодолевать не научных, а организационно-идеологических проблем. Экспедиции Монгольской комиссии в 1930 г. и 1931 г. в официальных документах называются «комплексными Монгольскими экспедициями Академии наук». На наш взгляд, и в данном случае речь идет о формальном объединении, следуя установкам принципа планирования, экспедиционных отрядов Монгольской комиссии АН и экономического отряда, сформированного Институтом экономиче­ ских исследований Госплана. В действительности Монгольская экспедиция и в 1930 г. работала двумя совершенно не связанными друг с другом частями: геологический, астрономический, почвенно-агрономический и гидрологический отряды, которые непосредственно подчинялись Комиссии АН, и экономический отряд, деятельность которого лишь формально планировалась и контролировалась Академией наук. Это подтверждают слова одного из участников экспедиции П.В. Погорельского, который вспоминал в 1946 г., что работавшие в 1930–1931 гг. в Монголии комплексные экспедиции были организованы и назывались комплексными «только по недоразумению», поскольку состояли из частей, «внутренне не связанных и взаимно никак не дополняющих друг друга»364. Руководителем первой такой комплексной Монгольской экспедиции 1930 г. решением Ученого совета ЦИК от 26 мая 1930 г. был наТам же. Л. 25. Там же. Л. 13. 364 А РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 4. Л. 139. 362 363 –123– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … значен экономист, член партии И.Г. Дмитриев, бывший начальником Танну-Тувинской экспедиции 1926 г. Комиссии СНК, который выполнял скорее роль «идеологического генерала», а не руководителя комплексной программы научных исследований. В годовом отчете Академии наук за 1930 г. отмечалась работа в Монголии только первых четырех отрядов, в состав которых, в соответствии с расширением работ прикладного, «фактического» характера было включено большое число сотрудников неакадемических учреждений. В 1930 г. Геологический отряд под руководством И.П. Рачковского работал тремя партиями: З.А. Лебедева обследовала угольные месторождения Налайхи недалеко от Улан-Батора и дала их геологическое описание; И.П. Рачковский занимался изучением геологии и стратиграфии хребта Хасакту; А.И. Педашенко обследовал серебряные, свинцовые, золотоносные и другие руды в горах Тайшири, котловине Шаргаин-Гоби и хребта Бурхан-Будда. В составе Геологического отряда работала и ботаническая партия Е.Г. Победимовой, которая занималась изучением растительного покрова и кормовых площадей восточной части Монгольского Алтая. Астрономический отряд под руководством астронома Пулковской обсерватории Я.И. Беляева произвел определение 13 астрономиче­ских пунктов между городами Улан-Батор и Кобдо. Почвенно-агрономический отряд под руководством агронома-геоботаника, профессора Пермского университета В.И. Баранова, в составе почвоведа С.И. Андреева (Ленинградский сельскохозяйст­венный институт), зоотехника Н.А. Долгушиной, агрономов Г.Е. Добровольского и Т.И. Гуляева, занимался геоботаническими и почвенными исследованиями западной Монголии на юге Кобдоского округа. Особое место уделялось изучению монгольского земледелия — включая сос­тав культур, приемы обработки почв, технику земледелия, а также описание пастбищ и покосов и сбор общих сведений по скотоводству Монголии. Гидрологический отряд продолжил исследования в окрестностях Улан-Батора, где химиком отряда А.Ю. Хами был произведен анализ воды от водоносных горизонтов окрестностей Улан-Батора365. Отчет о деятельности АН СССР за 1930 год. С. 121–122; Мурзаев Э.М. Географические исследования Монгольской Народной Республики. С. 151–153. 365 –124– 3.3. «Встраивание» научных исследований в «запросы практической жизни» Экономический отряд, в силу различных организационных проблем, приступил к работе лишь в середине сентября, поэтому выполненные исследования составили незначительную часть запланированных работ и ограничились изучением изменения структуры («и улучшения»!, как сказано в отчете366) народного хозяйства МНР, разработкой методики работы на 1931 г., а также подготовкой комплекта нормативных документов по организации деятельности сельхозобъединений. По окончании экспедиции И.Г. Дмитриев представил монгольскому правительству обстоятельный отчет367 по итогам работы, что было сделано впервые за годы работы Монгольской комиссии. До этого российские исследователи отчитывались перед Ученым комитетом Монголии. В своем докладе И.Г. Дмитриев, прежде всего, выделил основной принцип, на котором строилась деятельность экспедиционных групп: вся работа и ее результаты должны найти практическое применение. В соответствии с этим положением была дана общая характеристика проделанного каждым отрядом и возможные направления применения результатов, в скором времени или отдаленном будущем. Стараниями членов экспедиции многие проблемы, как считал И.Г. Дмитриев, были научно обоснованы, и экспедиция успешно справилась с главной задачей — «дать научную базу для развития народного хозяйства Монголии»368. Руководитель экспедиции был уверен, что полученные данные окажут помощь в деле переустрой­ства всего народного хозяйства страны и найдут прямое практическое применение. И по содержанию, и по стилю доклад И.Г. Дмитриева скорее походил на отчет о проделанной партийной работе, чем на анализ результатов научных исследований. Но такие декларативные рапорты о достигнутых успехах соответствовали «политическому моменту» в Монголии и были нужны и понятны новому руководству страны. Дело в том, что в 1929 г., после VII съезда МНРП, где был осужден так называемый «правый уклон» в партии, его лидеры — представители национально-демократических сил страны, сторонники умеренного, «эволюционного» развития Монголии, представители, в основном, Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 245. 367 Там же. С. 239–247. 368 Там же. С. 247. 366 –125– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … монгольской интеллигенции, были отстранены от власти. На ключевые партийные и государственные посты пришли так называемые «левые», приверженцы радикальных мер и методов социального переустройства Монголии. Политический и экономический экстремизм политики левых нашел свое отражение в решениях VIII съезда МНРП, состоявшегося в начале 1930 г. Съезд признал «практической задачей сегодняшнего дня строительство социализма»369 в стране и активизацию сплошной коллективизации. В начале 1930-х гг. кадровые изменения произошли и в Ученом комитете Монголии. Как один из лидеров «правых» был снят с должности ученого секретаря Ц.Ж. Жамцарано, который до отъезда в Ленинград в 1932 г. работал рядовым сотрудником Ученого комитета. В 1930 г. после смерти О. Жамьяна новым председателем Учкома стал бывший премьер-министр Монголии (1928-1930) А. Амар370, отстраненный от высших государственных постов также за приверженность «правым» идеям. В 1932 г., после осуждения политики «левых» и возвращения на государственные посты А. Амара, руководителем Учкома стал другой видный партийный и государственный деятель Л. Дэндэв371. В 1930 г. Ученый комитет в связи с расширением масштаба деятельности и круга решаемых задач был реорганизован и переименован в Комитет наук. К существовавшим в 1924 г. кабинету языка и литературы, библиотеке, музею прибавились кабинет истории и географии, архив, фотолаборатория. В эти годы в состав членов Комитета наук вошли уже представители нового поколения, многие из которых получили образование в советской России, среди них — выдающиеся монгольские ученые Б. Ринчен и Ц. Дамдисурэн. Но профессиональных Рощин С.К. Политическая история Монголии (1921–1941). С. 236. Монгол Υлсын шинжлэх ухааны Академийн тΥΥх. С. 54. 371 Л. Дэндэв работал в Министерстве внутренних дел (1921–1924), был министром юстиции (1925–1930), членом Малого Хурала ( 1925–1929). В 1930 г. отстранен от занимаемых должностей и исключен из МНРП. (Благодарю сотрудника Института истории Академии наук Монголии Н. Хишигт за предоставленную информацию). Ситуация, очень напоминающая нашу, российскую. Вспомним, например, Н.И. Бухарина: после отстранения от высших партийных и государственных должностей он в 1930 г. был назначен председателем Комиссии по истории знаний АН; или Н.П. Горбунова, который в 1935 г. стал непременным секретарем Академии наук. 369 370 –126– 3.3. «Встраивание» научных исследований в «запросы практической жизни» научных кадров Комитету наук по-прежнему не хватало372. С просьбой командировать в Монголию специалистов различного профиля (агрономов, экономистов, геодезистов, астрономов, метеорологов и др.), Комитет в начале 1930-х гг. неоднократно обращался в Монгольскую комиссию. Помочь коллегам Комиссия так и не смогла по двум причинам: либо нужных специалистов не устраивали предлагаемые условия работы в Улан-Баторе, либо они не проходили идеологический контроль373. Комитет наук привлекал к своей работе проживающих в эти годы в Монголии русских: европейским отделом библиотеки Комитета заведовала Н.П. Шастина, музеем — Н.А. Тубянская, на должность ученого секретаря был приглашен командированный Монгольской комиссией востоковед М.И. Тубянский, продолжал свою многогранную исследовательскую деятельность А.Д. Симуков374. Формы и ритуалы мероприятий по претворению в жизнь планов партийных съездов были хорошо знакомы новым руководителям Монголии, поэтому им была понятна и близка риторика доклада И.Г. Дмитриева, и по достоинству оценена его экономическая актуальность. В постановлении правительства от 12 декабря 1930 г. подтверждалось, что работа экспедиции действительно «глубоко связана с укреплением и развитием нового общественного строя Монголии»375, а результаты ее работы «будут способствовать росту числа коллективных хозяйств и выработке единого хозяйственного плана»376. Правда, Ж.Ц. Жамцарано писал Б.Я. Владимирцову 13 июля 1929 г.: «В настоящее время Учком переживает такое же кризисное состояние, какое испытала и Академия наук. <...> Есть надежда, что Учком как научно-исследовательское учреждение будет сохранен, но будет подвергнут радикальной организации в личном составе и в смысле сближения с революционной общественностью. Весьма остро стоит вопрос о научной смене. Молодых людей, желающих избрать себе карьеру ученого, очень мало. К тому же не всякий обладает нужными способностями и качествами, да сверх этого не каждый начинающий ученый в состоянии угодить бурному революционному духу времени» (Цит. по: Решетов А.М. Письма Ц.Ж. Жамцарано к Б.Я. Владимирцову // Orient. С. 86). 373 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1931. Д. 14. Л. 20, 33–34. 374 Национальный центральный архив Монголии. Сх. 23. Д. 3. Хн. 73. Х.1. Список сотрудников Комитета наук — граждан СССР. 375 Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 236–237. 376 Там же. С. 236. 372 –127– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … как показал дальнейший трагический ход развернувшейся сплошной коллективизации, советами экспедиции монгольское руководство, похоже, так и не воспользовалось. В постановлении как особая заслуга экспедиции, отмечалось, что ко всем исследованиям сотрудники стремились привлечь местных жителей, что служило толчком их заинтересованности и оказало помощь в деле их активного участия в хозяйственной жизни страны. Это дей­ ствительно так. Для многих монголов работа в российских экспедициях нередко являлась первой ступенью в их образовании и приобщении к техническим достижениям XX века, а для сотрудников Учкома — приобретением ценнейших профессиональных навыков и знаний. Благодарность И.Г. Дмитриеву и И.П. Рачковскому монгольское правительство выразило также в своем письме от 13 декабря 1930 г. в Ученый комитет ЦИК СССР, в котором, кроме того, высказало надежду, что «последующие экспедиционные работы будут также ориентироваться в целях обслуживания интересов социалистического переустройства МНР и концентрировать свои исследовательские силы вокруг вопросов прикладного характера по преимуществу»377. По мнению непременного секретаря АН, академика В.П. Волгина, 1930 год «был годом проверки способности Академии наук действительно пойти по новому пути»378. Судя по отзывам монгольского правительства, Монгольская комиссия АН в 1930 г. эту проверку прошла успешно. Хотя, скорее, это являлось заслугой И.Г. Дмитриева, сумевшего представить отчет о работе экспедиции в лучших политико-идеологических традициях того времени. И.Г. Дмитриев был награжден Почетной грамотой правительства МНР и избран членом Комитета наук Монголии379. В отчете И.Г. Дмитриева за 1930 г. и в постановлении монгольского правительства указывалось, что проведенные Монгольской экспедицией работы соответствуют условиям Договора 1929 г. В дей­ ствительности это не так. И дело даже не в несовпадении проделанной работы с условиями, прописанными в Договоре. Дело — в принципиальном различии направления планировавшихся долгосрочных исследований и проведенных работ. Прошедший экспедиционный сезон ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 277. Л. 69. Отчет о деятельности АН СССР за 1930 год. С. 1. 379 Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I: 1921–1940. С. 237. 377 378 –128– 3.3. «Встраивание» научных исследований в «запросы практической жизни» показал, что период исследования Монголии, связанный с решением научных проблем той или иной отрасли знаний, завершается. Начиная с 1930 г. Монгольская комиссия вынуждена была подстраивать свои исследования (или их обоснование) под конкретные идеологические и политические установки. В данном случае — оказание помощи братской стране в построении основ экономики. СССР был нужен в Дальневосточном регионе сильный в экономическом смысле партнер. В этом была заинтересована и монгольская сторона. Помощь в решении столь важной проблемы советские и монгольские партийные и государственные структуры ждали от Академии наук. В силу этих обстоятельств монгольское правительство попросило в 1931 г. направить экспедиционные работы Комиссии в основном на изучение вопросов повышения качества основы монгольской экономики — животновод­ ства, а также структуры почв, геологии — разведку и освоение новых месторождений, социально-экономического положения отдельных районов страны380. Однако у Монгольской комиссии был сильный аргумент для продолжения своей исследовательской программы — Договор между Академией наук и Учкомом 1929 г., в соответствии с которым на рассмотрение «компетентных органов» в 1931 г. были представлены, в первую очередь, планы академических учреждений на проведение геологических (руководитель И.П. Рачковский), гидрологических (руководитель В.А. Смирнов), почвенных (руководитель Б.Б. Полынов), ботанических (руководитель В.Л. Комаров), зоологических (руководитель А.Я. Тугаринов), палеонтологических (руководитель А.А. Борисяк), этнолого-лингвистических (руководитель Б.Я. Владимирцов) работ, а также палеоэтнологических исследований Русского музея в ТаннуТуве (руководитель С.А. Теплоухов)381. После обсуждения и согласования планов с вышестоящими и заинтересованными организациями и с пожеланиями монгольского правительства общие направления исследований были значительно сокращены и оставлены только те, которые важны для развертывающегося хозяйственного строительства Монголии, в котором выделяются «строительство промышленное и строительство сельскохозяйственное, а последнее распадается на две основные ветви: животноводство и земледелие»382. Поэтому Там же. С. 236. ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1929. Д. 10. Л. 15 об., 16. 382 Там же. Оп. 1–1931. Д. 12. Л. 98. 380 381 –129– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … официально в состав Монгольской экспедиции 1931 г., которую вновь возглавил И.Г. Дмитриев, вошли геологический (для «обслуживания промышленного строительства»)383, животноводческий, почвенноагрономический и экономический отряды. Гидрологические работы предполагалось вести в составе геологического отряда, а ботанические и зоологические исследования, как отмечалось в докладе И.П. Рачковского в Улан-Баторе 28 июля 1931 г., будут дополнять работы агрономического и животноводческого отрядов, выполняя вспомогательные функ­ции. Следует отметить, что идейно-политическая аргументация при планировании работ Комиссии не отражалась на методах и научной добросовестности проводимых академическими отрядами исследова­ ний, что видно из их научных отчетов. Кстати, и стиль отчетов не преПри планировании работ геологического отряда вновь встал вопрос о согласованности геологических работ Академии наук, в данном случае Монгольской комиссии, и других учреждений, на этот раз с Проммонголстроем ВСНХ, который также занимался выявлением полезных ископаемых на территории Монголии и собирался направить туда летом 1931 г., по просьбе монгольского правительства, свою экспедицию. Академия наук предложила следующее разделение: за Монгольской комиссией остается общая геологическая съемка и работа по выявлению полезных ископаемых, а Проммонголстрой берет на себя обследование уже открытых месторождений. При этом Монгольская комиссия выразила готовность на договорных началах расширить свои геологиче­ские изыскания (ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1931. Д. 88. Л. 78.). В состав экспедиции ВСНХ под руководством П.С. Уральца (Восточная геологоразведочная экспедиция) входило около 200 человек, в том числе и инженер А.И. Педашко, который участвовал в работах экспедиций Монгольской комиссии. В своей работе экспедиция ВСНХ руководствовалась картами и материалами, предоставленными И.П. Рачковским и другими геологами Академии наук. В докладе на заседании ЦК МНРП 17 июля 1931 г. П.С. Уралец отметил: «Отличие нашей экспедиции от других научных экспедиций АН СССР и Комитета наук МНР заключается в том, что их экспедиции исследуют всю территорию страны, независимо от наличия полезных ископаемых, освоение которых связано с политико-экономическим развитием страны». Цели же данной экспедиции конкретные: разведка месторождений золота, месторождений строительного камня, разведка залежей каменного угля. П.С. Уралец особо подчеркнул, что все результаты работы экспедиции принадлежат Монголии (Советские геологи — монгольскому народу // Книга братства. С. 221–225; Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Т. I: 1921–1940. С. 255–257). 383 –130– 3.3. «Встраивание» научных исследований в «запросы практической жизни» терпел изменения и соответствует принятой в научном сообществе логике изложения материала, аргументации профессиональной деятельности и обоснования полученных результатов. Работа отрядов Монгольской комиссии в 1931 г. носила традиционный уже в течение нескольких лет характер расширения и углубления исследований по каждому из научных направлений. Геологический отряд, как всегда, работал несколькими партиями. И.П. Рачковский, К.А. Ненаткевич, П.П. Сизова произвели исследования полезных ископаемых в Дархатском районе, и затем И.П. Рачковский и П.П. Си­ зова сделали геологические наблюдения в районе г. Улясутай. Партия З.А. Лебедевой провела геологические обследования массива ГурбанСайхан в Гобийском Алтае и составила его геологическую карту. В отчете З.А. Лебедевой также содержится материал по тектонике хребтов и краткая геологиче­ская характеристика по маршруту Улан-Батор — Гурбан-Сайхан. Ботанический отряд также работал двумя партиями: Е.Г. Побе­ димова в юго-восточной Монголии изучала флору песков Дариганги и Сайн-Усу, Н.П. Иконников-Галицкий работал в Гобийском Алтае, в массиве Гурбан-Сайхан и в котловинах к югу от нее. Зоологический отряд Е.В. Козловой занимался исследованием высокогорной и лесной орнитофауны Восточного Кентея в бассейне р. Керулен и изучением промыслов и промысловых животных того же района. По особым планам работали почвенно-агрономический отряд В.И. Ба­ранова и животноводческий отряд, возглавляемый сотрудником Лаборатории (с 1933 г. — Института) генетики АН, профессором Я.Я. Лу­сом. В своей деятельности они прежде всего руководствовались просьбами Министерства скотоводства и земледелия МНР384, Ученого комитета Монголии и Монгольского центрального народного кооператива385 и их материальной поддержкой. Отряд В.И. Баранова охватил геоботаническими исследованиями Котловину Больших озер западной Монголии, а также занимался изучением пастбищ и пахотнопригодных земель среднего течения р. Селенги. Животноводческий отряд изучал расовый состав домашних животных и технику ведения Десяткин Н.Л. Материалы к характеристике сорно-полевой растительности северной Монголии. М.; Л., 1936. С. 1. 385 Лус Я.Я., Колесник Н.Н., Шульженко И.Ф., Румянцев Б.Ф., Войтяцкий Б.П., Горощенко Ю.Л. Домашние животные Монголии. М.; Л. 1936. С. 6, 7. 384 –131– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … скотоводства в 11 районах Монголии. Наряду с чисто практическими заданиями, экспедиция преследовала и теоретические цели: накопление материалов для разработки вопросов происхождения, эволюции и породообразования домашних животных. Как и в прошлом, 1930 г., эта Монгольская экспедиция также называлась комплексной — вместе с академическими группами вновь работал экономический отряд. Внешне вторая Монгольская экспедиция носила уже более явный характер комплексности в том смысле, как на это указывал А.Е. Ферсман, т. е. предполагалось, что работа экспедиционных отрядов будет проходить по взаимно согласованной программе, «направленной к единой определенной цели выявления хозяйственных сил» Монголии. В обосновании работ на 1931 г. отмечалось, что отряды Монгольской комиссии АН должны будут «обслуживать» отдельные отрасли народного хозяйства, а «увязку же этих отраслей и народного хозяйства в целом»386 будет осуществлять планово-экономический отряд, состоящий из двух групп. Первая группа должна будет заниматься исследованиями экономики и планированием народного хозяйства МНР, вторая — производить экономическое обследование основных производительных районов МНР. Руководить работой планово-экономического отряда специальным решением Секретариата ЦК ВКП (б) был назначен только что закончивший аспирантуру при Институте экономики сельского хозяйства экономист П.В. Погорельский. Выбор этой кандидатуры был обусловлен наличием уже имевшегося у ученого опыта изучения экономики кочевых хозяйств, полученного П.В. Погорельским в пограничных областях Средней Азии, где он провел в экспедициях три года387. В состав его отряда вошли также сотрудники московских институтов и Комакадемии388. Итоги работы в 1931 г. И.Г. Дмитриев доложил на этот раз президиуму ЦК МНРП. В своем отчете389, вновь выдержанном в актуальном для данного политического момента стиле достигнутых успехов и свершений, И.Г. Дмитриев представил действительно большой объем проделанной работы: было «впервые широко исследовано состояние ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1931. Д. 12. Л. 99. Митин В.В. Экономические исследования в деятельности Монгольской комиссии АН СССР. С. 193–195. 388 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1930. Д. 10. Л. 3. 389 Там же. Оп. 1–1933. Д. 9. Л. 75–77. 386 387 –132– 3.3. «Встраивание» научных исследований в «запросы практической жизни» скотоводческого хозяйства Монголии; дано почвенное и геоботаническое обследование ряда важнейших госхозов и колхозов с составлением специальных карт к ним и составлена общая карта кормов МНР; геологические работы существенно дополнили прежние данные для составления геологической карты МНР как основы для проведения поисково-разведочных работ; гидро-геологический отряд произвел исследования водных ресурсов в Южно-Гобийском районе и приступил к исследованиям района Улан-Батора». Экономический отряд собрал «большие материалы, характеризующие нынешнее состояние колхозов и госхозов и перспективы их развития и укрепления, обследовано социальное расслоение населения и даны материалы для разработки контрольных цифр по ряду отраслей народного хозяйства». Убедительно продемонстрированное изменение характера производимых Монгольской экспедицией исследований в соответствии с просьбами правительства Монголии было замечено и отмечено руководством страны. В постановлении президиума ЦК МНРП об итогах работы за 1931 г. указано, что деятельность Монгольской экс­ педиции в 1931 г. характеризуется не только большими успехами в области исследовательских работ, но и более практическим уклоном, нежели работы предшествующих сезонов. Эти исследования, по мнению партийного руководства, могут быть «шире и полнее использованы в хозяйственном строительстве МНР, проводимом на плановых началах. Уже это одно указывало на особую ценность работы экспедиции за истекший сезон, разбивая тем самым взгляды правых оппортунистов и других враждебно настроенных элементов в отношении СССР»390. Президиум ЦК МНРП, как и в прошлом году, выразил благодарность начальнику Монгольской экспедиции Академии наук Там же. Л. 76. В решениях VIII съезда МНРП отмечалось проведение курса на строительство основ социализма при всемерном укреплении связей с СССР. Однако сторонники национал-демократических преобразований пытались сдерживать открытое вмешательство СССР во внутренние дела Монголии. Нередко прямые указания на разных государственных и партийных уровнях (от советников до полпреда и представительства ИККИ), каким образом в той или иной ситуации должны поступать монголы, порождали недовольство относительно действий СССР. По-видимому, определенное подозрение вызывала у «правой оппозиции» также исследовательская деятельность российских ученых в Монголии. 390 –133– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … И.Г. Дмитриеву391, а также руководителям отрядов: И.П. Рачковскому, Я.Я. Лусу, В.И. Баранову. Работу Монгольской экспедиции в 1931 г. отмечает в своем годовом политическом и хозяйственном отчете полпред СССР в МНР А.Я. Охтин. Он также считал, что «экспедиция дала ценный материал по изучению производительных сил и экономики страны. Экономический отряд экспедиции принял участие в составлении контрольных цифр народного хозяйства и культуры на 1932 год»392. В упоминаемом постановлении ЦК МНРП поручил правитель­ ству Монголии разработать вопрос о продолжении этих работ в 1932 г. в «соответствии с финансовыми возможностями МНР» и указал на необходимость соответствующим учреждениям изучить материалы экспедиции и «исправить недочеты, обнаруженные в колхозном и других сельскохозяйственных секторах»393. Годы 1929–1932 известны в литературе по истории Монголии как период так называемого «левого уклона»394. Пришедшие к власти «левые» пытались искусственно ускорить ход революционных и социальных преобразований в Монголии без учета национальной и исторической специфики. Не имея какой-либо цельной теории, в достижении поставленных задач «левые» слепо подражали формам и методам строительства социализма в СССР. Особенно остро был поставлен вопрос о форсированном развитии колхозного движения. На Автору не удалось найти каких-либо публикаций И.Г. Дмитриева по экономике Монголии. Известно только, что материалы своих исследований он так и не сдал в Монгольскую комиссию. Об этом, в частности 7 декабря 1936 г. В.Л. Комаров сообщил Н.П. Горбунову: «Прошу Ваших указаний — можно ли оставлять далее эти материалы, по-моему представляющие большую научную ценность, на руках у И.Г. Дмитриева, или же их следует востребовать тем или иным путем, хотя бы через постановление суда. Если даже материалы И.Г. Дмитриева и окажутся не подлежащими оглашению или неправильно освещенными, все же их следует, как первичный материал, хранить в архиве Академии наук, а не на руках у частного лица, каким является по отношению к Академии наук И.Г. Дмитриев» (А РАН. Ф. 247. Оп. 3. Д. 278. Л. 1). 392 АВП РФ. Ф. 5. Оп. 12. Папка 86. Д. 32. Л. 7. 393 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1933. Д. 9. Л. 75–77. 394 См., напр.: Рощин С.К. Политическая история Монголии (1921–1940 гг.). С. 218–268; Шепелев В.Н. Монгольский вопрос на заседаниях Политбюро ЦК ВКП (б) // Научно-информационный бюллетень РЦХИДНИ. Вып. 8. С. 63– 67; Батбаяр Ц. Монголо-советские отношения в 1930-е годы. 391 –134– 3.3. «Встраивание» научных исследований в «запросы практической жизни» заседании 5 апреля 1930 г. Политбюро ЦК ВКП (б) осудило перегибы монгольских левых радикалов, ЦК МНРП была дана ориентация на наиболее приемлемые в условиях МНР формы кооперации — артели и товарищества по совместному выпасу скота, укрепление существующих колхозов и организацию новых только при соблюдении принципа добровольности, а также рекомендовалось «добиться в кратчайший срок решающих сдвигов в этом деле»395. Но эта директива была воспринята в Монголии как указание Москвы на проведение ускоренными темпами сплошной коллективизации. В 1930–1931 гг. произошло резкое обострение внутренней политической обстановки, и работать российским ученым в таких условиях было не только трудно, но и опасно. Результаты исследований П.В. Погорельского выявили целый ряд негативных последствий проводившихся преобразований, которые часто сводились к системе изъятия продукции аратских хозяйств при отсутствии какого-либо стимулирования. П.В. Погорельский представил полученные данные на обсуждение в ЦК ВКП (б) и в восточный секретариат Коминтерна — инициатора и проводника «решительных» мер в социально-экономической жизни Монголии, проводимых МНРП396. Данные П.В. Погорельского, по-видимому, были учтены Политбюро при формировании направлений работы с МНРП, и прежде всего, на прекращение «левацкого» эксперимента. О серьезной озабоченности событиями, происходившими в Монголии, говорит и тот факт, что 16 марта 1932 г. при Политбюро ЦК ВКП (б) была создана специальная Комиссии во главе с К.Е. Ворошиловым «для разрешения всех вопросов, касающихся Монголии»397, так называемая постоянная Монгольская комиссия Политбюро. С этого времени все происходящее в Монголии находилось под личным контролем И.В. Сталина. Эти события развернулись чуть позже. А в середине 1931 г. под сомнение была поставлена в целом исследовательская деятельность Академии наук в Монголии. Шепелев В.Н. Монгольский вопрос на заседаниях Политбюро ЦК ВКП (б). С. 65. 396 А РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 4. Л. 140. 397 Цит. по: Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сборник документов. С. 66. 395 3.4. Искоренение абстрактной «академичности» «Необходимо коренным образом изменить темпы работы <…>, искоренив абстрактную «академичность» с полным учетом пожеланий монгольского правительства» Из отчета Т.Т. Трофимова в НКИД Развернувшаяся в стране в конце 1920-х — начале 1930-х гг. критика научной деятельности с точки зрения марксистского принципа «практика как критерий истины» — одного из основополагающих принципов, составляющих образ «советской науки», не обошла стороной и Монгольскую комиссию. Еще в 1929 г. исследовательская деятельность ученых вызвала негативную реакцию советского полномочного представителя в Монголии А.Я. Охтина. Он поделился с руководством НКИД своими сомнениями о целесообразности исследований, проводимых в Монголии Академией наук398. С его точки зрения, поездки носят бессистемный характер и связаны с непроизводительной тратой валюты, в планировании исследований «отсутствует здравый смысл». В качестве примера А.Я. Охтин привел командировку Е.В. Козловой, которую Академия наук направила в Прикосогольский район с тем, чтобы «достать несколько экземпляров птиц». Дипломат считал, что такая поездка совершенно необоснованна, поскольку все редкие птицы, которых можно найти в Монголии, с «таким же успехом, — по его мнению, — можно обнаружить в Иркутском районе, не потратив на это ни копейки валюты. А поездка Козловой обойдется около 2000 руб. валюты». И в заключение предложил заблаговременно ставить в известность полпреда СССР в Монголии о программе экспедиционной работы Монгольской комиссии и согласовывать ее работу с полпред­ством. НКИД счел необходимым проинформировать об этих проблемах не только ОНУ СНК, но и ИНО ОГПУ, куда была также направлена копия письма А.Я. Охтина. Но это было только начало. Настоящей ревизии с точки зрения «полезности» для народного хозяйства Монголии деятельность Ко­ миссии подверглась в 1931 г. Эту работу было поручено провести сотруднику Экономического института Госплана Т.Т. Трофимову. ГАРФ. Ф. 8429. Оп. 3. Д. 28. Л. 53. Приношу искреннюю благодарность к. и. н. А.Н. Дмитриеву за предоставленный документ. 398 –136– 3.4. Искоренение абстрактной «академичности» В записке, представленной в августе 1931 г. в НКИД, Т.Т. Трофимов так определил критерий, по которому он оценивал деятельность Академии наук в Монголии: «При характеристике работ отдельных отрядов экспедиции Академии наук я подхожу к ним с точки зрения возможности использования полученных выводов при составлении плана хозяйственного развития и в работе учреждений МНР, т. е. с довольно узкопрактической точки зрения, полагая, что всякая научная работа не должна быть оторвана от запросов практической жизни, в особенности в такой малоизученной стране, как Монголия»399. Автор проделал огромную работу: были проанализированы опубликованные и неопубликованные отчеты экспедиционных отрядов Академии наук, работавших в Монголии в период с 1925 по 1930 гг.400 АВП РФ. Ф. 183. Оп. 13. Папка 13. Д. 5. Л. 8–22. Краткая характеристика работ отрядов экспедиции АН СССР. 400 Предварительные отчеты геологической экспедиции в Монголию за 1926 г.: «Геологический очерк восточной части северной Монголии в районе течения р. Керулена» Б.М. Куплетского. Л., 1929; Предварительный отчет ботанической экспедиции в северную Монголию за 1926 год. Л., 1929; Павлов Н.В. Введение в растительный покров Хангайской горной страны; Проханов Я.И., ИконниковГалицкий Н.П. Предварительный отчет о поездке в Монголию летом 1926 года; Предварительный отчет зоологической экспедиции в северную Монголию за 1926 год; Формозов А.Н. Млекопитающие северной Монголии по сборам экспедиции 1926 года; Тугаринов Л.Я. Северная Монголия и птицы этой страны; Предварительные отчеты геологической, геохимической и почвенно-географической экс­ педиций о работах, произведенных в 1925 г. Л., 1926; Лебедева З.А. Геологические исследования Харкинского массива северо-западной Монголии; Куплетский Б.М. К геологии восточной Монголии; Костылева Е.Е., Прокопенко Н.М. Пегматитовые жилы Приургинского района северной Монголии; Полынов Б.Б., Крашенинников И.М. Физико-географические и почвенно-ботанические исследования в области реки Убер-Джаргалантэ и верховьев Ара-Джаргалантэ; Краткие отчеты экспедиций по исследованию северной Монголии в связи с Монголо-Тибетской экспедицией П.К. Козлова. Л., 1925. Статьи: Павлов Н.В. «Хангай и Северная Гоби» и «Типы и кормовая производительность кормовых площадей Прихангайского р-на» // Известия ГРГО. 1925. Т. LVII. Вып. 7. Рукописи: Рачковский И.П. Краткий отчет о работах геологического отряда в 1927 г.; Предварительный отчет З.А. Лебедевой о работах Восточной геологической партии за 1930 г.; Предварительный отчет начальника геологической партии А.И. Педащенко о работах 1930 г.; Предварительный отчет почвоведа О.Н. Михайловской за 1928 г.; Предварительный отчет почвенно-агрономического отряда за 1930 г.; Предварительный отчет ботаника Е.Г. Победимовой за 1930 г. 399 –137– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … При этом он продемонстрировал понимание большинства научных проблем, логическую последовательность в изложении материала, аргументированность оценок, а также абсолютное непонимание методической сути экспедиционно-собирательской работы и искреннее убеждение коммуниста, что новое научное знание можно получить, следуя идеологическим установкам партии и правительства. Первое, на что обращает внимание Т.Т. Трофимов, — это то, что все отчеты — напечатанные и рукописные — являются предварительными и иногда даже ограничиваются, с его точки зрения, только описанием пройденных маршрутов, без краткого обобщения произведенных наблюдений и опытов. Далее отмечается кратковременность работы непосредственно в Монголии, а также позднее, по сравнению с запланированными сроками, начало работ, из-за чего исследования часто носили «беглый характер» (Б.Б. Полынов, 1925), «характер рекогносцировки и наметки на следующий год» (Е.Г. Победимова, 1930) и т. п., не конкретизируя, что все эти задержки были следствием разного рода бюрократических проволочек, как с российской, так и с монгольской стороны. Отсюда, делает вывод Т.Т. Трофимов, в указанных работах «встречаем нередко только подходы авторов по изучению поставленной задачи»401. После общих замечаний автор переходит к характеристике результатов, полученных каждым экспедиционным отрядом. Так, из приведенных работ Н.В. Павлова он выделяет «Введение в растительный покров Хангайской горной страны», в котором указано на «остепнение Монголии», т. е. «внедрение ксерофитной флоры в зону лесной растительности». Недостатком этой важной для практики гипотезы Н.В. Пав­ лова Т.Т. Трофимов считает отсутствие ее обоснования. А ведь проблема сохранения лесов — крайне важная для Монголии; стране жизненно необходим перечень конкретных и действенных рекомендаций для их сохранения и увеличения. Отчет Я.И. Проханова и Н.П. ИконниковаГалицкого строгий эксперт посчитал вообще сырым и не представляющим интереса для практической работы. По его мнению, вся работа исследователей свелась к «регистрации попадающейся растительности с их латинскими названиями без всяких намеков на обобщение и указание на пригодность этого растения в хозяйственном использовании». Отметив большое значение составления почвенной карты Монголии, обусловленное, «с одной стороны, интересами народного хозяйства Мон­ 401 АВП РФ. Ф. 183. Оп. 13. Папка 13. Д. 5. Л. 10–10 об. –138– 3.4. Искоренение абстрактной «академичности» гольской республики, с другой же — интересами сношений СССР и Монголии», Т.Т. Трофимов обвинил Б.Б. Полынова в отсутствии методологических установок при ее составлении. «Есть основание полагать, что профессор Полынов принадлежит к школе «истых» почвоведов, изучающих и выделяющих почвенные разности и почвенные формации без их агро-производственной характеристики. Если это так, то на работы профессора Полынова особых надежд возлагать нельзя, — делает вывод Т.Т. Трофимов. — Монголии нужна почвенная карта не только с выделением почвенных разностей и зон, но с их агропромышленной характеристикой»402. Исключительно теоретические цели, «без всякой увязки с практическими задачами» преследовали, по мнению Т.Т. Трофимова, и почвенные исследования Н.Н. Лебедева и О.Н. Михайловской. Деятельности «истых» почвоведов противопоставляются исследования почвенно-агрономического отряда В.И. Баранова, который, хотя и работал с 3 сентября по 9 октября 1930 г., успел выполнить «ряд работ, имеющих не только теоретический, но и сугубо практический интерес». Подвергся критике и отчет за 1930 г. Е.Г. По­бедимовой. Предметом исследования ботаника, как указывает Т.Т. Тро­фимов, являлось лишь количество видов, встречающихся в той части Монгольского Алтая, куда она была командирована, «их естественная группировка, отвечающая условиям климата, почв и водного режима и зональное распределение растительных группировок», а не хозяй­ственная оценка растительности. Работы зоологических отрядов в 1926 г. и 1929–1930 гг. также носили «узко академический характер, имели целью фиксации для зоогеографической систематики. <…> При всем теоретическом интересе работ такого направления, — отмечает Т.Т. Трофимов, — следует все же иметь в виду, что они непосредственных данных для практического использования и улучшения скотоводческого хозяйства страны не дают, т. е. для практики нужны работы несколько иного вида»403. Другое дело — деятельность животноводческой партии почвенно-агрономического отряда, которая изучила экстерьер домашних животных Монголии, продуктивность, видовые гибридизации, технику ведения скотоводческого хозяйства и дала монгольскому руководству ценные указания по развитию животноводства. 402 403 Там же. Л. 14 об. Там же. Л. 17 об. –139– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … Говоря о геологических отрядах, автор записки признается, что, не являясь специалистом, он затрудняется дать оценку их работе, тем более, он располагает только их предварительными отчетами, да и то не в полном объеме. Судя по имеющимся у него материалам, Т.Т. Трофимов предполагает, что «работы геологических отрядов были направлены, главным образом, на изучение геологического строения обследуемых районов, с попутным освещением имеющихся полезных ископаемых». Но, полагает Т.Т. Трофимов, «раз открыто месторождение, то надо дать о нем более подробные материалы, чтобы на основе их можно было судить если не о возможных вложениях на их разработку, то о возможности специальных детальных работ по исследованию рудоносных районов». В 1931 г. в МНР разрабатывалось только Налайхинское каменноугольное месторождение, обследованное в 1930 г. геологом Академии наук З.А. Лебедевой. В конце своего обстоятельного исследования Т.Т. Трофимов делает некоторые общие выводы о работах геоботанических, геологических, зоотехническо-животноводческих отрядов Академии наук и отмечает важное обстоятельство: «работы отрядов Академии наук носили до 1930 г., по преимуществу, узко академический характер, преследовали, главным образом, фиксацию встречающихся на пути следования явлений для целей систематизации и обоснования общих положений той или иной науки на конкретном материале. Если таким же темпом будет идти исследование отдельных элементов естественно-географической среды, то полное представление о Монголии можно будет получить лет через 30–40, а может быть, и более»404. И далее: «Необходимо коренным образом изменить темпы работы, перестроив соответственно работу отрядов, искоренив абстрактную «академичность» с полным учетом пожеланий монгольского правительства»405. Как утверждает Т.Т. Трофимов, работа экспедиционных отрядов Академии наук рассматривалась им с точки зрения получения материалов для составления плана развития народного хозяйства МНР, исходя из этого он считает необходимым в качестве оправдания потраченных средств получить от академических отрядов краткие очерки, характеризующие элементы естественноисторической среды и возможности использования природных ресурсов по районам МНР в виде записок с картами. Экспедиционные отряды Академии наук в Монголии должны решить конкретные народнохозяйственные проблемы, а именно: 404 405 Там же. Л. 9. Там же. Л. 21. –140– 3.4. Искоренение абстрактной «академичности» — агро-почвенный отряд — составление почвенной карты, выяснение возможности тех или иных площадей при пастбищном использовании или сенокошении, т. е. кормовых запасов, установление географической локализации пахотных площадей, условия вовлечения тех или иных площадей для этих целей (мелиорация, ирригация), возможная урожайность для тех или иных сельскохозяйственных культур и т. п.; — животноводческий отряд — выяснение характеристики пастбищных условий и производительности пастбищ, географическое распределение отдельных видов и пород скота, установление наиболее желательных по географическим условиям пород скота, условия и характер кочевок по районам и возможности их рационализации, установление продуктивности отдельных видов скота и возможности ее повышения; — геологический отряд — выявление общей орографии МНР, ее геологического строения и составление карты, выявление залегания полезных ископаемых, их промышленное значение и перспективные возможности использования; — гидрологический отряд — составление общей климатической характеристики, характеристики гидрографии МНР, рекомендации по современному использованию вод для орошения и возможности орошения, определение типов оросительных сооружений с указанием примерной стоимости, рассмотрение вопросов мелиорации пастбищ, пашен и покосов, затраты на это и эффективность, водные запасы МНР по районам и возможности их использования. Как видим, в советах экономиста много разумных и рациональных предложений. Однако программа Т.Т. Трофимова была так же утопична, как и желание монгольских «левых» декретами и декларациями в одночасье совершить «великий перелом» в стране. Ни нужного для ее реализации в указанные сроки числа специалистов, ни финансирования найти в это время было невозможно. Тем не менее, политический заказ был выполнен, и правительственные структуры получили еще один аргумент для своих обвинений Академии наук в ее якобы отстранении от решения актуальных народнохозяйственных проблем, правда, в данном случае, уже не внутренних, а внешнеполитических. Планирование экспедиционных работ на 1932 г. проходило с учетом вышеперечисленных рекомендаций по «искоренению академич–141– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … ности» в исследованиях Комиссии и просьб, изложенных в письме от 17 февраля 1932 г. председателя Комитета наук А. Амара полномочному представителю СССР в МНР В.Х. Таирову. А. Амар с благодарностью вспомнил о работе прошлых экспедиций Академии наук и пригласил Академию продолжить свою научно-исследовательскую работу в Монголии, а именно, командировать в текущем году 5 отрядов: животноводческий, по кормовым вопросам «в направлении дальнейшего улучшения и культурного ведения скотоводческого хозяйства, являющегося основой экономики МНР», геологический, а также лингвистический и археологический, поскольку Учком обеспечить всю эту работу только своими силами не в состоянии406. Научное сообщество достаточно активно откликнулось на предложение продолжить исследования. Монгольская комиссия сформировала новую комплексную экспедицию в составе 12 отрядов. Но в 1932 г., как докладывал академик В.Л. Комаров, «по независящим от Монгольской комиссии обстоятельствам»407, проводил исследования только один отряд — геологический, в «тесной увязке» с которым работала топографическая партия. Руководитель отряда П.П. Сизова занималась изучением нижнекарбоновых отложений района горы Урмуктуй в западных отрогах Кентея и гор Хаптагай в южной Монголии. Резкое сокращение запланированных исследований произошло в связи с обострившимся к весне 1932 г. внутриполитическим положением в Монголии. Во многих районах страны, как реакция на политику правительства по конфискации скота и имущества и форсированного кооперирования аратских хозяйств, а также по борьбе с ламством и монастырями, вспыхнули мятежи и восстания, и НКИД не разрешил научные командировки в Монголию408. В начале 1932 г. в Академии наук началась очередная кампания по пересмотру положений о комиссиях, приведение их в соответ­ ствие с разработанным типовым положением о комиссиях АН СССР. АВП РФ. Ф. 111. Оп. 20. Папка 20. Д. 12. Л. 1. Отчет о деятельности АН СССР за 1932 год. Л., 1933. С. 261. 408 О серьезности политического положения в Монголии говорит тот факт, что широкомасштабное восстание с участием нескольких тысяч повстанцев охватило четвертую часть территории страны. Для подавления восстания в июнеиюле 1932 г. правительство Монголии направило в западные районы страны регулярную армию, включая танковые войска (Батбаяр Ц. Монголо-совет­ ские отношения в 1930-е годы. С. 133). 406 407 –142– 3.4. Искоренение абстрактной «академичности» Положение о Монгольской комиссии409 было утверждено на заседании Президиума АН 14 марта 1932 г.410 и на Общем собрании — 6 октября 1932 г.411 В общих чертах повторяя Положение 1930 г., новый документ внес изменения в определение региона исследования и основной задачи Комиссии. Во-первых, из сферы деятельности Монгольской комиссии была убрана Тувинская республика, исследованием которой стал заниматьcя СОПС. Теперь Комиссия в своей деятельности ограничивалась только территорией Монголии и полностью оправдывала свое название. Во-вторых, были расширены обязательства Монгольской комиссии перед Ученым комитетом по подготовке национальных научных сил, привлечении их к своим исследованиям, участии Комиссии в организации и развитии местных научных учреждений, музеев, краеведческих организаций, библиотек и пр., а также по научно-просветительской работе (чтение лекций и докладов на местах силами сотрудников экспедиции). Структура деятельности Монгольской комиссии осталась преж­ ней: экспедиционные исследования, обработка собранных материалов, картографические работы и издание трудов. Собранные материалы, «по миновании в них надобности», как и прежде, должны поступать в соответствующие академические хранилища. В состав Монгольской комиссии, по новому Положению, могли войти действительные члены Академии наук, научные работники, сторонние ученые, зарекомендовавшие себя работами в области изучения производительных сил Монголии, а также представители учреждений и организаций, ведущих свои исследования на ее территории. Список членов Комиссии утверждался Президиумом Академии наук по представлению Президиума Комиссии. Члены Комиссии, кроме ученого секретаря, по-прежнему работали на общественных началах, не получали содержания от Академии наук. Кроме Президиума, вводился еще один рабочий орган — бюро Комиссии, куда вошли председатель Комиссии, ученый секретарь, три члена Комиссии, избираемые Комиссией и утверждаемые Общим собранием АН, и представитель Наркоминдела. На том же, 14 марта 1932 г., заседании Президиума АН был утвержден новый состав Комиссии под председательством академика В.Л. Ко­ ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1932. Д. 1. Л. 10. Там же. Л. 41. 411 Там же. Л. 9. 409 410 –143– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … ма­рова. В ее состав вошли: академики С.Г. Струмилин, В.А. Об­ручев, А.А. Бори­сяк, С.Ф. Ольденбург, представитель НКИД в Ленинграде Г.B. Вайнштейн, полпред СССР в МНР А.Я. Охтин, председатель Ко­ ми­тета наук Монголии А. Амар, а также С.И. Андреев, Н.Н. Поппе, И.П. Рач­ковский, Ю.М. Шокальский, С.В. Щербина (Геохимический институт АН). Как уже отмечалось, в 1932 г. в Монголии вследствие проводимого «левацкого эксперимента» разразился глубокий политический и социально-экономический кризис. В июне 1932 г. чрезвычайный пленум ЦК МНРП «решительно осудил» проводившуюся «левыми» политику и провозгласил так называемый «новый курс» — попытку возрождения политики монгольских демократов, основанной на укреплении национальной государственности и самобытности. В целях стабилизации положения в Монголии этот курс был поддержан СССР и Коминтерном412. В то же время перед полпредом С.Е. Чуцкаевым была поставлена задача «политически воспитать верхушку руковод­ства и закрепить в широких аратских массах чувство доверия и дружбы к Советскому Союзу»413. Как пишет один из крупнейших специалистов по истории современной Монголии С.К. Рощин, в результате реализации на новом историческом этапе идей первой половины 1920-х гг. «получилось сочетание реализма и утопии, достижений и провалов, крепнувшей национальной государственности и растущего внешнего воздействия». Новый курс был осуществлен лишь частично — в основном в сфере экономики. «В политической сфере он в итоге привел к невиданным извращениям, террору, к утверждению административно-командной системы, авторитарного режима»414. Болезненные, противоречивые процессы шли в области идеологии, науки, культуры. Для выяснения возможности дальнейшей работы в Монголии в новых политических условиях в конце 1932 г. в Учком был командирован И.П. Рачковский. О неутешительных результатах своих переговоров он сообщил в письме от 30 декабря В.Л. Комарову: «Только сегодня выяснилось положение с экспедициями, о чем Вам сейчас послана срочная телеграмма Тубянским. Ввиду тяжелого финансового положения сняты почти все исследовательские работы, приостановлено См.: Рощин С.К. Политическая истории Монголии (1921–1940 гг.). С. 269–290. АВП РФ. Ф. 5. Оп. 13. Папка 93. Д. 43. Л. 1. Письмо заместителя наркома иностранных дел Г.Я. Сокольникова от 26 октября 1933 г. 414 Рощин С.К. Политическая история Монголии (1921–1940 гг.). С. 269–270. 412 413 –144– 3.4. Искоренение абстрактной «академичности» крупное строительство, сокращаются штаты. Ввиду признанной нежелательности перерыва геологических работ отряда средства отпущены только на последний и небольшие суммы на астрономическую партию, нужда в которой ощущается многими ведомствами МНР. По плану на 1933-й год намечено пересечение Хангайского нагорья, невыполненное в 1932 г. из-за невозможности работ в указанном районе». И с сожалением отмечает: «на этот год это будет единственный связующий Учком и Монгольскую комиссию отряд»415. Так оно и оказалось. На рассмотрение Президиуму АН был представлен обстоятельный план очередной большой комплексной Монгольской экспедиции, которая должна была «расширить базу хозяйственного строительства МНР», т. к. ее целью являлось изучение географии, флоры, фауны, полезных ископаемых страны «как элементов народно-хозяйственного комплекса и перспектив его развития»416. Но благие намерения были жестко секвестированы лимитами выделенного финансирования, и утвержден был только геологический отряд (И.П. Рачковский, З.А. Лебедева, П.П. Сизова, А.Л. Смольянинова) с топографической пар­ тией, на работы которого выделял сред­ства Комитет наук. Несмотря на вынужденное сокращение экспедиционной деятельности, Монгольская комиссия не теряла надежды на продолжение начатых работ и в свете партийных директив разработала план деятельности на 2-ю пятилетку, на 1933–1937 гг. В Монголию ежегодно, в соответствии с планом, должны направляться комплексные экспедиции для проведения совместных с Комитетом наук работ. Их основная цель — «дать научный фундамент для практических мероприятий правительства Монголии в области хозяйственно-экономического и культурно-просветительского строительства»417 — отражает произошед­ шие изменение решаемых Монгольской комиссией задач в системе советско-монгольских отношений (от «организации и ведения всестороннего изучения» для «закрепления нашего политического влияния» (1925), через «наш долг» содействовать «развитию и укреплению хозяйственно-экономического и культурно-политического строитель­ ства» (1930), к императивной установке «дать»). В 1934 г. истекал срок пятилетнего договора между Академией наук и Учкомом, подписанный в 1929 г., в связи с чем председатель Комитета ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1933. Д. 9. Л. 121–121 об. Там же. Д. 5. Л. 42 417 Там же. Л. 41. 415 416 –145– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … наук Монголии Л. Дэндэв обратился 3 января 1934 г. к В.П. Волгину с просьбой о «возобновлении указанного договора, с внесением в него тех изменений, которые диктуются опытом прошлых лет»418. Эти изменения заключались, во-первых, в предложении придать деятельности экспедиционных отрядов более длительный характер — не два-три месяца работы в Монголии, а затем в России длительная обработка результатов, а два-три года, при этом увеличение должно произойти за счет значительного расширения времени обработки материалов в самой Монголии. Во-вторых, Комитет наук просил продолжить в прежнем виде деятельность комплексных экспедиций, руководимых И.Г. Дмитриевым, «в виду их большой полезности». Эта просьба исходила из поставленных перед Комитетом наук задач в связи с «новым курсом», принятым МНРП для преодоления тяжелейших экономических последствий «левацкого эксперимента», в который была ввергнута Монголия в 1929–1932 гг. Главная ставка хозяйственного развития Монголии была сделана на кочевое скотоводство. Перед Комитетом наук стояла задача «изучения природной и социальной обстановки монгольского скотоводства, его техники и экономики» в целях «максимально возможной рационализации методами современной науки при сохранении кочевого принципа как основного технического принципа скотоводства»419. Здесь, по предположению монгольской стороны, большое значение могли иметь экономические обследования аратских хозяйств, начатые в 1930 г. И.Г. Дмитриевым и И.В. Погорельским. Руководитель Комитета просил возобновить работу ботанического отряда под общим руководством академика В.Л. Комарова, животноводческого под руководством Я.Я. Луса и геологического под руководством И.П. Рачковского. Кроме того, Комитет выразил пожелание о продолжении работ по изучению монгольской музыки, которые вел С.А. Кондратьев, тем более что он, по мнению Комитета, «может быть полезен и для метеорологических и астрономо-геодезических работ». Самая большая просьба у Л. Дэндэва была к В.Л. Комарову как вице-президенту Академии наук, чтобы он лично приехал в Монголию не только для научно-исследовательской работы, но и в целях дальнейшего развития и укрепления связи между Комитетом наук Монголии и Академией наук, а также для подписания договора между ними. 418 419 Там же. Оп. 1–1934. Д. 8. Л. 47. Национальный центральный архив Монголии. Сх. 23. Д. 1. Хн. 207. Х. 9. –146– 3.4. Искоренение абстрактной «академичности» Поездка не состоялась ввиду большой административной загруженности В.Л. Комарова, а все переговоры по составлению и согласованию договора было поручено вновь провести И.П. Рачковскому. Обращение Комитета наук поддержал посол СССР в Монголии С.Е. Чуцкаев420, который от своего имени просил Академию организовать в текущем году «крайне необходимые дополнительные экспедиционные работы» по кормовым проблемам и геологоразведочным вопросам для выяснения промышленного значения некоторых месторождений. Полпред также просил обратить особое внимание на рассмотрение возможности научной подготовки при Академии наук молодых монголов. При этом подтверждал решение Комитета наук о выделении с их стороны части необходимых средств. Об этих письмах и выраженных в них просьбах В.П. Волгин сообщил в ОНУ СНК СССР, одновременно уведомляя, что «Академия наук дала свое принципиальное согласие организовать эти работы и взять на себя подготовку кадров для Монголии». Но, как обычно, возникли финансовые сложности. При составлении сметы на работы Монгольской комиссии в 1934 г., учитывая сокращение экспедиций и не предвидя предложения Ученого комитета о продолжении и расширении работ, было запрошено достаточно ограниченное финансирование, поэтому Академия наук ходатайствовала о дополнительном ассигновании «соответствующих сумм как в червонцах, так и в инвалюте», согласно прилагаемой смете на организацию и работу геологического отряда с топографической партией и геологоразведочной группой и сельскохозяйственного отряда (по кормовым вопросам) с ботанической партией421. По-видимому, вопрос о добавочном финансировании был поставлен слишком поздно для принятия положительного решения. Как известно, в 1934 г. состоялся переезд Академии наук в Москву, который потребовал значительных средств из резервного фонда СНК. Таким образом, более чем десятилетняя исследовательская традиция была прервана: впервые с 1922 г. Академия наук не смогла направить в Монголию ни одного экспедиционного отряда. . Кроме проблем финансирования, следует отметить и организационные сложности при формировании экспедиционных отрядов. В пер420 421 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1934. Д. 2. Л. 47. Там же. Л. 48. –147– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … вую очередь, идеологического характера, связанные с оформлением зарубежных командировок: от получения характеристики в трудовом коллективе до разрешения НКИД на выезд за границу. А в 1934 г. эта процедура ужесточилась еще больше. По постановлению Политбюро ЦК ВКП (б) от 7 мая 1934 г. была создана специальная комиссия ЦК по командировкам за границу, которая рассматривала этот вопрос «не только с точки зрения политической благонадежности, но и с точки зрения деловой целесообразности»422, которую определяло партийное руководство страны. При переезде в Москву Академии наук Монгольская комиссия решением Президиума АН423 была оставлена в Ленинграде, но переведена из непосредственного подчинения Общего собрания АН в Отделение математических и естественных наук, в составе которой она находилась в 1934–1935 г., а затем вновь была переведена в ведение Общего собрания и Президиума АН. В отличие от экспедиционной, издательская деятельность Мон­ гольской комиссии в эти годы была очень активной и плодотворной. В 1930–1931 гг. вышли 10 выпусков (5-й, 6-й, 8–15-й) «Материалов Комиссии по исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и Бурят-Монгольской АССР». С 1932 г. вместо этой серии начали выходить «Труды Монгольской комиссии». В 1932– 1933 гг. увидели свет 10 выпусков «Трудов», в основном — материалы экспедиций 1929–1930 гг. Причем «Труды» Комиссии выходили под двумя грифами: Академии наук СССР и Научно-исследовательского комитета / Комитета наук МНР. Как уже отмечалось, в 1934 г. закончился срок действия первого официального Договора между Академией наук и Ученым комитетом. Предполагалось, что он будет регламентировать порядок и направления исследовательских работ по изучению Монголии, проводимые Академией наук совместно с Ученым комитетом. Однако в силу ряда внутренних (по содержанию) и внешних причин, Договор в полном объеме так и не был выполнен. К внутренним причинам можно отнести заложенную уже при его подготовке необязательность исполнения указанных в Договоре раЦит. по: Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сборник документов. С. 70. В конце 1934 г. председателем этой комиссии был назначен будущий нарком внутренних дел Н.И. Ежов. 423 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1934. Д. 2. Л. 61. 422 –148– 3.4. Искоренение абстрактной «академичности» бот («договор — есть просто схема») и выявившиеся при подписании расхождения между исследовательскими планами Монгольской комиссии и реальными потребностями Ученого комитета (Договор подписали, но в тот же день в Академию наук были посланы дополнения и пожелания монгольской стороны о включении в него работ преимущественно хозяйственно-экономической направленности). К внешним причинам, в первую очередь, следует отнести кардинальные перемены, произошедшие как во взаимоотношениях Академии наук и советского государства, следствием чего стали кадровые перемены в руководстве Академии наук в целом и Монголь­ ской комиссии в частности, так и смену политического руковод­ства Монголии и Ученого комитета. До 1930 г. несогласованности между двумя научными учреждениями решались на уровне личных договоренностей между двумя учеными — С.Ф. Ольденбургом и Ц.Ж. Жам­ царано, с учетом специфики проведения научных исследований. Теперь, когда процесс советизации Академии наук, ее вовлечения в сферу тотального государственного контроля практически завершился, все решения принимались директивно на официальном уровне, с безусловной ориентацией научных исследований на решение конкретных народнохозяйственных проблем Монголии, так и не нашедших отражения в Договоре. К этому следует также прибавить и такие очевидные факторы, как социально-политическая нестабильность и экономический кризис в Монголии в этот период, в результате чего Учком не смог выполнить свои финансовые обязательства перед Монгольской комиссией. Таким образом, Договор в полном объеме выполнил только одну свою функцию — правовое обеспечение работ российских исследователей в Монголии. В то же время он стал юридическим основанием для сохранения в рамках деятельности Монгольской комиссии АН целого ряда научных направлений экспедиционных исследований, не имевших выраженного хозяйственно-практического применения (археологических, этнолого-лингвистических, ботанических, зоологических и т. д.). Стабилизация внутреннего политического положения в Монголии к 1934 г. и обращение Комитета наук в Академию наук о заключении нового договора на проведение совместных исследований в 1935– 1939 гг. придало определенный оптимизм руководству Монгольской комиссии и надежду на возобновление экспедиционной работы в следующем, 1935 году. 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии «Посылку в Монголию комплексной экспедиции Академии наук признать нецелесообразной» Из решения Политбюро ЦК ВКП (б), 1935 г. Во второй половине 1930-х гг. в системе Академии наук происходил значительный рост сети ее научных учреждений и численности ученых, создавались региональные академические центры и филиалы. Если в 1932 г. в Академии наук насчитывалось 89 научных учреждений, то в 1937 г. их стало 129424. Расширялись масштабы исследований внутри страны, но одновременно шло резкое сокращение международного научного сотрудничества. В стране утверждался авторитарный режим, который брал под свой контроль все виды деятельности своих граждан, в том числе и научную. Продолжались структурные и административные изменения и в академическом ведомстве. В ноябре 1935 г. был принят новый Устав, который на многие десятилетия закрепил двойственное положение Академии наук: с одной стороны — научное сообщество, имеющее свой Устав, членство, самоуправление; с другой стороны — государственное учреждение, подчиненное СНК СССР со всеми характерными для бюрократической организации правилами и ритуалами. В новой академической структуре Монгольская комиссия вновь стала работать при Общем собрании АН. В ноябре этого же года был выбран действительным членом Академии наук и назначен на должность ее непременного секретаря Н.П. Горбунов, сыгравший важную роль в организации исследований Монголии в 1925–1928 гг., когда он находился на посту управляющего делами СНК СССР. По инициативе Комитета наук Монгольская комиссия разработала проект Договора о совместных исследованиях Монголии в 1935– 1939 гг., который был утвержден Президиумом АН 15 октября 1934 г.425 Кольцов А.В. Ленинградские учреждения Академии наук СССР в 1934– 1941 гг. СПб., 1997. С. 13. 425 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1934. Д. 8. Л. 5. 424 –150– 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии В соответствии с Договором426 Академия наук брала на себя организацию и снаряжение экспедиционных отрядов и отдельных партий по изучению, уже конкретно, производительных ресурсов Монголии. В основном текст нового документа повторял Договор 1929 г., но имел и несколько существенных отличий. Во-первых, отсутствовал перечень планируемых исследований. Предполагалось, что по согласованию с Комитетом наук ежегодно будет разрабатываться конкретный план работ. Такой порядок давал возможность более гибко учитывать потребности монгольской стороны. Во-вторых, для более оперативного получения результатов исследований обработка собранных экспедициями научных материалов должна преимущественно происходить в Монголии, в соответствии с пожеланиями, высказанными в письме от 3 января 1934 г. председателя Комитета наук Л. Дэндэва непременному секретарю АН В.П. Волгину. И третьим важным моментом являлось обязательство Академии наук взять на себя подготовку к научной работе командируемых Комитетом наук монголов, правда, по предварительному, в каждом отдельном случае, соглашению. Внесли дополнение и в пункт об издании «Трудов Монгольской комиссии». Эта серия должна будет выходить на русском и монгольском языках, причем в первом случае с резюме на монгольском языке, а во втором — на русском языке, часть тиража указанных изданий (50 экземпляров) в обязательном порядке будет предоставляться Комитету наук427. 15 февраля 1935 г. Президиум АН утвердил новый сос­тав Мон­ гольской комиссии, в который вновь вошли академики В.Л. Комаров, С.Г. Струмилин, В.А. Обручев, А.А. Борисяк, а также Ц.Ж. Жамцарано, А.А. Григорьев, В.А. Казакевич, З.А. Лебедева, Я.Я. Лус, Н.Н. Поппе, Б.Б. Полынов, И.П. Рачковский, А.Я. Тугаринов, Ю.М. Шокальский, С.В. Щербина, председатель Президиума Малого Хурала Монголии А. Амар, председатель Комитета наук Монголии Л. Дэндэв, полномочный представитель СССР в Монголии В.Х. Таиров, бывший посол (до 1933 г.) А.Я. Охтин, секретарь Монгольской комиссии Политбюро ЦК С.С. Борисов и представитель НКИД Г.И. Вайнштейн428. Председателем Монгольской комиссии остался В.Л. Комаров, ученым секретарем — И.П. Рачковский, членами бюро Комиссии стали Там же. Л. 6–10. АВП РФ. Ф. 111. Оп. 18. Папка 17. Д. 30. Л. 2. 428 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1935. Д. 1. Л. 82. 426 427 –151– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … члены-корреспонденты АН Н.Н. Поппе и Ю.М. Шокальский, а также А.Я. Тугаринов и Г.И. Вайнштейн429. Включение монгольских руководителей в состав Комиссии должно было продемонстрировать коллегиальность в планировании исследований, а присутствие представителей Наркоминдела — продолжающуюся поддержку внешнеполитическим ведомством этого направления деятельности Академии наук. В связи с утверждением Президиумом АН нового Договора от научных учреждений стали поступать заявки на проведение экспедиционных исследований. Директор Эрмитажа И.А. Орбели обратил внимание Комиссии на необходимость возобновления работ по археологическому изучению Монголии: «Большой научный интерес, вызванный предыдущими раскопками в Ноин-Уле и в долине р. Толы430, настоятельно требует широкого освещения вопросов древней истории Монголии. Для этих целей Государственный Эрмитаж готов выделить высококвалифицированных специалистов по археологии Востока и представить свои помещения для экспозиции и хранения добытых материалов»431. Директор Института востоковедения академик А.Н. Самойлович также отметил желательность возобновления историко-археологических работ, прерванных в 1927 г., тем более сейчас, когда «наблюдается большая заинтересованность международных научных кругов вопросами истории орхонских турок VII–VIII вв. и монголов XII–XIII вв.»432. На возобновление в Монголии в 1935 г. этно­лого-лингвистических работ подал в Комиссию докладную записку заведующий Монгольским кабинетом Института востоковедения Н.Н. Поппе. Для рассмотрения вопросов планирования работ в Монголии в 1935 г. и составов экспедиционных отрядов Монгольская комиссия 24 марта созвала расширенное совещание с учеными секретарями Геологической и Биологической ассоциаций433. По итогам засеТам же. Л. 46. После П.К. Козлова археологические раскопки в Монголии продолжил сотрудник Эрмитажа Г.И. Боровка, который в 1930 г. был арестован по «академическому делу» и осужден (см.: Люди и судьбы. Библиографический словарь востоковедов — жертв политического террора в советский период / Сост. Я.В. Васильков, М.Ю. Сорокина. СПб., 2003. С. 73–74). 431 АВП РФ. Ф. 111. Оп. 18. Папка 17. Д. 30. Л. 112. 432 АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 152. Оп. 1. Д. 367. Л. 86. 433 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1934. Д. 3. Л. 35–39. 429 430 –152– 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии дания были сформированы геологический отряд под руководством И.П. Рачковского, животноводческий отряд под руководством заведующего отделом эволюции и происхождения домашних животных Института генетики Я.Я. Луса и кормовой отряд под руководством профессора уже Казанского университета В.Н. Баранова434. Кроме того, были рассмотрены и утверждены историко-археологический и этнолого-лингвистический отряды под руководством сотрудников Института востоковедения, соответственно, В.А. Казакевича и Н.Н. Поппе. На этом заседании обсуждался вопрос о публикации материалов археологических экспедиций С.А. Теплоухова в Танну-Туву. Они представляли большой интерес для специалистов, особенно по проблеме классификации археологических памятников этого региона, которой плодотворно занимался С.А. Теплоухов. В.А. Казакевичу поручили провести переговоры с Государственным Этнографическим музеем (бывший Этнографический отдел Русского музея), где работал до своего ареста в 1933 г. С.А. Теплоухов435. Но, судя по тому, что материалы до сих пор не опубликованы, вопрос этот так и остался нерешенным. Экспедиционные планы Монгольской комиссии оперативно, через два дня, 26 марта 1935 г., были рассмотрены и утверждены на заседании Президиума АН и направлены на согласование в НКИД436 и В.Х. Таирову для передачи их в Комитет наук Монголии. После ознакомления с планами монгольская сторона высказала ряд дополнительных пожеланий: командировать, кроме почвоведа и геоботаника, специалиста «по пастбищеведению в более точном смысле слова», особенно по использованию зимних пастбищ437. Но с кадрами, нужными Учкому, у Монгольской комиссии стали возникать серьезные проблемы. Несмотря на своевременные запросы соответствующих институтов, так и не удалось полностью укомплектовать отряды: Институт генетики не смог предоставить двух необходимых для работы в Там же. Оп. 1–1935. Д. 16. Л. 8–8 об. А.С. Теплоухов был арестован в ноябре 1933 г. по «делу Российской национальной партии» и в марте 1934 г. в доме предварительного заключения в Ленинграде покончил жизнь самоубийством (см.: Люди и судьбы. Библиографический словарь востоковедов — жертв политического террора в советский период. С. 372). 436 АВП РФ. Ф. 111. Оп. 18. Папка 17. Д. 30. Л. 1, 54–67. 437 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1935. Д. 17. Л. 20. 434 435 –153– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … Монголии сотрудников, а Институт физической географии — вообще ни одного сотрудника438. Были проблемы, правда, по другим причинам, и с ботаническим отрядом. Академик В.Л. Комаров попросил перенести работы отряда на 1936 г. «ввиду затянувшейся болезни намеченного кандидата в начальники отряда, выделенного Ботаническим институтом АН, и невозможности заменить его другим сотрудником из-за позднего времени»439. При анализе архивных документов Комиссии складывается впечатление, что исследовательская работа в Монголии для большинства академических институтов перестала быть столь же актуальной и интересной, как в предыдущие годы. Во многом это связано с расширением исследований в советских среднеазиатских республиках, Казахстане, Бурятии и других регионах, организация работ в которых была значительно проще. К этому, наверно, стоит прибавить и то обстоятельство, что многие крупные ученые, начинавшие в 1920-х гг. изучение Монголии, или ушли из жизни (Б.Я. Владимирцов, П.П. Сушкин, С.Ф. Ольденбург), или отошли от исследования этого региона (А.Е. Ферсман, Б.Б. Полынов). Председатель Комиссии академик В.Л. Комаров с 1934 г. жил в Москве, являлся вице-президентом АН и не мог уделять много времени работе в Комиссии. Предполагалось, что Монгольская комиссия будет переведена в Москву весной 1935 г., после окончания камеральных работ, однако она так и оставалась до начала Великой Отечественной войны в Ленинграде, периодически меняя свой адрес: Университетская наб., 5 (1927–1929 и 1935–1941 гг.), Тифлисская, д. 1 (с 1929 по 1931 гг.), Туч­ кова наб., 2 (с 1932 по 1934 гг.). Всей организационной деятельностью занимался ее ученый секретарь И.П. Рачковский, во многом благодаря которому Комиссия продолжала работать440. Но, несмотря на разнообразные трудности, Комиссия в 1935 г. смогла сформировать пять отрядов для работы в Монголии: как всегда, геологический отряд, этнолого-лингвистический, историко-археологический, в несколько сокращенном виде животноводческий отряд и отряд по кормовым вопросам, или, как его еще называли, кормовой отряд, в состав которых вошли в основном сотрудники академических Там же. Д. 1. Л. 67. Там же. Л. 1. об. 440 По штатному расписанию, численность Монгольской комиссии в разные годы составляла от 1 до 4 человек, включая ученого секретаря, его помощника и технического работника. 438 439 –154– 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии учреждений: Геологического института, Института востоковедения, Института генетики, Почвенного института. Учитывая специфичность «условий сношений» с Комитетом наук, на этом же заседании был рассмотрен и предварительный план экспедиционных работ на 1936 г., чтобы И.П. Рачковский, во время пребывания в Монголии, смог согласовать и его.441 В план включили, на всякий случай, практически все направления исследований — геологические, зоологические, палеозоологические, кормовые вопросы, ботанические, этнолого-лингвистические и новое направление — лимнологические исследования озера Косогол — своеобразного монгольского Байкала. Условия Договора между Академией наук и Комитетом наук 1935 г. позволяли в случае необходимости производить замены запланированных работ. На должность начальника экспедиции В.Л. Комаров выдвинул кандидатуру И.П. Рачковского, который и так занимался всеми организационными вопросами подготовки и проведения экспедиционной работы в Монголии на протяжении почти десятилетия и был хорошо знаком с ее спецификой. Президиум АН поддержал предложение Комиссии, утвердив И.П. Рачковского начальником экспедиции. Ему вместе с Н.Н. Поппе поручалось также подписать договор в УланБаторе о проведении совместных с Комитетом наук работ в 1935 г.442 Казалось, наконец-то череда «независящих от Комиссии обстоятельств» закончилась, и экспедиционная деятельность возобновится. Однако политические реалии вновь оказались сильнее: на этот раз судьба Монгольской экспедиции Академии наук зависела от решения Политбюро ЦК ВКП (б). В 1935 г. начались пограничные конфликты между монгольскими и японо-маньчжурскими погранотрядами, которые продолжались в течение всего 1935 г.443 С другой стороны, в Монголии начался очередной этап внутрипартийной борьбы и передела власти в стране. Реализация установок «нового курса» — еще одной попытки национальных демократов интерпретировать некапиталистический путь развития максимально ближе к монгольским условиям, в 1932–1934 гг. стараниями приверженцев догматических установок строительства социализма ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1935. Д. 1. Л. 2. Там же. Л. 67. 443 Лузянин С.Г. Россия — Монголия — Китай в первой половине XX в. С. 172–176. 441 442 –155– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … при поддержке и прямом давлении СССР не увенчалась успехом444. Заметно осложнились отношения между И.В. Сталиным и председателем Совета министров МНР, одним из влиятельнейших политических деятелей Монголии П. Гэндэном. Некоторые аспекты проводимой им внутренней политики (толерантность по отношению к ламству, лозунг «обогащайтесь», обращенный к аратам, подчеркивание приоритетно­ сти правительства по отношению к партии), а особенно его нежелание увеличить военные расходы, на фоне расширяющейся на Дальнем Востоке военной напряженности445, заставляло советское руководство вплотную заниматься всеми монгольскими делами. В период с 1934 г. по 1936 г. вопросы «О Монголии» около 50 раз ставились на заседаниях Политбюро446. Позиция П. Гэндэна по вопросу укрепления армии и инертность в деле укрепления дружбы с СССР была подвергнута критике со стороны большей части монгольского руководства; он был смещен с поста премьер-министра, на который был вновь назначен А. Амар. Но вернемся на год назад. На обсуждение высшего партийного органа 17 июня 1935 г. была представлена записка заместителя председателя СНК и СТО СССР, председателя Госплана СССР В.И. Межлаука, в которой, в частности, отмечалось: «Ввиду того, что камеральная обработка предыдущих экспедиций (не только по 1933 г., но и по 1928 г.) не закончена и что состав участников намечаемой экспедиции мало проверен, и учитывая также общую обстановку в Монголии, считаю посылку туда экспедиции Академии наук в 1935 г. нецелесообразной. Прошу утвердить следующий проект постановления: «Посылку в Монголию комплексной экспедиции Академии наук признать нецелесообразной». С этим предложением согласились все члены Политбюро, а И.В. Сталин добавил: «Считаю эту затею несвоевременной и нецелесообразной»447. По-видимому, негативный отзыв Политбюро об экспедиционной деятельности Академии наук в Монголии распространялся только на 1935 г., поскольку в начале 1936 г. Комиссия получила финансироРощин С.К. Политическая история Монголии (1921–1940 гг.). С. 4. Батбаяр Ц. Монголо-советские отношения в 1930-е годы. С. 134. 446 Политбюро ЦК РКП (б)-ВКП (б). Повестки дня заседаний. 1919–1952. Каталог. Т. II: 1930–1939. М., 2001. 447 Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП (б)-ВКП (б). 1922–1952. С. 176. 444 445 –156– 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии вание на продолжение работ448. Бюро Комиссии в составе В.Л. Кома­ рова, Н.Н. Поппе, В.А. Казакевича, И.П. Рачковского и М.И. Носкова (по­мощ­ника ученого секретаря), а также приглашенных академика А.Н. Са­мойловича, заместителя директора Института востоковедения П.И. Воробьева и А.Я. Тугаринова, решило перенести запланированные на 1935 г. работы, как уже утвержденные и согласованные с Комитетом наук, к осуществлению полностью в текущем году449. Но опять при формировании экспедиционных отрядов остро встал кадровый вопрос. Из-за отсутствия специалиста геохимика-минералога пришлось сократить работу геологического отряда, оставив только проведение геологической съемки, без геохимических исследований. Историко-археологический отряд вообще перенесли на 1937 г. Большие проблемы возникли с формированием так необходимого Учкому животноводческого отряда и отряда по кормовым вопросам. Ни от Почвенного института, ни от Института генетики так и не были получены ответы на запросы Монгольской комиссии о выделении сотрудников450. В то же время Комитет наук очень нуждался в помощи Академии наук вообще и тесном сотрудничестве с Монгольской комиссией в частности, поскольку своих научных кадров катастрофически не хватало. В очередной раз 9 марта 1936 г. Комитет наук обратился в Монгольскую комиссию с просьбой рассмотреть вопрос о командировании на длительную работу некоторых специалистов из СССР: гидрометеоролога, ботаника-пастбищеведа, зоотехника, музееведа, музыковеда451. Помочь Комитету наук в этом вопросе просил непременного секретаря Академии наук Н.П. Горбунова и НКИД452. Нужных специалистов найти не удалось. В помощь Комитету наук командировали лишь П.И. Воробьева453, который был не только ученым, но и опытным администратором. ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1936. Д. 1. Л. 105. Там же. Д. 14. Л. 1. 450 Там же. Л. 1 об. 451 Там же. Д. 15. Л. 5 452 Там же. Л. 4. 453 П.И. Воробьев проработал в Учкоме около года, до лета 1937 г., когда был вызван из Монголии в Ленинград, арестован и вскоре расстрелян (см.: Люди и судьбы. Библиографический словарь востоковедов — жертв политического террора в советский период. С. 104–105). 448 449 –157– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … Все запланированные на 1936 г. экспедиции вновь были отменены. Такое распоряжение пришло уже из Президиума АН, поскольку с 1 июня 1936 г. начала работать организованная при Президиуме комиссия под председательством Н.П. Горбунова по сокращению числа академических комиссий. Часть из них было решено перевести в различные ведомственные учреждения, больше отвечающие проблематике комиссий, часть ликвидировать. По Монгольской комиссии, принимая во внимание, что в течение двух лет она не имела возможности по не зависящим от Академии наук обстоятельствам работать в Монголии и оказывать помощь Комитету наук, т. е. выполнять свои непосред­ ственные задачи, было принято решение обратиться в Наркоминдел с вопросом о целесообразности ее дальнейшего существования454. В отчете о своей деятельности за 1936 г. Монгольская комиссия еще раз подчеркнула, что экспедиционные исследования не проводятся «по причинам, не зависящим от Комиссии», а это является большим тормозом для дальнейшего развития успешно начатых работ, поскольку результаты проделанного «настоятельно и неотложно диктуют о необходимости продолжения и расширения начатых и не завершенных работ по далеко еще не исследованной, обширной территории»455. Судя по архивным документам, отражающим активно развернувшееся в начале 1937 г. планирование экспедиционной деятельности, НКИД подтвердил необходимость продолжения работы Монгольской комиссии. Возможно, в этом вопросе определенную роль сыграл и представленный Комиссией издательский план, состоящий из 26 наименований456. Оптимизм по поводу продолжения деятельности внушало и то обстоятельство, что в конце 1936 г. председатель Монгольской комиссии академик В.Л. Комаров стал президентом Академии наук. Итак, Монгольская экспедиция в 1937 г. намечалась в составе 6 отрядов, продолжительностью работ от 6 до 9 месяцев: геологический (руководитель И.П. Рачковский), палеозоологический (руко­водитель А.А. Борисяк), животноводческий (руководитель Я.Я. Лус), кормовой (руководитель В.И. Баранов), ботанический (руководитель В.Л. Ко­ маров) и историко-археологический (руководитель В.А. Казакевич)457. ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1936. Д. 1. Л. 20. Там же. Оп. 1–1937. Д. 8. Л. 74. 456 Из этого плана в 1937 г. в серии «Труды Монгольской комиссии» вышло восемь публикаций. 457 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1936. Д. 8. Л. 47. 454 455 –158– 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии Для работы привлекались сотрудники многих научных учреждений: Геологического, Ломоносовского, Почвенного институтов, Института генетики, Института востоковедения, Государственной академии истории материальной культуры, Государственного Эрмитажа, Казанского университета, Всесоюзного института растениеводства и Института животноводства ВАСХНИЛ, Ленинградского сельскохозяйственного института. Со своей стороны, проект плана работ, в целом совпадающий с предложениями Монгольской комиссии, был составлен и Комитетом наук. Особое внимание Комитет наук уделял, по-прежнему, вопросам улучшения животноводства и земледелия. Именно в этих областях Комитет наук особенно ощущал недостаток специалистов, поэтому главное место в работах по сельскому хозяйству отводилось работам животноводческого и кормового отрядов экспедиции Академии наук458. Новый 1937 г. начался с приятного для Комиссии известия: 19 января 1937 г. было принято постановление СНК СССР об организации экспедиции Академии наук в Монголию и составленный в соответствии с пожеланиями Комитета наук план, включавший кормовой, животноводческий, геологический, историко-археологический, этнолого-лингвистический отряды459, был представлен в апреле 1937 г. на утверждение Президиума АН. НО! Незадолго до этого, 4 апреля 1937 г., постановлением Политбюро были изменены и еще более ужесточены правила командирования за границу: перед утверждением на Политбюро «все разрешения на выезд за границу предварительно рассматриваются комиссией ЦК ВКП (б) по личному докладу соответствующего наркома с обязательным заключением НКВД СССР»460. После долгого ожидания решения компетентных органов 27 июня 1937 г. И.П. Рачковский телеграфирует в Москву В.Л. Комарову: «Промедление с отъездом влечет распад личного состава. Необходимо экстренное положительное разрешение вопроса»461. Положительные решения вопросов в 1937 г. заканчивались отнюдь не разрешением на заграничную командировку. В стране начались массовые политические репрессии. Гибель представителей партийной элиты, наиболее тесно связанной с научным сообществом, повлияла самым траАВП РФ. Ф. 183. Оп. 19. Папка 35. Д. 28. Л. 105. ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1937. Д. 7. Л. 36–48. 460 Цит. по: Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сборник документов. С. 71. 461 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1937. Д. 7. Л. 29. 458 459 –159– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … гическим образом и на судьбы ученых462. Жертвами репрессий в разные годы стали многие ученые, участвовавшие в работе Монгольской комиссии: востоковеды П.И. Воробьев, Ц.Ж. Жамцарано, В.А. Казакевич, А.Н. Самойлович, М.И. Тубянский, почвовед Б.Б. Полынов, ученые секретари В.И. Крыжановский и А.И. Руднев, археологи И.Г. Боровка, С.И. Руденко, С.А. Теплоухов, а также Н.П. Горбунов, представители НКИД, курировавшие научное исследование Монголии, С.С. Борисов, Л.Е. Берлин и др. Трагические события разворачивались и в Монголии, где под прямым давлением советского руководства и Коминтерна также начались массовые репрессии463. И здесь не обошлось без чистки научного сообщества, только начавшего в Монголии формироваться. Пересмотру подлежала вся деятельность Учкома/Комитета наук, поскольку «возглавляемый врагом народа Жамцарано, Ученый комитет почти с самого начала своего существования стал местом, где свили себе гнездо реакционные силы. <…> По линии научных исследований в целом и изучении природы в частности, враги делали ставку на отвлеченную академическую науку, оторванную от жизни и насущных потребностей растущей страны, тормозя этим движение страны вперед, отвлекая внимание, силы и средства от насущных задач времени»464, — отмечалось в отчетном докладе Президиума Комитета наук за 1937 г. «Принципиальной критике» со стороны Комитета наук подвер­ глась и Академия наук. Отмечая, что деловая связь Комитета и Ака­ демии наук находится не на должной высоте, Президиум напоминал о взаимных договоренностях, которых немало существовало за последние годы, но каждый раз их выполнение откладывалось465. Установление контакта с Академией наук и тесной и постоянной связи с Монгольской комиссией АН рассматривалось как самая важная и актуальная задача Комитета наук в данный момент466. Отчет был направлен в Академию наук и НКИД. В сопроводительном письме В.Л. Комарову руководитель Комитета наук Л. Дэндэв также высказал сожаление об ослаблении связи между двумя научными организациями. Необходимость этих контактов для монгольской Наука и кризисы. С. 476. Рощин С.К. Политическая история Монголии (1921–1940 гг.). С. 296. 464 ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1938. Д. 8. Л. 17–18. 465 АВП РФ. Ф. 183. Оп. 19. Папка 35. Д. 28. Л. 39. 466 Там же. Л. 57. 462 463 –160– 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии стороны объяснялась, в первую очередь, «почти полным отсутствием квалифицированных кадров»467. Однако после 1937 г. проявлять интерес к изучению Монголии стало опасно. В Ленинграде было арестовано большинство специалистов, занимавшихся монголоведческими проблемами, в Институте востоковедения в 1938 г. наполовину, вследствие арестов, обновился Кабинет монголоведения. Может быть, понимая это, президент АН В.Л. Комаров дважды отклонял просьбу НКИД командировать в Комитет наук сотрудника для оказания помощи в работе над созданием монгольского литературного языка. Об этом заместитель наркоминдел В.П. Потемкин 1 октября 1938 г. сообщил председателю СНК СССР В.М. Молотову468. По информации В.П. Потемкина, В.Л. Комаров уведомил НКИД, что «предпринимать что-либо в деле помощи монгольскому правительству в работе над монгольским языком он может лишь после специального решения Совнаркома СССР». В связи с этим Наркоминдел просил главу советского правительства «подтвердить Президиуму АН организовать небольшую научную экспедицию в МНР». Всегда актуальная в Монголии проблема с национальными научными и профессиональными кадрами особенно обострилась после трагических событий 1937 г., и решение ее теперь зависело только от СССР — единственного партнера Монголии на международной арене. В соответствии с постановлением «инстанций», «важнейшей задачей наших людей в Монголии» стало «оказание помощи по созданию и воспитанию местных национальных кадров»469. Эту задачу решали также различные учебные заведения СССР, не только Москвы (КУТВ и др.) и Ленинграда (ЛВИ, ЛИЖВЯ, Азиатский музей), но и других городов, прежде всего сибирских: Иркутск, Верхнеудинск (Улан-Удэ). В данной работе мы не затрагиваем вопроса обучения монголов в СССР. Скажем только, что в первое время возникало много трудностей, связанных, в основном, с языковым барьером и отсутствием соответствующих учебных программ, особенно важных, когда речь шла о подготовке будущих научных работников470. Не просто этот вопрос решался и в Академии наук, которая периодически приглашала по особому договору молоПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1938. Д. 8. Л. 12. ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 22а. Д. 328. Л. 3. 469 АВП РФ. Ф. 111. Оп. 18. Папка 17. Д. 30. Л. 11. 470 См., напр.: Ринчин Б. На Север шли мы за знанием // Книга братства. С. 150–161. 467 468 –161– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … дых монголов, но, в основном, их обучение в Ленинграде шло по гуманитарным дисциплинам. Несколько монгольских аспирантов учились в Институте востоковедения. Не все они пережили 1937 г. В 1938 и 1939 гг. вопрос об экспедиционной деятельности Монголь­ ской комиссии не стоял в связи с началом активных военных действий японских милитаристов и войной на Халхин-Голе. Монгольская комиссия продолжала вести камеральную обработку собранных материалов, в основном геологических, результаты которой публиковались в «Трудах Монгольской комиссии» в специальной серии «Материалы экспедиции геологического отряда под руководством И.П. Рачковского». В 1937–1940 гг. подготовили и издали десять выпусков. В конце 1938 г. Президиум утвердил новый состав Комиссии, в который вошли академики В.А. Обручев, В.В. Струве, А.А. Борисяк, С.Г. Струмилин, член-корр. Н.Н. Поппе, а также А.Я. Тугаринов, И.П. Рач­­ ковский, З.А. Лебедева, Я.Я. Лус, А. Амар, Л. Дэндэв, Г.И. Вайн­­штейн. Председателем по-прежнему оставался В.Л. Комаров, а ученым секретарем — И.П. Рачковский471. Своеобразным подведением итогов деятельности Монгольской комиссии должен был стать сборник «Монгольская Народная Рес­ публика. Результаты работы экспедиций АН СССР и Научно-исследовательского комитета МНР за период 1923–1933 гг.» под общей редакцией В.Л. Комарова, план которого 2 ноября 1939 г. И.П. Рачковский направил в научно-программный отдел Академии наук. Целью сборника являлось объединение из собранного и обработанного материала «основных результатов и вытекающие из них практические выводы, полученные в итоге работы экспедиций». Он должен был состоять из следующих разделов: «Физико-географический очерк», «Геологический очерк и вопросы гидрологии», «Почвы Монголии», «Растительный покров как кормовая база», «Флора Монголии», «Фауна Монголии», «Домашние животные Монголии», «Язык и пись­ менность Монголии»472. Кроме того, было запланировано перевести на монгольский язык несколько работ из «Трудов» Комиссии473. Но и эта инициатива не была реализована. Комиссия не смогла договоА РАН. Ф. 2. Оп. 1 а –1941. Д. 148. Л. 1. ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1939. Д. 3. Л. 47–49. 473 По настоятельной просьбе монголов в 1938 г. на монгольском языке была издана монография: Колесник Н.Н., Шульженко И.Ф. Домашние животные Монголии. М.; Л., 1938. 471 472 –162– 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии риться с предполагаемыми авторами сборника из-за их занятости другими проектами. Свою роль сыграло также сокращение в 1939 г. штатных сотрудников Комиссии с четырех до двух человек. Как пишет И.П. Рачковский ее председателю В.Л. Комарову: «Проведение в жизнь этого постановления <...> ставит Комиссию перед невозможностью выполнения намеченного плана» 474. А планов вновь было много, в том числе и экспедиционных. Этому способствовали наступившая относительная политическая стабилизация в регионе и очередные советские геостратегические задачи: создание из Монголии надежного звена в системе безопасности на Дальнем Востоке. Для этого Монголия должна иметь не только современную армию, но и жизнеспособную экономику475. Внутриполитическое развитие Монголии также стабилизировалось, точнее было унифицировано по образу и подобию «старшего брата» — советской России, авторитет которой после халхин-гольских событий стал как никогда прочен. Репрессии 1937 г. покончили с разнообразием политико-идеологических течений в стране. В середине 1939 г. был арестован последний из оставшихся в живых лидеров националдемократических сил А. Амар. Еще в 1935 г. И.В. Сталин сделал ставку на Х. Чойбалсана, который отличался особой близостью с советским руководством, доверительными отношениями с ним, убежденностью в правоте всего советского476. С марта 1939 г. Х. Чойбалсан занял все высшие правительственные посты: премьер-министра, министра иностранных дел, военного министра, главкома, министра внутренних дел. С учетом всех этих обстоятельств, 17 марта 1939 г. была ликвидирована Монгольская комиссия Политбюро ЦК ВКП (б)477. Отныне решение вопросов, связанных с МНР, передавалось в различные ведомства и министерства. Созданные многочисленные узкопрофильные научные учреждения теперь могли сами (при этом, естественно, оставаясь под идеологическим контролем) налаживать связи с монгольскими учреждениями, в том числе и с Комитетом наук. Что на самом деле и происходило. Так, в 1940 г. Всесоюзный институт кормов Наркомзема СССР совместно с А РАН. Ф. 247. Оп. 3. Д. 282. Л. 1. Лузянин С.Г. Россия — Монголия — Китай в первой половине XX в. С. 198. 476 О Х. Чойбалсане см.: Рощин С.К. Маршал Монголии Х. Чойбалсан. Штрихи к биографии. М., 2005. 477 Лузянин С.Г. Россия — Монголия — Китай в первой половине XX в. С. 204. 474 475 –163– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … Комитетом наук организовал Сенокосно-пастбищную экспедицию под руководством И.А. Цаценкина, занимавшуюся изучением пастбищ и оценкой их кормовой ценности. Участники экспедиции И.А. Цаценкин и А.А. Юнатов остались по окончании работ в распоряжении Комитета наук, где продолжали свои исследования до 1947 г. А еще раньше, в 1936– 1939 гг., в Монголии работала Ветеринарная экспедиция Наркомзема478. С инициативой проведения палеонтологических исследований в Мон­ голии выступил в начале 1941 г. Палеонтологический институт АН. Изменилась правовая основа деятельности российских ученых в Монголии: решение о проведении экспедиционных исследований ве­ домственных организаций на территории Монголии принимались, как правило, Советом министров Монголии. В большинстве случаев речь шла о совместных экспедициях. Со стороны Монголии или оказывалась мате­ риальная поддержка их проведению, или в их работе участвовали сотруд­ ники Комитета наук. Монгольская Комиссия в 1940–1941 гг. выполняла своего рода роль консультационного центра для других организаций и учреждений, разворачивающих свои исследования в Монголии и, прежде всего, для Главного геологоразведочного управления. И.П. Рачковский являлся одним из авторитетнейших экспертов по геологии Монголии, а также по организации исследований в этой стране. В 1940 г. Монгольская комиссия по просьбе Комитета науки ко­ мандировала в Монголию географа Э.М. Мурзаева (Институт геогра­ фии АН) и почвоведа Н.Д. Беспалова (Почвенный институт АН), ко­ торые проработали там несколько лет, включая военные годы. Работы Э.М. Мурзаева внесли весомый вклад в географическое изучение Монголии, в частности, физической географии страны и ее физико-гео­ графического районирования. Он стал автором целого ряда научных и научно-популярный работ по географии и топонимике Монголии, о ее исследователях, ярких публикаций о своих многочисленных экспе­ дициях по стране479. Большую работу в годы пребывания в Монголии Ветеринарная экспедиция была организована по просьбе правительства Монголии в 1936 г. и работала до 1939 г., когда сотрудники экспедиции были зачислены в штат Министерства скотоводства и земледелия и Комитета наук (Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Документы и материалы. Т. I. 1921–1940. С. 552) 479 Итогом работы Э.М. Мурзаева в Монголии стала монография «Монголь­ ская Народная Республика. Физико-географическое описание» (М., 1948), удостоенная в 1951 г. Сталинской премии. 478 –164– 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии (1940–1944) Э.М. Мурзаев проделал по развитию кабинета географии Комитета наук. Н.Д. Беспалов составил почвенную карту МНР в масштабе 1: 3 000 000 и обширное описание почв страны, собрал значительный химико-аналитический материал не только по почвам, но и по внутренним водам Монголии480. На 1941 г. была запланирована новая комплексная экспедиция Академии наук и проведена большая работа по ее подготовке. В.Л. Ко­ маров 16 апреля 1941 г. сообщил о ее организации полномочному представителю Монголии в СССР Ж. Самбу481. В 1941 г. намечалось проведение неосуществленных работ предыдущих лет: геологических (составление стратиграфического разреза среднекембрийской толщи в районе среднего течения р. Дзанхай в западной Монголии); животноводческих (разработка практических мероприятий по повышению эффективности животноводства); ботанических (изучение флоры Монголии как кормовой базы для животноводства); лимнологических (изучение северной и южной части озера Косогол в целях выяснения его генезиса и разработки мероприятий по наиболее рациональному использованию этого водоема); палеонтологических раскопок и исследования монгольских месторождений ископаемых позвоночных. Для реализации этой программы Академия наук предполагала командировать в Монголию 15 российских ученых, к которым должны были присоединиться сотрудники Комитета наук. В.Л. Комаров просил также монгольское правительство и Комитет наук высказать свои пожелания и предложения для планирования работ в последующие годы, чтобы «намеченные мероприятия отвечали нуждам Монгольской Народной Республики». О важности, которую придавала новой инициативе Академии наук монгольская сторона, говорит тот факт, что Ж. Самбу телеграммой направил этот запрос премьер-министру Монголии с просьбой срочно сообщить ему мнение правительства и предложения Комитета наук482. Письмо В.Л. Комарова, казалось бы, свидетельствовало, что в академических учреждениях вновь появилась заинтересованность в исследовательской работе в Монголии, а у руководства Академии наук Беспалов Н.Д. Почвы Монгольской Народной Республики. М., 1951; Балдаев Р.Л., Чимитдоржиев Ш.Б. Сотрудничество СССР и МНР в области науки на социалистическом этапе развития МНР��������� .�������� С. 134. 481 А РАН. Ф. 339. Оп. 3. Д. 283. Л. 1, 1 об. 482 Национальный центральный архив Монголии. Сх. 23. Д. 3. Хн. 170. Х. 22. 480 –165– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … (прежде всего, ее президента) — желание продолжить научное сотрудничество с Комитетом наук. Однако на заседании Президиума АН 21 мая 1941 г. обнаружилась непонятная организационная несогласованность: сформировать экспедицию оказалось невозможным «ввиду отсутствия из-за отъезда на полевые работы геологов и других научных работников», и Президиум перенес ее организацию на 1942 г.483 В деятельности Монгольской комиссии 1930-х — начала 1940-х гг. часто приходится употреблять союз «НО»: все запланировано, утверждено, профинансировано, НО... Внешнеполитическая, внутриполитическая, идеологическая, экономическая, финансовая, организационная ситуация не позволяли реализовывать намеченные исследовательские планы. Комиссию обвиняли в оторванности от «запросов практиче­ской жизни», Политбюро ЦК ВКП (б) признавало ее экспедиции нецелесообразными. НО! Комиссию не ликвидировали. Она продолжала работать. Очевидно, большую роль в сохранении Монгольской комиссии играло ее внешнеполитическое предназначение. Недаром НКИД, давая в 1938 г. наставления новому полпреду СССР в Монголии, очередной раз указывал: «Монголия представляет для СССР очень большое политическое значение»484. Хотя, определенную роль могло сыграть и то обстоятельство, что ее председателем являлся президент Академии наук В.Л. Комаров. Тем не менее, с 1933 г. Монгольская комиссия не смогла организовать ни одной экспедиции, не считая двух индивидуальных командировок: Э.М. Мурзаева и Н.Д. Беспалова. В отсутствие экспедиционных исследований шла интенсивная издательская работа. С 1927 по 1941 гг. вышло 2 выпуска «Северной Монголии», 15 выпусков «Материалов» и 37 выпусков «Трудов» Комиссии. Все издания регулярно передавались в Комитет наук Мон­ голии. Дальнейшие планы перечеркнула Великая Отечественная война. Последняя запись в делах Монгольской комиссии, хранящихся в Санкт-Петербурге, в ПФА РАН485, относится к 8 июля 1941 г. и свидетельствует о том, что И.П. Рачковский сдал имущество Монгольской комиссии, как-то: бинокли, кожаные полевые сумки и т. п. во временА РАН. Ф. 2. Оп. 1а–1941. Д. 148. Л. 19. АВП РФ. Ф. 5. Оп. 18. Папка 146. Д. 113. Л. 4. Письмо полпреду СССР в Монголии М.О. Голубчику, 20 июля 1938 г. 485 Послевоенные документы Монгольской комиссии находятся в А РАН, в Москве. 483 484 –166– 3.5. Прекращение экспедиционной деятельности Монгольской комиссии ное пользование Василеостровского военного комиссариата г. Ленинграда486. Следует отметить, что монгольский народ во время войны оказывал искреннюю и разнообразную помощь СССР (танковая колонна «Революционная Монголия», авиационная эскадрилья «Монгольский арат», продовольствие, и многое другое)487. Несмотря на сворачивание работы Монгольской комиссии, научная деятельность российских ученых в Монголии не прекратилась и во время Великой Отечественной войны. Руководство их исследованиями в этот период взял на себя Комитет наук Монголии. В 1942 г. возобновила свою деятельность Сенокосно-пастбищная экспедиция, к которой присоединились географ Э.М. Мурзаев и зоолог А.Г. Банников. Был обследован район северо-западного склона Кентея (бассейны рек Хары, Иро и левобережных притоков Чикоя) и Заалтайской Гоби488. Изучением почв в западной и восточной части Монголии занимался в 1940–1943 гг. Н.Д. Беспалов, растениеводческие исследования в Гоби в 1940–1945 гг. проводил совместно с монгольскими учеными В.Ф. Шубин. Эти работы затем были обобщены в ряде публикаций, изданных Монгольской комиссией489. Продолжала также работать Восточная геологоразведочная экспедиция. В 1942–1944 гг. Институт земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн АН начал проведение на территории Монголии магнитной съемки для изучения распределения элементов земного магнитного поля490. В 1920–1940-хх гг. исследованиями российских ученых была охвачена почти вся территория Монголии. В академических учреждениях ПФА РАН. Ф. 339. Оп. 1–1941. Д. 9. Л. 10. О помощи, которую Монголия оказывала СССР во время войны см.: Хишигт Н. Движение монгольского народа за помощь фронту во время Великой Отечественной войны // Вторая мировая война и Монголия. Улан-Батор, 2005. С. 52-66. 488 Мурзаев Э.М. Географические исследования Монгольской Народной Республики. С. 165–167; Мурзаев Э.М. Годы исканий в Азии. М., 1973. 489 Банников А.Г. Млекопитающие Монгольской Народной Республики. М., 1953. Он же. Определитель млекопитающих Монгольской Народной Республики. М., 1953; Беспалов Н.Д. Почвы Монгольской Народной Республики; Шубин В.Ф. Земледелие Монгольской Народной Республики. М., 1953. 490 Киселев И.Н. Советско-монгольское научное сотрудничество (на примере АН СССР и АН МНР). С. 163. 486 487 –167– Гл. 3. Монгольская комиссия Академии наук СССР … различного профиля был накоплен богатейший материал, своего рода база данных по природным особенностям и богатствам Монголии, ее истории, языку, литературе. Эта информация, безусловно, представляла большой интерес для быстро развивающегося монгольского научного сообщества. Но еще большее значение для монгольских ученых имело восстановление прерванных войной связей с Академией наук — пока еще единственного международного партнера Комитета наук. Помощь российских ученых была важна и для решения проблем экономического развития послевоенной Монголии. Связующим звеном между Комитетом наук и Академией наук в довоенные годы являлась Монгольская комиссия АН. Сможет ли она возобновить свою деятельность и вновь стать научным центром по организации исследовательской работы в Монголии в новых социально-политических условиях? Будет ли актуальна ее дальнейшая деятельность в системе послевоенных российско-монгольских научных связей? Эти вопросы мы рассмотрим в последней главе нашей истории. Глава 4. МОНГОЛЬСКАЯ КОМИССИЯ АКАДЕМИИ НАУК — ЭКСПЕРТ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ В СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ МОНГОЛИИ. 1945–1953 ГГ. 4.1. Возобновление деятельности Монгольской комиссии: старая форма — новое содержание «Мы искренне надеемся, что в ближайшие годы Академия наук при Вашем горячем участии возобновит работу Монгольской комиссии» Из письма Комитета наук Монголии В.Л. Комарову После окончания Второй мировой войны немалую роль в складывании тенденций научных исследований российских ученых в МНР сыграли изменения в политической ситуации в Дальневосточном регионе и, прежде всего, международно-правового положения Монголии. В результате реализации решений Ялтинской конференции (4–11 февраля 1945 г.), советско-китайского договора от 14 августа 1945 г., итогов плебисцита в Монголии (20 октября 1945 г.) и признания Китаем 5 января 1946 г. не–169– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… зависимости МНР, Монголия приобрела полноценный международный статус суверенного государства491. Уже в этих новых условиях 27 февраля 1946 г. между СССР и МНР был заключен Договор о дружбе и взаимопомощи и Соглашение об экономическом и культурном сотрудничестве492. К концу 1930-х гг. окончательно сформировалась модель совет­ ско-монгольских отношений «старший брат — младший брат»493, которая значительно упрочилась благодаря военной помощи СССР монгольскому народу на Халхин-Голе и приобрела практически незыблемый характер после решительных действий И.В. Сталина в вопросе о сохранении статус-кво Монголии при подписании в 1945 г. условий вступления СССР в войну против Японии494. Что касается внутреннего положения Монголии, то 1940-е – 1950-е годы трактуются в документах МНРП как этап строительства основ социализма. На практике это означало прежде всего переход к плановой системе экономики (с 1948 г. началось выполнение первой пятилетки) и кооперирование аратов, которое в это период проходило с учетом перегибов 1930-х гг. Глава государства Х. Чойбалсан был до конца жизни «осторожен и нетороплив в этом вопросе», не забывал трагические уроки «левацкого эксперимента»495. Кроме того, в Монголии, как и в СССР, развернулась «целинная эпопея» — экстенсивное развитие зернового хозяйства. В политической сфере происходило упрочение авторитарности и подмена партийным руководством функций государственных и хозяйственных органов. Как правило, вся экономическая деятельность и социальные преобразования базировалась на копировании опыта «старшего брата» — Советского Союза. Все эти факторы оказывали влияние на формирование основных направлений экспедиционной деятельности Академии наук в Монголии. Монгольское руководство по-прежнему пыталось от научного сообщества получить конкретные рекомендации для резкого качественного изменения экономических показателей, особенно в сельЛузянин С.Г. Россия — Монголия — Китай. Политические взаимоотношения в 1911–1946 гг. С. 214–219. 492 Советско-монгольские отношения 1921–1974. Т. II. 1941–1974. Ч. 1. Сборник документов. М.; Улан-Батор, 1979. С. 134–137. 493 Бойкова Е.В. Некоторые проблемы советско-монгольских отношений в 1930-е годы. С. 132. 494 См.: Вторая мировая война и Монголия. Улан-Батор, 2005. 495 Рощин С.К. Политическая история Монголии (1921–1940 гг.). С. 297. 491 –170– 4.1. Возобновление деятельности Монгольской комиссии… ском хозяйстве, для выполнения партийных решений, принимаемых в ходе реализации догматических установок теории строительства развитого социализма. Советское правительство, в свою очередь, также стремилось форсировать мероприятия по экономическому укреплению своего стратегического партнера в Азии, поддерживая разнообразные способы помощи Монголии. В монгольских учреждениях и на предприятиях работали российские специалисты, оказывая профессиональную и организационную помощь своим коллегам. В научной жизни Монголии к 1945 г. произошли заметные изменения. Прежде всего следует отметить создание первого Монгольского государственного университета, открытого в 1942 г. Значительно расширился Комитет наук. В его составе появилась химическая лаборатория и так необходимые монгольской экономике кабинет животновод­ ства и геологоразведочный кабинет. В Академии наук еще до начала Великой Отечественной войны рассматривался вопрос о возобновлении практически прерванных после 1937 г. прямых связей с Комитетом наук Монголии. На заседании Президиума АН 21 мая 1941 г. было признано целесообразным командировать в Монголию одного из действительных членов Академии наук для установления контактов с Комитетом наук и другими учреждениями Монголии «в целях выяснения на месте конкретных форм и направлений оказания научной помощи» со стороны Академии наук «в деле дальнейшего развития народного хозяйства и культуры Монголии». Найти такого кандидата поручалось вице-президенту АН, академику О.Ю. Шмидту496. Решение осталось нереализованным. Инициировали восстановление научных контактов в начале 1944 г. сами монгольские ученые. Президиум Комитета наук в апреле 1944 г. направил письмо на имя В.Л. Комарова (и как президента Академии наук, и как председателя Монгольской комиссии), в котором выразил искреннюю надежду, что в ближайшие годы Академия наук при его «горячем участии возобновит работу Монгольской комиссии, организует столь плодотворную деятельность научных экспедиций в Монголии, а также поможет дальнейшему росту научных кадров и обеспечит высококвалифицированную консультацию и помощь со стороны соответствующих академических институтов»497. 496 497 А РАН. Ф. 2. Оп. 1а–1941. Д. 148. Л. 19. А РАН. Ф. 247. Оп. 3. Д. 284. Л. 1. –171– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… В конце ноября 1944 г. И.П. Рачковский проинформировал Отде­ ление геолого-географических наук (ОГГН) Академии наук, что, согласно выраженным пожеланиями правительства МНР и Комитета наук, Монгольская комиссия приступает к постановке работ по все­стороннему изучению Монголии. Предполагается продолжение геологических, геохимических, почвенных и географических исследований. В связи с этим Монгольская комиссия просила высказать свое мнение и возможность участия сотрудников отделения в этих работах498. Конкретные шаги по возобновлению деятельности Комиссии были приняты после совещания российских и монгольских ученых, состоявшегося 2 июля 1945 г. в рамках юбилейных мероприятий по празднованию 220-летия Академии наук. В заседании, прошедшем под председательством В.Л. Комарова, участвовали академики В.А. Обручев и С.С. Смирнов, члены-корреспонденты АН Б.Б. Полынов и А.Г. Волог­ дин, доктора наук П.В. Погорельский, Н.В. Павлов, Ю.А. Орлов, Н.И. Ва­­лотин, И.А. Цаценкин, И.П. Рачковский, кандидат наук Э.М. Мур­­ заев, а также представители Монголии: председатель Комитета наук Ж. Дугэрсурэн, ректор Монгольского университета Б. Ширендэв, член Комитета наук Б. Ринчин. В выступлениях участников совещания звучал большой оптимизм в отношении перспектив проведения дальнейших исследований. Говорилось также и о необходимости укреплять и расширять контакты между научными учреждениями двух стран. Ж. Дугэрсурэн выразил благодарность Комиссии за работу по исследованию природы и культуры Монголии, отметив, что на результатах этой деятельности и публикациях «Трудов» Комиссии сейчас строится научная работа в Монголии, и высказал пожелание, чтобы Монгольская комиссия возобновила практику совместных научных исследований. Б. Ширендэв также выразил надежду, что совещание заложит основу для продолжения детального и систематического изучения Монголии, и предложил включить в план работы изучение истории, культуры, искусства и литературы страны. Краткий отчет об этой встрече был опубликован в «Вестнике Ака­ демии наук»499. Как сказано в заметке, руководитель монгольского наТам же. Ф. 642. Оп. 3. Д. 116. Л. 1. В Монгольской комиссии АН СССР // Вестник АН СССР. 1945. № 9. С. 104–105. 498 499 –172– 4.1. Возобновление деятельности Монгольской комиссии… учного учреждения отметил, что академические экспедиции в послевоенное время не должны сосредотачивать свое основное внимание на области палеонтологии. Наиболее актуальным сейчас для Монголии являются экономико-географические исследования районов кочевого скотоводства. Желательными также являются историко-археологические и лингвистические исследования. По итогам заседания было принято решение ходатайствовать перед Президиумом АН о направлении делегации российских ученых в УланБатор и разработке Монгольской комиссией плана совместных экспедиций по исследованию Монголии. Однако с первых дней организационного этапа возникли проблемы, которые обозначились в деятельности Монгольской комиссии уже в начале 1930-х гг.: расхождение в целях, задачах и направлениях исследовательской работы, которые ставила Комиссия, и конкретной помощи, которую от нее ждала Монголия. Против «академического подхода» к предстоящей работе сразу же активно выступил руководитель экономического отряда Монгольской экспедиции в 1930–1931 гг., а ныне заведующий отделом географии сельского хозяйства Института географии АН, член партии с 1921 г. П.В. Погорельский. Уже 6 июля 1945 г., упреждая все другие инициативы, он написал большую докладную записку в ЦК ВКП (б) — практически программный документ, в котором изложил свой взгляд на проведение экономического обследования Монголии, поскольку, по его мнению, «вместо серьезной науки мы часто даем для Монголии суррогаты», имея в виду экономические рекомендации. В сопроводительной записке П.В. Погорельский оговаривал, что поставленные им вопросы ни в ком случае не должны отражаться на организации работ по палеонтологии, геологии и т. д. П.В. Погорельский настаивал, чтобы работы по изучению экономики и сельского хозяйства, о проведении которых больше всего просит монгольская сторона, должны быть «организованы по-особому, а именно, под большим внимательным контролем партийной организации и нашего Президиума, который в свое время в монгольских делах разбирался очень хорошо»500. Обстановка в Монголии, считал П.В. Погорельский сложная, и если ставить серьезные исследования по экономике сельского хозяйства, то их нужно хорошо подготовить. Для чего необходимо обратиться к опыту проведения комплексных 500 А РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 4. Л. 138. –173– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… сельскохозяйственных исследований, проведенных Академией наук в Казахстане, Киргизии, Туркмении, на Северном Кавказе. Этот опыт и позволил бы в сравнительно короткое время «вооружить наших советников в Монголии доброкачественными научными материалами. В этом, — подчеркивает автор записки, — крайняя нужда»501, особенно по проблеме «оседания»502. Он предостерегал, что в этом вопросе монголы могут повторить многие ошибки наших среднеазиатских республик, и, справедливо считая эту проблему достаточно сложной и очень ответственной, призывал к ее тщательному историческому изучению и учету нашего опыта, не забывая трагические страницы недавней монгольской истории — перегибы в вопросе кооперирования аратов. Условием успешности работы в Монголии, считал П.В. Погорель­ ский, является слаженность сельскохозяйственной группы, авторитетность ее руководства и, самое главное, известная осторожность в суждениях до конца разработки материалов, до «политической апробации выводов». Иными словами, исследовательская группа в научной отчетности «не может быть подчинена руководству экспедиции, если оно будет назначено из людей, не имеющих отношения к большой политике», поскольку «в обстановке неизбежных классовых противоречий преждевременное обнародование каких-либо экономических материалов совершенно недопустимо»503. Далее автор записки высказывает свое мнение по формированию экспедиции, которая должна состоять из специалистов сельского хозяйства — кормовиков и животноводов, а также гидрогеологов, климатологов, экономистов и статистиков. Руководящее, «цементирующее» звено» отряда должно быть составлено из экономистов, которые будут обязаны разработать программу для всех участников экспедиции, чтобы не произошло того, «что обычно получается в наших так называемых комплексных экспедициях Академии наук, в которых, по существу, никакого комплекса, как правило, нет»504. В этом случае очень актуальным, продолжает дальше П.В. Погорельский, является подбор кадров для этих работ. И его ни в коем случае нельзя перепоручать только руководству экспедиции или даже Монгольской комиссии. А РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 4. Л. 141. Так в тексте. 503 А РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 4. Л. 142. 504 Там же. 501 502 –174– 4.1. Возобновление деятельности Монгольской комиссии… Надо сказать, что П.В. Погорельский являлся одним из крупнейших специалистов по экономике кочевых хозяйств. Окончив в 1925 г. экономический факультет Среднеазиатского университета, он в течение трех лет, по решению Среднеазиатского бюро ЦК ВКП (б), изучал экономику и политическое состояние пограничных областей Средней Азии, затем закончил аспирантуру при Институте экономики сельского хозяйства, участвовал в Монгольских экспедициях АН, в 1940-х гг. руководил Казахстанской экспедиции АН, организованной по распоряжению СНК СССР. По ее результатам правительству страны были даны рекомендации по использованию земельного фонда этого региона505. Сегодня, когда мы знаем, как драматически для экономики Монголии закончилось построение социализма в стране506, трудно оценить научную состоятельность советов и рекомендаций П.В. Пого­ рельского. Однозначно можно сказать, что ему была свойственна партийная дисциплина, высокая исполнительская ответственность и профессионализм, но в рамках воспринятых доктрин научного коммунизма и политической экономии. Однако это была беда не только конкретного человека, а целого поколения ученых-экономистов, воспитанных на догмах марксизма-ленинизма-сталинизма. Пока записка П.В. Погорельского по существу организации изучения Монголии ходила по партийным инстанциям, в Монгольской комиссии развернулась активная работа по планированию предстоящих исследований. В этот момент Комиссию постиг тяжелый удар: в декабре 1945 г. умер ее председатель, президент Академии наук В.Л. Комаров. Новым председателем Комиссии в 1946 г. стал крупнейший специалист по геологии Центральной Азии академик В.А. Обручев. У этого назначения был один существенный недостаток — В.А. Обручев не занимал руководящих постов в Академии наук, но имелось и большое преимущество — у В.А. Обручева была очень сильная личная заинтересованность в возобновлении деятельности Монгольской комиссии, у истоков организации которой он стоял в начале 1920-х гг. Особенно важным ученый считал продолжение Комиссией блестяще начатого в 1920–1930-х гг. геологического изучения Монголии, которое теАВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 104. Оп. 1. Д. 164. Л. 1–2, 6, 14. См. также: Митин В.В. Экономические исследования в деятельности Монгольской комиссии АН СССР. 506 См., напр.: Яскина Г.С. Монголия: смена модели развития (Политические и экономические реформы). М., 1994. 505 –175– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… перь практически полностью перешло в ведение Комитета по делам геологии при СНК СССР. Заместителем председателя Монгольской комиссии стал И.П. Рачковский, в 1948 г. его сменил Б.Б. Полынов, которого в 1950 г. заменили академик В.С. Немчинов и член-корр. Е.М. Жуков507, на должность ученого секретаря МОНК (так сокращенно стали называть Комиссию) был приглашен А.И. Шастов, в 1947 г. — М.К. Расцветаев. На рассмотрение Президиума АН был подан новый состав Мон­ гольской комиссии, в который вошли академики Б.Б. Полынов (Поч­ венный институт), А.А. Григорьев (директор Института географии), С.А. Козин (Институт востоковедения), член-корр. Е.М. Лав­ренко (БИН), а также геолог С.В. Обру­чев, биологи Я.Я. Лус (Институт эволюционной морфологии), А.Я. Тугаринов (ЗИН), ботаник Л.Е. Ро­ дин (БИН), географ Э.М. Мурзаев (Институт географии), экономист П.В. Погорельский (Институт географии), историк и этнограф С.П. Толстов (директор Института этнографии), председатель Комитета наук Монголии Б. Жаргалсайхан, ректор Монгольского государственного университета Б. Ширэндэв. Монгольскую комиссию в 1946 г. из непосредственного подчинения Президиума АН перевели в состав Отделения геолого-географических наук, с которым наиболее тесно была связана профессиональная и административная деятельность В.А. Обручева как директора Института мерзловедения АН. С этого года местом нахождения Комиссии стала Москва. О своем желании участвовать в исследовании Монголии заявили Институт географии, Институт эволюционной морфологии, Институт леса, Институт этнографии и антропологии, Институт востоковедения, Ботанический, Зоологический, Палеонтологический, Геологический институты АН, Всесоюзное географическое общество. Каждое из этих учреждений представило темы своих предполагаемых работ508. Такая заинтересованность академических учреждений, по нашему мнению, в определенной степени объясняется ситуаций поиска государственного заказа в период послевоенного восстановления деятельности институтов. Разработанный МОНК план Монгольской экспедиции преду­ сматривал в 1946 г. отправку 3-х геологических отрядов (ВосточноСудя по архивным материалам, Е.М. Жуков не принимал активного участия в работе Монгольской комиссии. 508 А РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 3. Л. 25–26. 507 –176– 4.1. Возобновление деятельности Монгольской комиссии… Монгольского, Хангайского и Гобийского), Косогольского озероведческого отряда, филологического отряда Института востоковедения509, экономико-географической группы Института географии. Предполагалось также включить в состав экспедиции Монгольской комиссии и Палеонтологическую экспедицию, организованную с особого разрешения Совета Министров СССР еще в 1941 г. Как отметил поверенный в делах МНР в СССР Идамжаб в своем письме от 23 марта 1946 г., переданном из Дальневосточного отдела МИД академику-секретарю Президиума АН Н.Г. Бруевичу, правительство МНР, ознакомившись с планом исследовательских работ на 1946 г., выразило свое удовлетворение и отметило, что «проведение такой работы будет большим вкладом в дело более полного изучения нашей страны и возобновления совместной работы Монгольской комиссии АН СССР и Комитета наук МНР»510. Работы предполагалось начать летом 1946 г. Однако сразу же возникли различного рода организационные трудности. 29 апреля 1946 г. состоялось совещание начальников отрядов намечаемой экспедиции511, на котором была заслушана информация И.П. Рачковского о его докладе академику Н.Г. Бруевичу о ходе подготовки к началу работ в Монголии. Выяснилось, что отряды будут готовы к выезду только к началу августа. Некоторые работы, учитывая специфику монгольского климата, начинать в это время уже бессмысленно. В итоге было решено в текущем 1946 г. ограничиться предварительным подготовительным выездом одного-двух отрядов, чтобы в следующем году приступить к полноценной работе. Вину за организационные недоработки возложили на Монгольскую комиссию. Для исправления этого положения оргработы, по указанию академика Н.Г. Бруевича, возглавил П.В. Погорельский, которому также вменялось в обязанность представить пятилетний план экспедиционных работ для согласования с правительством Монголии. Очередная попытка возобновления экспедиционной работы окончилась неудачей: экспедиция Монгольской комиссии в Монголию в 1946 г. не выехала. Виной тому были уже не внешние обстоятельства, а элементарная несогласованность в действиях различных институтов и значительно возросшая с 1930-х гг. бюрократизация деятельТам же. Д. 1. Л. 7. АВП РФ. Ф. 111. Оп. 29. Папка 32. Д. 36. Л. 3. 511 АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 104. Оп. 1. Д. 157. Л. 1–2. 509 510 –177– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… ности академических учреждений. Договориться о взаимодействии с несколькими институтами становилось все труднее, тем более когда председатель Комиссии не являлся крупным академическим администратором. В то же время Палеонтологическая экспедиция под руковод­ством И.А. Ефремова и Ю.А. Орлова, которая действовала независимо от Монгольской комиссии, успела провести все подготовительные работы и выехала в Монголию. Экспедиция работала в Монголии в 1946–1949 гг., открыла местонахождение исполинских динозавров и древних млекопитающих512. В рапорте руководителей экспедиции премьер-министру Монголии Х. Чойбалсану о результатах работы в 1946 г. отмечалось, что Монголия «является богатейшей кладовой древних животных. Изучение этих останков позволит приоткрыть завесу над историей развития животного мира не только на азиатском континенте, но и в других частях света»513. Кроме того, научное изучение останков древних животных имеет немаловажное значение для развития геологии в стране. Отчет об этой экспедиции был опубликован Монгольской комиссией в ее «Трудах»514. Самостоятельно, без «координирующей» помощи Комиссии, в 1948–1949 г. плодотворно работала в Монголии Историко-этнографическая экспедиция Института истории материальной культуры под руководством С.В. Киселева. Ее целью являлось изучение исторических памятников древней и средневековой истории Монголии и древнемонгольских городов. Экспедиция производила раскопки на развалинах столицы Монгольской империи — Каракорума и древних городах в бассейнах рек Орхона, Толы и Керулена515. Работы экспедиции Монгольской комиссии сместились на следующий, 1947 г. Для их более четкой организации Комиссия созвала в конце сентября 1946 г. расширенное совещание, на котором предполагалось рассмотреть исследовательские (пятилетний и на 1947 г.) и издательские планы, а также проект Договора между Академией наук и Комитетом наук о проведении совместных работ. К 1 ноября 1946 г. Подробнее см.: Ефремов И.Г. Дорога ветров (Гобийские заметки). М., 1980; Рождественский А.К. На поиски динозавра в Гоби. М., 1969. 513 Советско-монгольские отношения 1921–1974. Т. II: 1941–1974. Ч. 1. С. 140. 514 Сборник работ по палеонтологии Монгольской Народной Республики. М.; Л., 1954. — Труды Монгольской комиссии. Вып. 59. 515 См.: Древнемонгольские города. М., 1960. 512 –178– 4.1. Возобновление деятельности Монгольской комиссии… план на 1947 г. был разработан и направлен в Восточный отдел МИД для передачи его на согласование в Комитет наук Монголии516. В документе констатировалось, что для разрешения одной из важнейших народно-хозяйственных задач Монгольской Народной Республики — увеличения поголовья скота и резкое улучшение его качественных особенностей — Академия наук и Комитет наук организуют в 1947 г. совместную экспедицию по обследованию Хангайской степной зоны, в рамках которой будут проведены также исследования водных и кормовых ресурсов, экономики и организационных форм животноводства Монголии. Выполнять эту работу со стороны Академии наук будут Институт географии, БИН, Институт эволюционной морфологии. В развитии данного плана предполагалась разработка детальных программ и смет к декабрю 1946 г. с расчетом 4–5 месячной полевой работы в 1947 г. и начала ее не позже 1–15 мая 1947 г. Финансировать экспедицию должна будет как российская, так и монгольская сторона. Здесь же для обсуждения прилагались и планы изучения геологической структуры Монголии, озера Косогол, а также растительности страны. Ознакомившись с проектом работ Монгольской комиссии, Б. Жар­ галсайхан и Б. Ширендэв (они в это время находились в Моск­ве) 17 ноября 1946 г. представили свои дополнения к предлагаемому плану517. В частности, монгольские ученые просили обратить особое внимание на составление и издание учебника полной истории монгольского народа518; изучение этнографии народов, населяющих территорию МНР; архитектурное изучение вещественных памятников истории монгольского народа; составление учебников полной грамматики монгольского языка и литературы; изучение истории культуры монгольского народа (искусства, просвещения, медицины и др.); географическое АВП РФ. Ф. 111. Оп. 29. Папка 32. Д. 36. Л. 4, 5–8. А РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 3. Л. 21. 518 Для выполнения этой работы в 1946 г. было составлено специальное Соглашение между Комитетом наук МНР и АН СССР о написании одно- и трехтомной «Истории МНР» (Советско-монгольские отношения 1921–1974. Т. II. 1941–1974. Ч. 1. С. 141–144). Решением Политбюро ЦК ВКП (б) от 7 июля 1946 г. в Монголию была направлена специальная экспедиция «в целях оказания помощи ЦК МНРП в разработке истории МНР» в составе профессора Устюжанинова И.Н. (руководитель), к. и. н. Киселева С.В., к. ю. н. Бартановой А.А. и к. и. н. Цыбикова Б.Д. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1059. Л. 63). Итогом этой работы явилась «История Монгольской Народной Республики», изданная в Москве в 1954 г. 516 517 –179– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… изучение, главным образом, составление физико-географической и экономико-географической карт Монголии; издание литературных источников для практических мероприятий по организации курортно-лечебных учреждений; изучение петрографии окружающих районов Улан-Батора для мероприятий по использованию различных строительных камней; изучение водных и кормовых ресурсов, экономики животноводства, породности скота, структуры почв и др. Как сказано в письме, «все вышеперечисленные темы наиболее полно отражают в намечаемом пятилетнем плане Комитета наук МНР научно-исследовательскую работу на ближайшие годы». О готовности Комитета наук поддержать работу российских исследователей говорит и тот факт, что монгольская сторона выделила финансирование для участия сотрудников Комитета наук в 1947 г. в работе сельскохозяйственной экспедиции (136 000 тугриков) и для частичного покрытия расходов самостоятельных работ Академии наук (100 000 тугриков)519. С учетом просьб Комитета наук к концу 1946 г. был разработан пятилетний план научно-исследовательских работ Монгольской комиссии на 1947–1952 гг.520 В его преамбуле отмечалось, что основы научного исследования Монголии были заложены крупнейшими русскими учеными: Н.М. Пржевальским, В.А. Обручевым, Г.Н. Потаниным, В.Л. Комаровым, М.М. Усовым, П.К. Козловым, Б.Б. Полыновым и др., затем продолжены Академией наук, Министерством по делам геологии и другими исследовательскими организациями. Но эти исследования были далеко недостаточными, чтобы обеспечить народнохозяйственное и культурное развитие Монголии. И сейчас, по мнению руководителей Монгольской комиссии, представилась возможность заключения специального договора между Академией наук и Комитетом наук для продолжения работ, начатых еще в 1920-е гг. В основу пятилетнего плана Монгольской комиссии были положены следующие основные задачи: — способствовать как развитию совместной научно-исследовательской работы Академии наук и монгольских научно-исследовательских организаций, так и развитию самостоятельных научно-исследовательских работ Академии наук в Монголии; 519 520 А РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 1. Л. 43. Там же. Л. 65–72 . –180– 4.1. Возобновление деятельности Монгольской комиссии… — обеспечивать обмен научной информацией между Академией наук и монгольскими научно-исследовательскими организациями, в первую очередь, Комитета наук Монголии; — оказывать монгольским научно-исследовательским организациям дружескую помощь в выполнении стоящих перед ними научно-исследовательских задач в связи с генеральными задачами развития народного хозяйства и культуры монгольского народа. Для их решения предполагалось проведение работ по нескольким направлениям. Основное внимание уделялось, во-первых, повышению уровня и качества животноводства Монголии. Этому должны будут способствовать исследования Института эволюционной морфологии АН (изучение породного состава домашнего скота, путей его качественного улучшения, изучение результатов метизации) и Ботанического института (изучение растительного покрова пастбищ и сенокосов в целях правильного планирования их использования и разработки мероприятий по улучшению их хозяйственной ценности). Причем БИН планировал результаты работ обобщить в виде монографий: «Кормовые угодья МНР», «Растительность МНР» с приложением карты в масштабе 1: 500 000, «Определитель растений МНР», «Флора МНР». В комплекс исследований растительного покрова входило и изучение почв Монголии, а также закономерностей их географического размещения. Выполнять эту программу БИН предполагал совместно с Почвенным институтом. Вторым основным направлением являлись гидрологические исследования и исследования вод поверхностного стока, «для разработки мероприятий правильного водоснабжения и водообеспечения пастбищных территорий, скотопрогонов и мест поселений», которые брал на себя Институт географии. Указанные работы были необходимы также для составления водного кадастра Монголии. Институт географии должен был провести и экономические исследования для оценки природных ресурсов сельского хозяйства и разработки перспектив развития пастбищного животноводства в Монголии. Все вышеперечисленные работы предполагалось обязательно проводить институтами Академии наук совместно и на паритетных началах с Комитетом наук, Монгольским государственным университетом и другими учреждениями МНР. Следующим направлением являлись естественноисторические исследования, в первую очередь геологические. Как отмечалось в объясни–181– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… тельной записке, работами Академии наук, Комитета наук и Спецгео в геологическом отношении изучено не более 15 % территории республики. Поэтому в настоящий момент необходимо обобщить накопившийся материал, пополнить его новыми наблюдениями по малоисследованным районам и дать общую схему тектоники Монголии, как основу для поисков рудных месторождений (в особенности редких металлов), угля, горючих сланцев и др. Намечалось также продолжение работ по геоморфологии и стратиграфии континентальных отложений МНР. Выполнять эти работы планировалось силами Геологического института АН. В области географии предполагалось написание «Географии МНР» и составление ряда карт Монголии: физической, экономиче­ской и специальных (геоботанических, почвенных и других). Эти работы будут совместно осуществлять Институт географии, Почвенный институт, БИН. Палеонтологическими исследованиями продолжит заниматься экспедиция Палеонтологического института, а зоологическими — Зоологический институт, который намечал обширную программу исследований, в первую очередь районов Кобдо, Гоби и лесистой части Монгольского Алтая. Особое внимание в плане уделялось лимнологическим работам на озере Косогол. Его изучение было теснейшим образом связано с проблемами Байкала и должно было явиться непосредственным продолжением работ Байкальской лимнологической станции АН. В последнем направлении рассматривались гуманитарные исследования, в частности, предлагалось проведение следующих работ: составление истории монгольского народа с древнего периода и до наших дней (Институт истории материальной культуры им. Н.Я. Марра и Институт истории АН); составление Монгольского энциклопедиче­ ского сборника (Институт востоковедения); перевод на русский язык и издание Конституции МНР, решений съездов МНР, Великих Хуралов, а также составление и издание биографий великих деятелей МНР (ИВ АН, Тихоокеанский институт АН); проведение исследований исторических памятников Монголии (Институт этнографии и Институт истории материальной культуры намечали археологические исследования по маршруту Улан-Батор — долина р. Толы — бассейн р. Орхон (с развалинами Балагусана и Каракорума) — Улясутай — Кобдо), продолжение этнографических и антропологических исследований (Институт этнографии и антропологии). –182– 4.1. Возобновление деятельности Монгольской комиссии… По истории монгольского искусства планировалось: составление сборника «История монгольского искусства», составление истории монгольского театра, сборника «Материалы по архитектуре Монголии» с проведением обмеров выдающихся памятников архитектуры (Институт истории искусств АН). В этом документе за подписью председателя Монгольской комис­ сии В.А. Обручева, его заместителя И.П. Рачковского и ученого секретаря А.И. Шастова указано, что план в своей тематической части согласован с вышеперечисленными научно-исследовательскими учреждениями Академии наук, участвующими непосредственно в его выполнении, и полностью учитывает пожелания Комитета наук МНР. Одновременно с пятилетним планом исследования Монголии была представлена отдельная программа комплексной сельскохозяйственной экспедиции, важная роль в которой отводилась экономическим исследованиям. Как видим, в академических институтах и в Монгольской комиссии была проведена большая работа по планированию изучения Монголии. Несколько настораживает объем предлагаемых работ и количество участников. Можно предположить, что данный проект был рассчитан на демонстрацию широких возможностей Академии наук проводить исследования как общенаучного характера, так и имеющих выраженное практическое назначение для получения крупного государственного заказа на изучение дружественного государства, как это уже было в 1925 г. Что касается Монгольской комиссии, то для руководства таким масштабным проектом сил Комиссии, практически не имевшей административного аппарата, серьезных полномочий и, что самое главное, бюджета, явно было недостаточно. Печальный организационный опыт 1946 г. показал сложность взаимодействия с многочисленными академическими институтами, а особенно, если они входят в разные отделения Академии наук, без директивных указаний высоких государственных инстанций на строгую обязательность исполнения какого-либо решения. Тем не менее, работа по возобновлению монгольского направления деятельности Академии наук продолжалась. В феврале 1947 г. между Академией наук и Комитетом наук был подписан очередной и первый послевоенный договор о проведении совместных исследований в Монголии. Его основной особенностью являлось четкое разгра–183– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… ничение финансовых обязательств обеих сторон. В отличие от преимуще­ ственно российского финансирования исследований 1920-х – 1930-х гг., теперь большая часть расходов возлагалась на монгольскую сторону. В научном руководстве работами приоритет оставался за Академией наук521. Этот документ явился важной правовой базой для активизации работ по подготовке постановления правительства об организации Монгольской экспедиции. МОНК были подготовлены проекты постановлений на имя заместителей председателя Совмина СССР Л.П. Берии522 и В.М. Молотова523. В них, в частности, отмечалось, что сейчас представилась возможность расширить «научную помощь дружественной стране и продолжить крупные научно-теоретические работы АН СССР на территории Монголии», так как «официальные представители МНР настойчиво ставят, а у Академии наук назрел вопрос о необходимости в текущем 1947 г. приступить к систематическому исследованию природных ресурсов, производительных сил, культуры МНР»524. В связи с этим Академия наук просит Совет министров разрешить приступить к этим работам и в 1947 г. направить в Монголию две многолетние экспедиции: совместную комплексную экспедицию Академии наук и Комитета наук для изучения ресурсов сельского хозяйства и, главным образом, животноводства, и самостоятельную геологическую экспедицию Академии наук. На что испрашивалось дополнительное ассигнование. Руководство Монгольской комиссии к подготовке проекта постановления подошло с позиций вынужденного прагматизма. На первый год из грандиозного перспективного плана предложили только два направления работ: по проблемам сельского хозяйства, обратить внимание на исследование которого монгольская сторона просила с момента подписания Договора 1929 г., и геологические — по-прежнему являющиеся приоритетными для развития промышленности Монголии. Но и этот скромный план прошел суровый экзамен политико-экономиче­ ской целесообразности, и в итоге в постановлении Совета Министров от 24 июня 1947 г.525 речь шла только об участии Академии наук в совА РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 2. Л. 89–92; Там же. Д. 6. Л. 118. Там же. Д. 1. Л. 27–29. 523 Там же. Л. 30–32. 524 Там же. Л. 30. 525 Постановление № 2173-583с от 24.06.1947 г. за подписью И.В. Сталина. Секретное. 521 522 –184– 4.1. Возобновление деятельности Монгольской комиссии… местной с Комитетом наук экспедиции по изучению условий сельского хозяйства в Монголии, результатом которой должна стать научная разработка комплекса предложений и рекомендаций по его перспективной организации и развитию. В дальнейшем, до 1950 г., Монгольская комиссия продолжала включать в свои планы геологические, лимнологические и этнологолингвистические работы. Однако их так и не удалось осуществить. Самое большое внимание В.А. Обручев придавал проведению геологических исследований. В их планировании активное участие принимал также Геологический институт АН. В обосновании продол­ жения изучения геологии Монголии указывалось на необходимость пополнения материалов для составления геолого-тектонической карты для поиска рудных месторождений; выяснения вопроса о связи геологического строения Монголии и рудных поясов Сибири и Алтая; теоретического обобщения всех собранных ранее и новых материалов и др.526 О значении геологических работ для Монгольской комиссии и ее руководства (В.А. Обручев и П.И. Рачковский — геологи!) свидетель­ствует, например, тот факт, что в перспективном плане на 1947–1951 гг. предполагалось участие в геологической экспедиции 24 постоянных и 32 временных сотрудников, и расходы на нее должны были составить около 632 тыс. рублей, в то время как бюджет сельскохозяйственной экспедиции составлял 478 тыс. рублей и был рассчитан на работу 18 постоянных и 5 временных сотрудников527. Монгольская сторона также неоднократно ставила вопрос о геологической экспедиции Академии наук. Как отмечалось в докладе Комитета наук монгольскому правительству, на основании предыдущих исследований были составлены геологические карты в различных масштабах только 20–25 % территории страны. На совещании руководства сельскохозяйственной экспедиции и Комитета наук 12 декабря 1950 г. в Улан-Баторе даже предлагалось включить геологическую А РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 2. Л. 9–13, 19–24, 27–28; Митин В.В. Географиче­ские исследования в послевоенных планах Монгольской комиссии АН СССР // ИИЕТ им. С.И. Вавилова. Годичная конференция. 2002. М., 2002. С. 442–444. Одним из таких обобщающих трудов явилась монография: Обручев В.А. Восточная Монголия. Географическое и геологическое описание. Ч. 1, 2. Обзор литературы, орографический и гидрографический очерки. М.; Л., 1947. 527 Митин В.В. Некоторые вопросы деятельности Монгольской комиссии АН СССР в 1941–1953 гг. С. 58. 526 –185– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… партию в состав сельскохозяйственной экспедиции. Новый председатель Комитета наук Ц. Дамдисурэн 18 июня 1950 г. обратился с этой просьбой к президенту Академии наук С.И. Вавилову и 4 февраля 1951 г. к председателю Монгольской комиссии528. Однако это предложение научного сообщества не нашло правительственной поддержки. В Монголии продолжала активно работать Восточная геологоразведочная экспедиция, которая, кроме исследовательских работ (при этом использовались материалы и Монгольской комиссии), занималась подготовкой к промышленному освоению найденных месторождений. Благодаря ее помощи к 1945 г. в Монголии действовало 24 предприятия добывающей и обрабатывающей промышленности529. Геологические работы Академии наук в Монголии возобновились только в 1967 г.530 Но вернемся в 1947 г., когда, наконец, после долгого перерыва, была возобновлена экспедиционная деятельность Монгольской комиссия. Правда, в отличие от 1920-х — 1930-х гг., речь шла об экспедиции по проблемам сельского хозяйства, т. е. с не совсем свойственной Комиссии и ее руководству специализацией. Но все же это был определенный успех, и теперь главным являлось быстро провести организационную подготовку, начать исследования, показать жизнеспособность Комиссии, ее актуальность как в аспекте международной научной деятельности Академии наук, так и межгосударственного взаимодействия. А РАН. Ф. 579. Оп. 1 доп. Д. 24. Л. 4. Советские геологи — монгольскому народу // Книга братства. С. 225. 530 Киселев И.Н. Советско-монгольское научное сотрудничество (на примере АН СССР и АН МНР). С. 170. 528 529 4.2. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция Академии наук «Монгольская сельскохозяйственная экспедиция <…> была передана из Института географии в ведение Монгольской комиссии в целях лучшей межинститутской координации комплексных работ» Из отчета Монгольской комиссии за 1948 г. Итогом долгого обсуждения направлений исследовательских работ российских ученых в Монголии в рамках Монгольской комиссии стала организация в июне 1947 г. Монгольской сельскохозяйственной экспедиции, деятельность которой была утверждена постановлением Совета министров СССР на 5 лет. Ее целью являлась разработка мероприятий дальнейшего развития сельского хозяйства Монголии, прежде всего, основы экономики страны — животноводства. План Монгольской комплексной сельскохозяйственной экспедиции был разработан Институтом географии. Круг проблем, предполагаемых для рассмотрения, и руководство экспедицией в конце 1946 г. были согласованы с монгольской делегацией на совместном заседании в Институте географии в присутствии председателя и секретаря Монгольской комиссии. Распоряжением президента Академии наук С.И. Вавилова научным руководителем экспедиции был назначен академик А.А. Григорьев, директор Института географии, начальником — сотрудник этого института П.В. Погорельский. Экспедиция должна была состоять из четырех отрядов — геоботанического (руководитель Е.М. Лавренко), животноводческого (руководитель Я.Я. Лус), по изучению водных ресурсов и экономического531. Особенно важным признавалось в рамках экономических исследований проведение статистического обследования страны, т. к. в Монголии не существовало никаких переписей и службы государ­ ственной статистики. До сих пор единственным серьезным общеобзорным трудом являлось вышедшее еще в 1921 г. социально-экономиче­ 531 АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 104. Оп. 1. Д. 166. Л. 6. –187– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… ское исследование И.М. Майского «Современная Монголия», сделанное им по заказу Иркутской конторы Центросоюза. Экономико-географическая группа, которая полностью формировалась Институтом географии, должна была затронуть широкий круг вопросов: дать информацию о существующем положении и перспективах развития МНР в связи с природными ресурсами; провести изучение социального состава монгольского худона, что было важно и для научных, и для политических целей; изучить особенности организации кочевого хозяйства, для чего предполагалось проведение выборочного статистико-экономического обследования; исследовать товарооборот. В числе прочих задач, руководителя экспедиции П.В. Погорель­ ского интересовали классические вопросы политэкономии: преломление теории некапиталистического развития на примере МНР; экономическая история и классовая структура населения Монголии на разных этапах ее развития; социальные и экономические взаимоотношения среди населения в настоящее время; рост культуры, здравоохранения и улучшения материально-бытовых условий населения в МНР и др.532 Итогом работы должна была стать коллективная монография «Экономическая география Монголии». Отношения Монгольской комиссии и начальника сельскохозяй­ ственной экспедиции не складывались с самого начала их взаимодей­ ствия. Письма и докладные записки, в которых выразилось недоволь­ ство друг другом, направлялись в различные инстанции, прежде всего в Президиум Академии наук. Действия П.В. Погорельского носили более наступательный характер; со стороны руководства Комиссией, в основном, это были ответы на «принципиальную» критику. Иск­ лючение, пожалуй, составляет только отзыв на представленную программу экономических исследований, который больше носит рекомендательный характер. Ученый секретарь Монгольской комиссии М.К. Расцветаев подверг сомнению указанные П.В. Погорельским соотношения между временем полевой и камеральной работы 1:2, полагал, что это соотношение должно быть не менее 1:5, а правильнее 1:8. Поэтому поставленные в программе сроки полной статистической обработки результатов исследования и составления отчета он посчитал нереальными. По его мнению, в 1952 г. эти работы не будут окончены. В связи с этим М.К. Расцветаев предупреждал автора об 532 А РАН. Ф. 339. Оп. 1. Д. 4. Л. 119–121. –188– 4.2. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция Академии наук излишнем оптимизме относительно сроков выработки практических рекомендаций, которые должны содержать указания «куда по историческим законам экономического развития данной общественной формации и с учетом влияния и помощи передовой соседней общественной формации должно пойти развитие монгольского сельского хозяйства»533. А этот вопрос требует, особенно учитывая довоенные политико-экономические эксперименты в Монголии, осторожного подхода и взвешенности оценок, к чему, собственно, призывал и сам П.В. Погорельский. Поэтому важное значение должен иметь не только сбор материала, но и его дальнейшая обработка. Главным упреком П.В. Погорельского в адрес МОНК являлась ее, с точки зрения уважаемого экономиста, административно-организационная некомпетентность. Все проблемы экспедиции он связывал именно с фактом ее руководства Монгольской комиссией, приводя в пример успешные, как он полагал, исследования Палеонтологической и Историко-археологической экспедиций, организованные конкретными институтами. Еще в 1945 г. П.В. Погорельский в своем обращении в ЦК ВКП (б) говорил о необходимости тщательной подготовки экспедиции в Монго­ лии (имея в виду экономические исследования) с учетом ситуации в этой стране. При этом он вспоминал как весьма плохо организованную комплексную экспедицию Монгольской комиссии 1930–1931 гг. П.В. Погорельский напрямую возлагал всю ответственность за организационные трудности нынешней экспедиции на Комиссию, которая, по его мнению, «по научному профилю, знаниям, работоспособности» не могла осуществлять ни научного, ни тем более административного руководства» работами для эффективной помощи Монголии. Эту точку зрения П.В. Погорельский «по долгу своей партийной совести и как научный работник, изучающий советский и зарубежный Восток в течение 25 лет»534 излагал в своих письмах к президенту АН СССР С.И. Вавилову535 (июль 1948 г.), в ЦК ВКП (б), лично секретарю ЦК Г.М. Маленкову (в феврале 1950 г.)536 и другим. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция приступила к работе только осенью 1947 г., как считал П.В. Погорельский, при «остром Там же. Д. 1. Л. 6. АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 104. Оп. 1. Д. 166. Л. 14. 535 Там же. Л. 6–8. 536 Там же. Л. 14–16. 533 534 –189– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… недостатке научных кадров»537. В Монголию для согласования программ и планов работ экспедиции выехали вместе с начальником ботаники А.В. Калинина и В.И. Грубов, экономисты А.Т. Иванов и А.А. Ав­ раамова. В январе 1948 г. А.В. Калинина и В.И. Грубов возвратились в Ленинград, откуда в конце лета 1948 г. вернулись в Монголию для проведения полевых работ. Для успешного выполнения намеченной на 1948 г. программы П.В. Погорельский представил уточненный план исследований, рассчитанный на работу 69 человек. Президиум АН не согласился с таким раздуванием штатов, посчитав, что Институт географии, в лице П.В. Погорельского, не справляется с возникшими организационными проблемами. В июле 1948 г. постановлением Президиума АН сельскохозяйственную экспедицию из Института географии передали полностью в ведение Монгольской комиссии, в целях «лучшей межинститутской координации комплексных работ»538, а научное руководство экспедицией перешло к академику Б.Б. Полынову539, начальником экспедиции оставили П.В. Погорельского. Выполнение работ по отдельным отрядам, а также комплектование их научными сотрудниками было возложено на соответствующие академические институты. Для оказания помощи в подборе штата Монгольской экспедиции специа­ листами, отсутствующими в Академии наук, Комиссия обратилась в сельскохозяйственный отдел ЦК ВКП (б). П.В. Погорельский был не согласен с решением Президиума АН, активно боролся за право научного руководства экспедицией Институтом географии и в июле 1948 г. направил докладную записку С.И. Вавилову. В ответном письме за подписью и. о. академика-секретаря АН В.П. Ни­ китина от 31 августа ему были разъяснены его организационные ошибки540. Основной упрек Президиума П.В. Погорельскому состоял в несоблюдении им обязательного условия проведения экспедиционных работ, на которое было указано в постановлении Совета министров об организации сельскохозяйственной экспедиции в Монголии: проведеТам же. Д. 159. Л. 14. Там же. Д. 166. Л. 19. 539 Деятельность Монгольской комиссии в послевоенные годы окутана ореолом не совсем понятной секретности: так, документы Монгольской комиссии 1947–1951 гг., хранящиеся в А РАН, в фонде Б.Б. Полынова, до сих пор не рассекречены. 540 АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 104. Оп. 1. Д. 166. Л. 10. 537 538 –190– 4.2. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция Академии наук ние исследований должно проходить совместно с Комитетом наук, привлекая к работам монгольские кадры. Вторым серьезным недостатком П.В. Погорельского была признана его излишняя самостоятельность в принятии решений о проведении тех или иных работ в Монголии без согласования с соответствующими институтами и Президиумом АН. Кроме того, у Президиума сложилось впечатление, что руководитель экспедиции до сих пор не имеет «твердой линии» в реализации намеченных планов: то он критикует действия того или иного учреждения, то требует их обязательного участия в работе и т. д. И вообще, при том, что Президиум заполонили разные докладные записки и письма критиче­ ского характера, до сих пор не был представлен отчет о работе за 1947 г. Монгольской комиссии пришлось провести заново всю организационную работу по сельскохозяйственной экспедиции, включая разработку программы и структуры. Как отмечено в отчете Комиссии за 1948 г.541, «работы велись в полном контакте с отделом спецработ Президиума АН и под его руководством», утверждены в Отделении геолого-географических наук, рассмотрены Президиумом АН, направлены в правительство, где и было принято соответствующее постановление. Кроме того, в своей деятельности Монгольская комиссия поддерживала постоянную консультационную связь с МИДом. В 1948 г. в Монгольской сельскохозяйственной экспедиции работали ботанический, гидрологический, животноводческий и экономический отряды в составе: П.А. Деревянко, А.Т. Иванова, В.М. Ивашкин, А.М. Печников (советник Госплана Монголии), И.Ф. Шульженко, Д.М. Шумилин. В экспедицию пригласили также А.А. Юнатова, который в качестве ее сотрудника в течение 1948 г. обрабатывал в БИН свои монгольские материалы и готовил их для публикации. В работе экспедиции принимали участие также представители монгольских научных и государственных учреждений. Следует отметить, что деятельность Монгольской комиссии в этот период проходила в условиях разворачивающейся кампании по усилению идеологического контроля в стране. Первые удары в конце лета 1946 г. пришлись на деятелей литературы и искусства, несколько позже — и на научное сообщество542. Весной 1947 г. начали с «проработки» Там же. Д. 162. Л. 2. Подробно см., напр.: Кременцов Н.Л. Советская наука и холодная война // Наука и кризисы. С. 783–817. 541 542 –191– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… за безыдейность и аполитичность философов543, летом этого же года была развернута большая пропагандистская кампания против микробиологов, работавших над проблемой получения лекарства против рака, так называемое «дело КР» (Н.Г. Клюевой и Г.И. Роскина)544, осенью активизировались нападки агробиологов, возглавляемых непререкаемым авторитетом в области сельского хозяйства Т.Д. Лысенко на генетиков. Апогеем этого противостояния стала августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 г. Победа поддержанного И.В. Сталиным Т.Д. Лы­ сенко ознаменовала собой не только торжество идей мичуринской биологии над генетикой, но и начало очередной «чистки» научного сообщества, на этот раз от приверженцев классической генетики, сопровождавшейся разнообразными оргвыводами, кадровыми перестановками и учрежденческими перетасовками (институты и лаборатории закрывались, объединялись, реорганизовывались). Происходящие события напрямую коснулись Монгольской комиссии. Комплектование сельскохозяйственной экспедиции в 1948 г. в значительной степени было затруднено происходившей дискуссией «на фронте биологической науки». Одним из ее следствий стала реорганизация Института эволюционной морфологии, который должен был руководить работами по животноводству в Монголии. Но, как указано в отчете Комиссии за 1948 г., это обстоятельство «помогло освободиться от таких кандидатур, которые могли оказаться несоответствующими по своим научным воззрениям»545. Например, от профессора Я.Я. Луса! Один из крупнейших и авторитетнейших специалистов в области феногенеза, под руководством которого начиналось изучение монгольского животноводства еще в 1931 г., был отстранен от работы в Монголии. Кроме него к работе в экспедиции не были допущены еще три человека. Вместо Я.Я. Луса руководителем животноводческого отряда Монгольской сельскохозяйственной экспедиции был назначен И.Ф. Шульженко. Подводя итоги деятельности за 1948 г., Монгольская комиссия отметила, что в целом план экспедиции, предусмотренный постановлением правительства, выполнен. В 1949 г. на основе анализа собранСм., напр.: Есаков В.Д. К истории философской дискуссии 1947 года // Вопросы философии. 1993. № 2. С. 83–106. 544 Подробно см.: Есаков В.Д., Левина Е.С. Сталинские «суды чести». Дело «КР». М., 2005; Кременцов Н.Л. В поисках лекарства против рака. Дело «КР». СПб., 2004. 545 АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 104. Оп. 1. Д. 166. Л. 26. 543 –192– 4.2. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция Академии наук ных материалов предполагалось сделать следующий шаг: перейти уже «к проработке и экспериментированию мероприятий по реконструк­ ции, организационному укреплению и техническому и экономическо­ му развитию сельского хозяйства МНР»546. Правда, и здесь не обош­ лось без претензий к П.В. Погорельскому, причем по вопросу комп­ лексности исследований, за которую он боролся больше всего: ученый секретарь Комиссии сообщил академику Б.Б. Полынову, что началь­ ники отрядов жаловались на отсутствие со стороны руководителя эк­ спедиции координации их работы «для обеспечения действительно комплексности исследования и просили вмешаться в создавшуюся ситуацию руководство Комиссии»547. В целом, работа 1948 г. действительно была успешной. Это при­ знал и Комитет наук. Особенно отмечался вклад экспедиции в подго­ товку национальных научных кадров. В постановлении президиума Комитета от 26 ноября 1948 г. указывалось, что за год, благодаря помо­ щи сотрудников экспедиции, было подготовлено 12 (восемь человек по экономике и четыре по животноводству) младших научных сотрудни­ ков, которые могут теперь выполнять самостоятельные исследования. В качестве пожелания Комитет наук просил Президиум АН принять меры для полного и своевременного выполнения запланированных ею программ на следующий год548. Благодарственное письмо за содей­ ствие работе Монгольской сельскохозяйственной экспедиции было направлено и академику В.А. Обручеву549. В феврале 1949 г. на заседании Бюро ОГГН работа экспедиции также была признана вполне удовлетворительной, а организаци­ онные проблемы предлагалось решить путем укрепления статуса Монгольской комиссии в системе Академии наук, для чего разрабо­ тать новое Положение о Комиссии. Кроме того, Бюро ОГГН высказало мнение, что Монгольская комиссия сможет решать свои задачи толь­ ко являясь общеакадемической комиссией, т. е. находясь в непосред­ ственном ведении Президиума АН550. В 1949 г. в работах экспедиции принимали участие полностью весь год восемь научных сотрудников: П.В. Погорельский, А.А. Авраа­мов, Там же. Л. 21. А РАН. Ф. 339. Оп. 1 Д. 1. Л. 2. 548 АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 104. Оп. 1. Д. 159. Л 14. 549 Там же. Л. 18. 550 Там же. Л. 12–13. 546 547 –193– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… А.В. Калинина, А.А. Юнатов, А.Т. Иванов, П.А. Деревянко, И.Ф. Шуль­ женко, В.М. Ивашкин. Около 10 месяцев работал Д.А. Чу­­­мичев и около трех — Н.Т. Кузнецов, Г.И. Ждановская, Д.М. Шу­милин. В работе экономического отряда принимал участие также А.М. Печников551. Научный отчет экспедиции за 1949 г. рассматривался на заседании специально созданного для этого Ученого совета МОНК, в состав которого вошли члены-корреспонденты П.А. Баранов и Е.М. Лавренко, профессор В.П. Писарев и М.К. Расцветаев. На его первом заседании, 27 декабря 1949 г., был заслушан доклад П.В. Погорельского, в котором он доложил основные результаты сделанного в 1948–1949 гг., высказал свои предложения по исправлению организационных трудностей в работе экспедиции и подвел некоторые итоги552. В частности, он отметил, что первоначально намеченная программа работ явно не по силам экспедиции и для своего осуществления требует огромной подготовки и «соответствующего перелома в Институтах, привлекаемых к участию в работах экспедиции»553. Одним из таких «переломных моментов» является переход к продолжительным, 3–5 лет, стационарным работам, обеспечить которые своими людьми Академия наук не в состоянии. Поэтому следует усилить работу по подготовке национальных кадров и разработать программы и методические указания для выполнения этих работ. П.В. Погорельский также отметил ряд ошибок, которые, по его мнению, были допущены российскими специалистами. Например, в растениеводстве: в Монголию были завезены посевные материалы, которые не подходили к условиям страны. При этом почему-то не учли опыт наших регионов, где земледелие ведется в примерно одинаковых с Монголией природно-климатических условиях (Алтай, Забайкалье). Не воспользовались также результатами работы профессора Б.Е. Райкова по созданию искусственной кормовой базы554. Несмотря на ряд конкретных предложений и критических замечаний, в целом доклад был построен на упреках в адрес отдельных академических институтов и Президиума АН за их нежелание, по мнению докладчика, принять меры по организационному совершенствованию работы экспедиции в Монголии для безусловного выполнения намеченных планов. Основные предложения по улучшению ее деятельно­ Там же. Д. 162. Л. 2–3. А РАН. Ф. 602. Оп. 3. Д. 11 Л. 13–22. 553 АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 104. Оп. 1. Д. 161. Л. 76. 554 А РАН. Ф. 602. Оп. 3. Д. 11. Л. 15. 551 552 –194– 4.2. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция Академии наук сти по-прежнему состояли в расширении штатов и в требовании перевести экспедицию в ведение Института географии. В феврале 1950 г. П.В. Погорельский передал специально подготовленный по итогам исследований доклад «О мероприятиях по дальнейшему развитию животноводства в МНР» в ЦК партии. По не совсем понятным причинам доклад даже по истечении более пятидесяти лет не рассекречен555. Можно предположить, что в нем находятся некие политические и экономические выводы, которые, как указывал в своем письме в ЦК ВКП (б) в 1945 г. автор доклада, «в обстановке неизбежных классовых противоречий» преждевременно обнародовать было «совершенно недопустимо». Но скорее всего, в докладе содержится слишком критическая оценка деятельности монгольских и советских партийных и хозяй­ ственных органов по воплощению в жизнь решения о строительстве основ социализма в Монголии, особенно по отношению к индивидуальным аратским хозяйствам. Известно только одно: вскоре после этого доклада П.В. Погорельский подал заявление об уходе с поста руководителя экспедиции. В своем письме секретарю ЦК ВКП (б) Г.М. Маленкову в феврале 1950 г. он объяснил это тем, «что исчерпал все возможности воздействия на Академию наук»556, Пре­зидиум которой «отблагодарил» его выговором — впервые за 30 лет работы! — даже не заслушав доклад. Новым начальником Монгольской сельскохозяйственной экспедиции стал член-корреспондент АН, ботаник Е.М. Лавренко, руководителем экономического отряда — А.М. Печников Для координации экономических исследований заместителем председателя Мон­ гольской комиссии был назначен один из крупнейших советских экономистов, академик В.С. Немчинов. Тем временем организационная деятельность Монгольской комиссии шла своим чередом, и 10 мая 1950 г. на заседании Президиума АН было утверждено очередное Положение о Комиссии557, в котором ее цели и задачи были сформулированы, исходя из актуальных проблем российско-монгольских отношений в данный исторический момент. По новому Положению Монгольская комиссия определялась как научно-организационный орган Академии наук в составе Отделения геолого-географических наук. Ее главными задачами являлись: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 411. 123 листа. (Благодарю заместителя директора РГАСПИ, к. и. н. В.Н. Шепелева за предоставленную информацию). 556 АВ СПбФ ИВ РАН. Ф. 104. Оп. 1. Д. 166. Л. 15. 557 А РАН. Ф. 642. Оп. 3. Д. 116. Л. 85–89. 555 –195– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… — планирование и координация научно-исследовательских работ институтов Академии наук по изучению природы, природных ресурсов, населения, народного хозяйства, истории и культуры Монголии, а также контроль за их выполнением; — составление перспективных планов экспедиционных и стационарных работ в сотрудничестве с Комитетом наук или по его просьбе; — издание результатов научных исследований. Напомним, что в качестве главных задач Монгольской комиссии АН в разные годы были: «организации и ведения планомерного изучения Монголии» (1927 г.), «содействие развитию и укреплению хозяйственно-экономического и культурно-политического строительства Монголии» (1932), обязательство «дать научный фундамент для практических мероприятий правительства Монголии в области хозяйственно-экономического и культурно-просветительского строительства» (1935 г.). Новое положение закрепило качественное изменение предназначения Комиссии: от центра по организации и проведению исследований в Монголии она стала «органом Академии наук» по координации и планированию работ. Роль инициаторов и исполнителей этих работ окончательно перешла к конкретным академическим институтам. Указанные задачи Комиссии подчеркивали определенную формальность ее деятельности и понижали значимость в академической научно-организационной иерархии, что ставило под сомнение необходимость ее существования. Периодически этот вопрос, по-видимому, обсуждался в Президиуме АН, но пока претензии к Комиссии носили форму неудовлетворенности результатами работы ее штатных сотрудников. Это подтверждает письмо В.С. Обручева от 31 января 1950 г. И.П. Рачковскому. Председатель Комиссии сообщает своему помощнику, что Комиссии угрожает ликвидация, причем одним из главных доводов в пользу этого является полное отсутствие за последние 10 лет научных трудов у И.П. Рачковского и З.А. Лебедевой, также являющейся сотрудником Комиссии558. Эти претензии стали своеобразной увертюрой к упразднению Комиссии (что произошло через три года). В 1950 г. в рамках деятельности Монгольской комиссии работала только одна сельскохозяйственная экспедиции. Пройдя сложный 558 Там же. Оп. 4. Д. 138. Л. 1–1 об. –196– 4.2. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция Академии наук организационный период в 1947–1949 г., теперь она не требовала особой координации. Все остальные проекты Комиссии, хотя и были поддержаны другими учреждениями и руководством Академии наук, не были утверждены правительством. Предпочтение отдавалось узкоспециальным работам ведомственных учреждений или отдельных ученых, направленным на реализацию программ экономического развития страны или на решение политико-идеологических задач (например, написание истории Монголии). В этом же году Политбюро ЦК ВКП (б) на своем заседании 6 июня 1950 г. отклонило просьбу МИД и Президиума АН о продолжении деятельности Палеонтологической и Историко-этнографической экспедиций в Монголии559. Деятельность Монгольской сельскохозяйственной экспедиция продолжалась до 1952 г. Рядовые сотрудники экспедиции, которые проводили свои исследования, может быть, и не зная о тех организационных страстях, которые бушевали между руководством экспедиции и МОНК, внесли свой, не всегда большой, но важный вклад в различные направления улучшения качества животноводства и растениеводства Монголии. Большинство результатов исследований опубликованы в «Трудах Монгольской комиссии», в специальной серии «Отчет Монгольской сельскохозяйственной экспедиции АН СССР 1947–1952 гг.», в девяти выпусках560. В марте 1951 г. председатель Комитета наук Ц. Дамдисурэн в письме новому президенту АН академику А.Н. Несмеянову напомнил, что Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП (б)-ВКП (б). 1922–1952. С. 450. 560 Виппер П.Б. Леса юго-западного Кентея: Отчет Монгольской сельскохозяйственной экспедиции 1947–1952 гг. Вып. 1. М., 1953; Калинина А.В. Травосеяние в Монгольской Народной Республике: Отчет... Вып. 2. М.; Л., 1953; Юнатов А.А. Кормовые растения пастбищ и сенокосов Монгольской Народной Республики: Отчет... Вып. 3. М.; Л, 1954; Калинина А.В. Стационарные исследования пастбищ Монгольской Народной Республики: Отчет… Вып. 4. М.; Л., 1954; Шульженко И.Ф. Животноводство Монгольской Народной Республики: Отчет... Вып. 5; М.; Л., 1954; Продуктивность монгольских пород животных (Сб. экспериментальных работ): Отчет... Вып. 6. М.; Л., 1954; Грубов В.И. Конспект флоры Монгольской Народной Республики: Отчет... Вып. 7. М.; Л.; 1955; Ивашкин В.М. Гельминты сельскохозяйственных животных Монгольской Народной Республики: Отчет... Вып. 8. М.; Л., 1955. Рост и продуктивность животных при круглогодовом пастбищном содержании: Отчет... Вып. 9. М.; Л., 1957. 559 –197– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… Монголии всегда оказывала действенную помощь Монгольская комиссия АН, которую возглавлял лично бывший президент Академии наук В.Л. Комаров, благодаря которому в Академии наук создались замечательные традиции в изучении Монголии. Руководитель Комитета наук выразил надежду, что эта традиция будет укрепляться и развиваться. Работающая сейчас в Монголии сельскохозяйственная экспедиция, по мнению Ц. Дамдисурэна, успешно выполняет свои задачи. Монгольская сторона заинтересована, чтобы она работала продолжительное время и оказала реальную помощь, в частности, в создании сельскохозяйственной опытной станции. Кроме того, было высказано пожелание, чтобы Академия наук послала в Монголию геологическую, археологическую и палеонтологическую экспедиции. «Глубокое удовлетворение» деятельностью Монгольской комиссии Ц. Дамдисурэн выразил и в июле 1952 г. на приеме в монгольском посольстве561. Но 1951 г. стал последним годом работы Монгольской сельскохозяй­ ственной экспедиции. На этом закончилась и экспедиционная деятельность Монгольской комиссии, дальнейшая работа которой свелась к подготовке и публикации результатов исследований в «Трудах Монгольской комиссии», выпуск которых был возобновлен в 1949 г., после девятилетнего перерыва. Примечательным является тот факт, что в двух выпусках «Трудов» (№ 66 и № 69) были представлены работы монгольских авторов. И это стало реальным доказательством того, что последняя экспедиция Монгольской комиссии действительно внесла свой вклад в становление монгольских специалистов по сельскому хозяйству. Так что же конкретно было проделано участниками экспедиции? Е.М. Лавренко в беседе с первым заместителем премьер-министра Монголии Ч. Сурэнжавом 12 октября 1951 г. отметил, что полевые исследования, проведенные в 1951 г. «имели невиданный ранее размах». К изучению растениеводства, животноводства, гидрологическим и экономическим работам прибавились климатические наблюдения, почвенные исследования, разработка проблем заготовки кормов и других вопросов562. Сотрудник растениеводческого отряда А.В. Калинина в 1948– 1951 гг. проводила стационарные исследования основных типов пастА РАН. Ф. 642. Оп. 4. Д. 870. Л. 6. Советско-монгольские отношения. 1921–1974. Т. II. 1941–1974. Ч. 2. С. 188–190. 561 562 –198– 4.2. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция Академии наук бищ горно-лесистой зоны (Хангай и Кентей) севера Монголии и пустынно-степной зоны (Северная Гоби) юга страны. Одно из безусловных достоинств ее работы — круглогодичное проведение наблюдений, что осуществлялось весьма редко. Подобные исследования были необходимы для разработки мероприятий по более полному и рациональному использованию природной кормовой базы Монголии563. Кроме того, ею же были проведены исследования по травосеянию в нескольких регионах Монголии. Работа А.А. Юнатова была посвящена кормовой оценке растений, слагающих травостои монгольских пастбищ и сенокосов. В своей монографии Юнатов дал характеристику более чем 550 видам флоры МНР в кормовом отношении, т. е. охватил около трети всей флоры страны564. По систематике растений Монголии большую работу провел В.И. Гру­бов, составив список (конспект) флоры страны, который стал основой для составления определителей растений, столь необходимый и ученым, и специалистам сельского хозяйства, и студентам для дальнейшего изучения флоры Монголии565. Что касается проблем животноводства, то здесь, прежде всего, следует отметить деятельность И.Ф. Шульженко, который продолжил свои работы в Монголии, начатые еще в экспедиции 1931 г. Им была реализована не только большая собственная исследовательская программа, но и оказана помощь Комитету наук в организации изучения животноводства. Часть экспериментальных работ, проведенных под его руководством сотрудниками Комитета наук, была опубликована в «Трудах Монгольской комиссии» (№ 66). Другой участник животноводческого отряда — В.М. Ивашкин — занимался изучением проблемы гельминтологии монгольских животных, и его работа, по мнению академика К.И. Скрябина, представляет значительный общетеоретический интерес с гельминтогеографической точки зрения566. Калинина А.В. Стационарные исследования пастбищ Монгольской Народной Республики. С. 3. 564 Лавренко Е.М. Предисловие // Юнатов А.А. Кормовые растения пастбищ и сенокосов Монгольской Народной Республики. С. 3. 565 Грубов В.И. Конспект флоры Монгольской Народной Республики. С. 3–4. 566 Скрябин К.И. Предисловие // Ивашкин В.М. Гельминты сельскохозяйственных животных Монгольской Народной Республики. С. 3. 563 –199– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… Завершающим этапом деятельности Монгольской сельскохозяйственной экспедиции являлись обработка и обобщение собранного материала для доклада, который, по условиям постановления 1947 г. об организации экспедиции, необходимо было представить правительствам двух стран. Отчет о работе сельскохозяйственной экспедиции за 1947–1951 гг. в начале декабря 1952 г. был заслушан на заседании Ученого секретариата Президиума АН. Он представлял собой три тома текста и два полутома карт. Доклад сделал начальник экспедиции Е.М. Лавренко и заместитель председателя Монгольской комиссии В.С. Немчинов567. В проекте резолюции по отчету экспедиции в «порядке самокритики» был указан целый ряд недостатков в организации и проведении исследований. По-видимому, этих замечаний было больше, чем того требовала простая формальность соблюдения очередной партийной директивы «наука не может свободно развиваться без критики и самокритики»568, и они вызвали некоторое удивление главного ученого секретаря Академии наук А.В. Топчиева. Он заметил, что если эти недочеты действительно имели место в полной мере, тогда непонятно, как могла экспедиция добиться таких впечатляющих, судя по отчету, положительных результатов. А.В. Топчиев предложил пересмотреть также последний пункт проекта резолюции: «Поручить Монгольской комиссии представить докладную записку в правительство СССР о формах и порядке дальнейшей научной помощи МНР». Он посчитал нецелесообразным продолжение деятельности Монгольской комиссии, поскольку сельскохозяйственная экспедиция закончила свою работу. В.С. Немчинов в достаточно резкой форме отверг такую постановку вопроса, заметив, что на заседании рассматривается и обсуждается деятельность экспедиции, а не Монгольской комиссии. Тем более, что ее руководитель отсутствует (В.А. Обручев был болен). К его мнению присоединился другой член Комиссии — академик И.М. Майский. Он считал безусловно необходимым сохранить в Академии наук учреждение, занимающееся вопросами организации изучения Монголии. Обсуждаться может лишь вопрос о форме ее существования. Мысль А.В. Топчиева об упразднении Комиссии энергично поддержал и, что называется, плодотворно развил присутствовавший на заА РАН. Ф. 642. Оп. 3. Д. 136. Л. 1–4. Отчет о заседании. Этот тезис прозвучал в докладе Г.М. Маленкова на XIX съезде КПСС в 1952 г. (Колчинский Э.И., Конашев М.Б. Как «Правда» учила «Ботанический журнал» // ВИЕТ. 2003. № 4. С. 48). 567 568 –200– 4.2. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция Академии наук седании П.В. Погорельский. Он явился и основным оппонентом по отчету сельскохозяйственной экспедиции (ее экономических выводов). П.В. Погорельский обвинил ее руководство в незнании конкретной экономической обстановки в Монголии и отрицал всю систему предложенных мероприятий по развитию сельского хозяйства Монголии, их исторические и экономические обоснования, считая выводы глубоко ошибочными. Он также упрекнул Институт экономики и Институт востоковедения, что они не подвергли отчет критическому анализу, а дали формально положительный отзыв. В.С. Немчинов объяснил взгляды П.В. Погорельского неверием в силу монгольского народа, стремлением законсервировать отсталое состояние монгольского сельского хозяйства и просто негативным отношением к Монгольской комиссии. Его поддержали многие присут­ствующие. Все же критика П.В. Погорельского сыграла свою роль. Для рассмотрения выдвинутых им замечаний и выработки резолюции по отчету экспедиции была образована комиссия в составе А.В. Болгова, И.М. Майского, В.С. Немчинова, Е.М. Лавренко, представителя Инс­ти­тута экономики А.А. Караваева и Института востоковедения В.М. Васильева569. 569 А РАН. Ф. 642. Оп. 3. Д. 136. Л. 3. 4.3. Упразднение Монгольской комиссии570 «Нет необходимости иметь особую Монгольскую комиссию» Из письма А.Н. Несмеянова к В.А. Обручеву Комиссия по рассмотрению отчетов Монгольской сельскохозяй­ ственной экспедиции (составленная, к слову сказать, из защитников отчета экспедиции) сразу же приступила к работе. Она собиралась несколько раз, и ее заседания проходили в форме дискуссии с позицией П.В. Погорельского, который имел свое особое мнение практически по всем пунктам отчета. Главное разногласие вызвало определение экспедицией основной тенденции в животноводстве Монголии. Таковой в отчете считалось соответствие этой отрасли переходному к социалистическому. При этом экспедиция не могла уйти от того факта, что за последние годы имело место замедление роста поголовья скота, однако это отмечалось как частное явление на фоне общей успешной тенденции. П.В. Погорельский же утверждал, что никакой устойчивой тенденции роста животноводства не наблюдается. В отчете указывалось, что аратские индивидуальные хозяйства исчерпали свои возможности в новых общественных условиях и не могут обеспечить рост производства продукции. А П.В. Пого­рельский квалифицировал ситуацию в животноводстве не как замедление, а как упадок, и причиной этого называл отнюдь не индивидуальные хозяй­ ства, а налоговую политику государства, не дающую им развиваться. Как уже было сказано, одним из самых важных мест в отчете являлись рекомендации по дальнейшему развитию монгольского сельского хозяйства. Деятельность экспедиции проходила параллельно с ходом первой монгольской пятилетки (1948–1952 гг.), и от нее ждали информацию и рекомендации о внедрении новых организационных форм и методов ведения животноводства. Однако советская экономическая наука была настолько политизирована, что выдавала не взвешенные, обоснованные решения, а результаты, хорошо коррелирующие с партийными директивами. Экспедиция предлагала трудности в главной отрасли экономики Монголии решить все тем же путем коопериро570 Раздел написан совместно с В.В. Митиным. –202– 4.3. Упразднение Монгольской комиссии вания кочевого скотоводства, а не его интенсификацией, для которой нужны были серьезные долгосрочные исследования. Так, например, рекомендовалось создание простейших форм кооперирования аратских хозяйств и госхозов. При этом предполагалось не проведение массовой коллективизации, а постепенный переход к кооперативным объединениям без обобществления средств производства. П.В. Погорельский доказывал, что и это еще преждевременно. Он считал, что необходимо ограничить развитие коллективных форм производства созданием образцов, и негативно относился к строительству госхозов. По содержанию П.В. Погорельский, с позиций сегодняшнего дня, был во многом прав. Он знал Монголию, пожалуй, лучше всех присутствующих, видел в 1931 г. трагические последствия решительных мер по кооперации кочевников. Как глубоко понимали эту проблему присутствующие? Трудно сказать, особенно не имея возможности познакомиться с содержанием отчета, который до сих пор недоступен для историков571. Один из его авторов, академик В.С. Немчинов, много внимания уделял в своих работах вопросам размещения производительных сил и развития сельского хозяйства при социализме572. Но он вряд ли понимал все тонкости кочевого животноводства, его ярко индивидуальные особенности. В то же время, В.С. Немчинов — один из немногих выступивших на августовской сессии 1948 г. ВАСХНИЛ в защиту генетики, за что он поплатился местом директора Тимирязевской академии573. В этот раз пойти в открытую против «линии партии» — не Автору удалось найти «Отчет Сельскохозяйственной экспедиции за 1947– 1952 гг.» только в РГАСПИ, но он в 2005 г. еще не был рассекречен. 572 Одним из первых в стране В.С. Немчинов поставил вопрос об организации статистического учета в сельском хозяйстве и написал первый советский учебник по сельскохозяйственной статистике (Немчинов В.С. Учет и статистика сельскохозяйственных предприятий. М., 1933). В 1940 г. В.С. Немчинов занимался вопросами развития и размещения производительных сил Белоруссии. Аналогичную работу он выполнил в 1942 г. по Самаркандской области Узбекистана. Вопросам производительных сил и сельского хозяйства посвящены его работы: «Развитие производительных сил сельского хозяйства при социализме» (1953), «Экономические вопросы развития животноводства» (1955), «Перспективы великих работ на востоке СССР» и многие др. См.: Василий Сергеевич Немчинов. М., 1964 — Материалы к биобиблиографии ученых СССР. Серия экономики. Вып. 3). 573 О положении в биологической науке. Стенографический отчет сессии ВАСХНИЛ 31 июня — 7 августа 1948 г. М., 1948; Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП (б)-ВКП (б). 1922–1952. С. 378. 571 –203– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… рискнул. А может быть, в данном случае, он был с ней согласен. Ведь речь шла не о признании какого-либо научного направления или научного результата, а о воплощении идей социализма (пусть и в другой стране), в незыблемости которых он, вероятно, не сомневался. Хорошо знал Монголию, правда, еще дореволюционную, академик И.М. Майский, автор до сих пор актуального труда «Современная Монголия», написанного им в 1920 г. Но после этого у И.М. Майского была продолжительная дипломатическая работа, в том числе на посту заместителя наркома иностранных дел. Нет сомнений, что опытный дипломат также не хотел вмешиваться в существующий ход строительства социализма в братской республике574. Как и следовало ожидать, дискуссия закончилось в пользу экспедиции: комиссия отвергла все возражения П.В. Погорельского, определив их как ошибочные, характеризующие его стремление к сохранению индивидуальных хозяйств. Она приняла представленный экспедицией вариант отчета практически без изменений, а вслед за ней 27 февраля 1953 г. отчет после трехчасового обсуждения был утвержден и Президиумом Академии наук575. Секретарь Монгольской комиссии М.К. Расцветаев так описывал В.А. Обручеву это заседание Президиума: «Докладывал Е.М. Лав­ренко. Очень ярко выступал академик В.С. Немчинов, который весьма выпукло показал основные природные и экономические проблемы сельского хозяйства. Присутствовали представители министерства иностранных дел, посол наш в Монголии, представители сельского хозяйства СССР. В.С. Немчинов передал Президиуму мнение министра сельского хозяйства СССР тов. Бенедиктова, который сказал буквально следующее: «Академия наук изучила Монголию в сельскохозяйственном отношении лучше, чем Казахстан; мы и по Казахстану не имели таких материалов, какие Вы показываете по Монголии» 576. Выводы, сделанные в отчете экспедиции, вполне соответствовали курсу, который был взят монгольским правительством после не вполне Уже под самый занавес сталинского правления в феврале 1953 г. И.М. Майский был арестован и амнистирован только в 1955 г. (Люди и судьбы. Библиографический словарь востоковедов — жертв политического террора в советский период. С. 246). 575 А РАН. Ф. 642. Оп. 4. Д. 870. Л. 19. 576 Там же. 574 –204– 4.3. Упразднение Монгольской комиссии удачного завершения первой пятилетки. Тем не менее, можно сказать, что экспедиция не смогла четко определить ситуацию в животноводстве страны, причины неудач в этой отрасли и представить точно аргументированные рекомендации по ее развитию, о чем свидетельствует дискуссия с П.В. Погорельским. И хотя деятельность экспедиции была официально одобрена (вполне справедливо, поскольку ее сотрудники, несомненно, провели большую исследовательскую работу, на материалах которой были созданы серьезные, и даже фундаментальные труды, такие как, например, монография И.Ф. Шульженко «Животноводство МНР»), руководство Академии наук увидело, прежде всего, проблемы организационного характера, ответственность за которые несла Монгольская комиссия. К весне 1953 г. Президиум АН уже решительно поставил вопрос о ликвидации Монгольской комиссии. Председатель Комиссии В.А. Обручев начал активно бороться за существование учреждения, в котором он состоял более четверти века, и которое представлялось ему одним из важнейших звеньев в системе научных связей с Монголией и в истории изучения этой страны. Он обратился к президенту Академии наук А.Н. Несмеянову, доказывая необходимость сохранения преем­ ственности еще дореволюционных исследований Центральной Азии, и если не Монгольская комиссия, то какая-то другая структура должна продолжить изучение Монголии, и Китая. В связи с этим В.А. Обручев предложил преобразовать Комиссию в Комитет по изучению природы стран Внутренней Азии при СОПС577. С поддержкой мнения В.А. Обручева выступил его заместитель и одновременно председатель СОПС академик В.С. Немчинов. В своем письме А.Н. Несмеянову от 23 апреля 1953 г. он призывал его более осторожно рассматривать вопрос о судьбе Комиссии, которая была носителем огромного опыта российских научных исследований в Монголии и «органом помощи русской науки братской стране» в изучении ее природных ресурсов. «Наличие общей границы с МНР огромной протяженности в связи с другими важными обстоятельствами приводят нас к тому, — считает В.С. Немчинов, — что МНР особенно нуждается в помощи русской науки и изучении природных ресурсов». Поскольку руководство СОПС исследует ресурсы двух смежных с Монголией республик СССР (Тувы и Бурятии), то председатель СОПС считал возможным, если 577 Там же. Оп. 3. Д. 136. Л. 6. –205– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… Президиум сочтет необходимым, при уточнении структуры АН передать Монгольскую комиссию в ведение СОПС578. Были и другие предложения по сохранению Комиссии. Например, передать ее Институту востоковедения. Этот вопрос серьезно обсуждался в Ученом секретариате АН. Поскольку ИВ АН не занимался вопросами изучения природных ресурсов, на что была ориентирована Комиссия после войны, этот вариант оказался неприемлемым. В конце концов решение было принято, но не в пользу Комиссии. Постановлением Президиума АН от 15 мая 1953 г. Монгольская комиссия была упразднена. Президент Академии наук А.Н. Несмеянов в письме В.А. Обручеву от 30 мая так объяснил это решение: «Уточняя структуру Академии наук СССР, Президиум счел необходимым большую часть комиссий передать институтам, а другую часть комиссий ликвидировать. Это позволит сосредоточить всю научную и научноорганизационную деятельность Академии в ее институтах и Бюро отделений <…>. Монгольская комиссия была создана в свое время для оказания помощи развитию науки молодой народной республики. В настоящее время возник ряд народно-демократических республик, и в Советском Союзе созданы соответствующие учреждения для оказания им научной и научно-технической помощи, поэтому нет необходимости иметь особую Монгольскую комиссию»579. Как водится в подобных случаях, президент поблагодарил В.А. Об­ ручева, отметив, что под его руководством Монгольская комиссия проделала большую и ценную работу, о чем неоднократно в устной и письменной форме сообщал ему председатель Комитета наук Монголии Ц. Дамдисурэн. Однако борьба за Монгольскую комиссию на этом не закончилась. В.А. Обручева вовсе не удовлетворили объяснения президента Академии наук, и 10 июня 1953 г. он с горечью пишет в Президиум АН, что из решения о ликвидации Монгольской комиссии, которая около 30 лет организовывала изучение географии, геологии, сельского хозяйства различных областей Монголии, следует, что «исследование областей Внутренней Азии, начатое Географическим обществом в 1870 г., как будто признано ненужным», что теперь ставится крест не только над всем этим, но и над экспедициями Н.М. Пржевальского 578 579 Там же. Л. 8–9. Там же. Л. 10. –206– 4.3. Упразднение Монгольской комиссии и его преемников. В заключение письма руководитель теперь уже не существующей Комиссии просил Президиум АН представить возможность для завершения работ, запланированных Комиссией580. Днем раньше на заседании Бюро ОГГН было принято решение просить Президиум АН отложить ликвидацию Монгольской комиссии хотя бы до конца 1953 г., чтобы она закончила обработку материалов и издание трудов, а по возможности продлить ее существование как учреждения, необходимого для сохранения преемственности исследований в Центральной Азии. Через некоторое время ОГГН вновь обратился в Президиум с посланием, где указывалось, что ликвидация Комиссии нанесет удар по советской помощи Монголии, и снова содержалась просьба отложить эту ликвидацию581. Письма такого характера продолжал писать и В.А. Обручев, по-прежнему предлагая реорганизовать Монгольскую комиссию в Комитет по изучению природы Центральной Азии или передать Комиссию СОПС. Но 29 июня 1953 г. В.С. Немчинов, вероятно, после обсуждения этого вопроса на разных уровнях, сообщил В.А. Обручеву, что в СОПС Комиссия войти не может, так как «Президиум АН ориентирует СОПС на исследование отечественной территории и возражает против распространения наших исследований на смежные территории, хотя бы и народно-демократических республик»582. Окончательная точка в этой борьбе была поставлена 20 июля 1953 г. в письме А.В. Топчиева на имя В.А. Обручева и В.С. Немчинова, в котором указывалось: «В связи с ходатайством Отделения геолого-географических наук от 9 июня «об отмене постановления Президиума от 15 мая с.г. о ликвидации Монгольской комиссии» сообщаю, что для удовлетворения этой просьбы Президиум не находит оснований»583. Итак, после 28-летней деятельности (2 года в ведении СНК СССР и 26 лет в составе Академии наук) перестало существовать учреждение по организации и проведению исследований российских ученых в Монголии. Попытка реанимации деятельности Монгольской комиссии после войны практически сразу же была обречена на неудачу. В данных социально-политических условиях с развитой системой самостоятельных научно-исследовательских институтов различной ведомственной Там же. Л. 13. Там же. Л. 15. 582 Там же. Л. 28. 583 Там же. Л. 31. 580 581 –207– Гл. 4. Монгольская комиссия Академии наук… принадлежности, с устоявшимися советско-монгольскими отношениями необходима была не академическая Комиссия, работавшая практически на общественных началах, а скорее государ­ственное учреждение, со своим административным аппаратом и бюджетом, необходимым для реализации заявленных масштабных исследований соседнего государства. Однако с 1949 г., после провозглашения Китайской Народной Республики, руководство которой взяло курс на создание основ социализма, приоритетным направлением советской внешней политики в центральноазиатском регионе стал Китай. Заключение в 1950 г. Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР, а позднее и Соглашения о научном сотрудничестве предопределили основное направление международной деятельности Академии наук и других советских научных организаций на востоке584. Новые формы и качественно другой уровень российско-монгольские научные связи приобрели после подписания в 1960 г. Соглашения о научном сотрудничестве между Академией наук и Комитетом наук Монголии, который в 1961 г. был преобразован в Академию наук Монголии. Научные, кадровые и организационные результаты работы Монгольской комиссии АН стали базой для дальнейшего развития российско-монгольских научных контактов, их перехода от акта бескорыстной помощи к паритетному сотрудничеству. Но это уже другая история. О становлении советско-китайских научных связей см.: Левина Е.С. История и проблемы советско-китайского сотрудничества в 1950-х — начале 1960-х гг. (по материалам российских архивов) // Российско-китайские научные связи: проблемы становления и развития. СПб., 2005. С. 92–116; Решетов А.М. Советские этнографы и лингвисты в Китае во второй половине 1950-х гг. (опыт научного сотрудничества) // Там же. С. 117–124. 584 ЗАКЛЮЧЕНИЕ В 1927 г. в системе Академии наук работало двадцать разнообразных комиссий и комитетов. При этом в состав одного из комитетов, ОКИСАР, входило еще семь комиссий, занимавшихся региональными исследованиями. В «тесной связи» с ОКИСАР начала работать и Монгольская комиссия. Являясь неотъемлемой частью Академии наук, Монгольская комиссия пережила все перипетии администрирования и советизации академического сообщества, мобилизации его на решение политико-экономических задач, многочисленные организационные перестройки и в начале 1950-х гг. оставалась одной из немногих действующих комиссий, организованных в 1920-х гг. Главной особенностью Монгольской комиссии Академии наук являлось то, что ее исследовательская деятельность проходила на территории другого государства. Практически она выполняла государственный заказ на изучение Монголии, что было следствием целого ряда внешнеполитических причин. Отношения СССР и Монголии в 1920-х – 1930-х гг. складывались непросто. С одной стороны, в сложной геополитической обстановке в Дальневосточном регионе, в условиях территориальных притязаний Китая и Японии советская Россия являлась гарантом независимости и безопасности Монголии. С другой стороны, СССР открыто вмешивался во внутренние дела Монголии, поддерживал политический экстремизм Коминтерна. В то же время советским правительством предпринималось немало усилий для экономического укрепления –209– Заключение своего единственного международного партнера в Центральной Азии. Для этого Монголии оказывалась разнообразная помощь в организации национальных государственных институтов, развитии экономики страны, в изучении и освоении ее природных ресурсов. И здесь важное значение имеют исследования Монгольской комиссии Академии наук. Поэтому история Монгольской комиссии — это сюжет не только истории науки, но и российско-монгольских отношений. Российские ученые проводили свои исследования в очень непростых природно-климатических условиях, а нередко и в охваченных бурными социально-политическими событиями районах. Тем не менее, многие из них с теплотой вспоминают годы своей работы в Монголии, удивительную природу этой страны, искренних и гостеприимных людей. Следует отметить, что деятельность Комиссии проходила со строгим соблюдением правовых норм международного общения и регламентировалась специальными договорными обязательствами между Академией наук и Ученым комитетом Монголии, строго соблюдавшимися российскими учеными. Об этом свидетельствуют сохранившиеся в монгольских архивах отчеты российских ученых и переданные ими в Ученый комитет коллекции. Экспедиции Монгольской комиссии стали школой для многих начинающих монгольских ученых, а опубликованные результаты исследований — своеобразными учебными пособиями по природным особенностям, истории, языку, литературе Монголии. Эти знания, служа в определенной степени национальным интересам, в конечном счете, принадлежат всему человечеству. Монголия представляла и представляет большой исследовательский интерес для российских и других иностранных ученых потому, что здесь находятся ключи к пониманию многих явлений, важных для познания современных естественно-исторических и культурно-исторических процессов во многих странах Европы и Азии. Сегодня монгольские ученые самостоятельно проводят изучение своей страны, привлекая к исследованиям зарубежных коллег. Международное научное сотрудничество монгольских ученых не только активно расширяется, но и приобретает новые формы. Так, например, весьма плодотворно работает Российско-монгольская комиссия по сотрудничеству в области архивов. Начала работать совместная грантовская программа Министерства образования, культуры и науки Монголии и Российского гуманитарного научного фонда. В 2005 г. –210– Заключение была создана Комиссия по сотрудничеству Российской академии наук и Академии наук Монголии в области общественных наук. Будем надеяться, что новые формы взаимодействия российских и монгольских ученых внесут еще более весомый и разнообразный вклад в познание дружественного нам соседнего государства, судьба которого почти на всем протяжении XX века была теснейшим образом переплетена с судьбой России. Приложение 1 Список публикаций Монгольской комиссии* СЕВЕРНАЯ МОНГОЛИЯ (Академия наук СССР) Вып. I������ ������� –����� III��. — �� Л.: ���� Изд-во ���������������� АН СССР, ��������� 1926–1928 I�. Предварительные отчеты геологической, геохимической и почвенно-географической экспедиций о работах, произведенных в 1925 г. Л.: Изд-во АН СССР, 1926. 164 с.: ил., карты. Лебедева З.А. Геологические исследования Харкинского массива северо-западной Монголии. Куплетский Б.М. К геологии восточной Монголии. Костылева Е.Е., Прокопенко Н.М. Пегматитовые жилы Приургин­ ского района северной Монголии. Полынов Б.Б., Крашенинников И.М. Физико-географические и почвенно-ботанические исследования в области реки Убер-Джаргалантэ и верховьев Ара-Джаргалантэ. II�. Предварительные отчеты лингвистической и археологической экспедиций о работах, произведенных в 1925 г. Л.: Изд-во АН СССР, 1927. 88 с. Владимирцов Б.Я. Этнолого-лингвистические исследования в Урге, Ургинском и Кентейском районах. Боровка Г.И. Археологическое обследование среднего течения р. Толы. III. Козлов П.К. Краткий отчет о Монголо-Тибетской экспедиции Госу­ дарственного Русского географического общества 1923–1926 годов. Л.: Изд-во АН СССР, 1928. 47 с.: ил. * Составлен при участии С.В. Ретунской. –212– Список публикаций Монгольской комиссии МАТЕРИАЛЫ КОМИССИИ ПО ИССЛЕДОВАНИЮ МОНГОЛЬСКОЙ И ТАННУ-ТУВИНСКОЙ НАРОДНЫХ РЕСПУБЛИК И БУРЯТ-МОНГОЛЬСКОЙ АССР (Академия наук СССР) Вып. 1–15. Л.: Изд-во АН СССР, 1929–1931 Вып. 1. Предварительный отчет геологической экспедиции в северную Монголию за 1926 год. Л.: Изд-во АН СССР, 1929. 31 с. Куплетский Б.М. Геологический очерк восточной части северной Монголии в районе среднего течения р. Керулена. Вып. 2. Предварительный отчет ботанической экспедиции в северную Монголию за 1926 год. Л.: Изд-во АН СССР, 1929. 131 с.: ил. Павлов Н.В. Введение в растительный покров Хангайской горной страны. Проханов Я.И., Иконников-Галицкий Н.П. Предварительный отчет о поездке в Монголию летом 1926 года. Вып. 3. Предварительный отчет зоологической экспедиции в северную Монголию за 1926 год. Л.: Изд-во АН СССР, 1929. 236 с.: ил. Формозов А.Н. Млекопитающие северной Монголии по сборам экспедиции 1926 года. Тугаринов Л.Я. Северная Монголия и птицы этой страны. Вып. 4. Предварительный отчет лингвистической экспедиции в северную Монголию за 1926 год. Л.: Изд-во АН СССР, 1929. 74 с.: ил. Поппе Н.Н. Отчет о поездке в Орхон летом 1926 года. Бамбаев Б.Б. Отчет о командировке в Монголию летом 1926 года. Вып. 5. Казакевич В.А. Намогильные статуи в Даринганге. Поездка в Дарингангу. Л.: Изд-во АН СССР, 1930. 64 с.: ил, карты. Вып. 6. Поппе Н.Н. Дагурское наречие. Л.: Изд-во АН СССР, 1930. 174 с. Вып. 7. Нейбург М.Ф. Геологические исследования в районе хр. Батыр-Хайрхан (северо-западная Монголия) в 1926 году. Л.: Изд-во АН СССР, 1929. 29 с. Вып. 8. Санжаев Г.Д. Фонетические особенности говора нижнеудинских бурят. Л.: Изд-во АН СССР, 1930. 11 с. –213– Приложение 1 Вып. 9. Северо-Монгольская почвенно-географическая экспедиция: Предварительный отчет о поездке в Монголию в 1926 году. Л.: Изд-во АН СССР, 1930. 149 с. Вып. 10. Санжаев Г.Д. Дархаты: Предварительный отчет о поездке в Монголию в 1927 году. Л.: Изд-во АН СССР, 1930. 64 с. Вып. 11. Поппе Н.Н. Аларский говор. Ч. 1. Л.: Изд-во АН СССР, 1930. 130 с. Вып. 12. Козлова Е.В. Птицы юго-западного Забайкалья. Л.: Издво АН СССР, 1930. 397 с. Вып. 13. Поппе Н.Н. Аларский говор. Ч. 2. Л.: Изд-во АН СССР, 1931. 216 с. Вып. 14. Поппе Н.Н. Материалы по солонскому языку. Л.: Изд-во АН СССР, 1931. 142 с. Вып. 15. Санжаев Н.Д. Дархатский говор и фольклор. Л.: Изд-во АН СССР, 1931. 112 с. Список публикаций Монгольской комиссии ТРУДЫ МОНГОЛЬСКОЙ КОМИССИИ (Академия наук СССР и Научно-исследовательский комитет/Комитет наук МНР) Вып. 1–69. Л.: Изд-во АН СССР, 1932–1957 Вып. 1. Тугаринов А.Я. Птицы восточной Монголии по наблюдениям экспедиции 1928 года. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. 46 с. Вып. 2. Смирнов В.А. Отчет о работах гидрохимического отряда Монгольской экспедиции 1926 года. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. 24 с. Вып. 3. Козлова Е.В. Птицы высокогорного Хангая: по наблюдениям Зоологического отряда Монгольской экспедиции 1929 года. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. 92 с. Вып. 4. Баранов В.И. Земледельческие районы на юге Кобдоского аймака западной Монголии. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. 79 с.: ил. Вып. 5. Смирнов В.А. Аршаны Монголии. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. 46 с. Вып. 6. Рачковский И.П., Лебедева З.А. Краткий отчет о результатах работ Геологического отряда экспедиции АН СССР и Научно-исследовательского комитета Монгольской Народной Республики в 1931 году. Л.: Изд-во АН СССР, 1932. 28 с. Вып. 7. Долгушина Н.А. Материалы к изучению скотоводства на юге Баин-Чиндомани-Ула аймака Монгольской Народной Республики. Л.: Изд-во АН СССР, 1933. 92 с. Вып. 8. Шульженко И.Ф. Мясное хозяйство Монголии: Отчет животноводческого отряда экспедиции АН СССР / Под. ред. Я.Я. Луса. Л.: Изд-во АН СССР, 1933. 84 с. Вып. 9. Победимова Е.Г. Рекогносцировочные ботанические исследования в юго-восточной Монголии. Л.: Изд-во АН СССР, 1933. 66 с. Вып. 10. Козлова-Пушкарева Е.В. Птицы и промысловые млекопитающие Восточного Кентея. Л.: Изд-во АН СССР, 1933. 48 с. Вып. 12. Яшнов П.И. Отчет об обработке астрономических наблюдений Беляева Я.И., произведенных Монгольской экспедицией 1930 года. Л.: Изд-во АН СССР, 1934. 22 с. –215– Приложение 1 Вып. 13. Казакевич В.А. Современная монгольская топонимика. Л.: Изд-во АН СССР, 1934. 30 с. Вып. 14. Баранов В.И. Березы западной Монголии. Л.: Изд-во АН СССР, 1934. 46 с.: ил. Вып. 15. Сизова П.П. К характеристике нижнекарбоновых разрезов отложений района горы Урмуктуй и гор Хаптагай в Монголии. Л.: Изд-во АН СССР, 1935. 14 с.: ил. Вып. 16. Андреев С.И. Почвы дельты реки Буянту и Кобдоское аймачное хозяйство. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1935. 42 с. Вып. 17. Андреев С.И. Материалы к характеристике почв юго-западной части Монгольской Народной Республики. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1935. 80 с.: ил. Вып. 18. Лебедева З.А. К геологии горной группы Гурбан-Сайхан в Гобийском Алтае. Л.: Изд-во АН СССР, 1934. 77 с. Вып. 19. Победимова Е.Г. Растительность центральной части Монгольского Алтая. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1935. 78 с. Вып. 20. Михайловская О.Н., Неуструев Ю.С. Геоморфология и почвы Восточного Хангая. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. 43 с. Неуструев Ю.С. Геологический очерк Восточного Хангая. Михайловская О.Н. Геоморфология и почвы Восточного Хангая. Вып. 21. Десяткин Н.А. Материалы к характеристике сорно-полевой растительности северной Монголии. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. 51 с. Вып. 22. Домашние животные Монголии: материалы животноводческого отряда Монгольской экспедиции АН СССР в 1931 году / Под. ред Я.Я. Луса. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. 432 с. Лус Я.Я. Работа животноводческого отряда Монгольской экспедиции АН СССР в 1931 году. Шульженко И.Ф. Состояние и перспективы развития животноводства Монгольской Народной Республики Лус Я.Я. Овцы Монголии. Горощенко Ю.Л. Монгольская коза. Румянцев Б.Ф., Войтяцкий Б.П. Лошади Монголии. Колесник Н.Н. Крупный рогатый скот Монголии и его происхождение. Лус Я.Я. Сарлыки и хайнаки. –216– Список публикаций Монгольской комиссии Приложения: Денисов Ф.И., Ушаков С.В. Некоторые данные об яках Горного Алтая. Диомидова Н.А., Муруев К.М. Бурят-монгольская овца и ее метисы с мериносами. Поппе Н.Н. К вопросу о происхождении скотоводства у монголов. Вып. 23. Десяткин Н.Л. Луговые угодья при слиянии рек Орхона и Селенги в пределах Монгольской Народной Республики. М.; Л.: Издво АН СССР, 1936. 32 с. Вып. 24. Колесник Н.Н., Шульженко И.Ф. Домашние животные Монголии: материалы животноводческого отряда Монгольской экспедиции АН СССР в 1931 году. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1938. 57 с. Вып. 26. Лебедева З.А. Основные черты геологии Тувы. М.; Л.: Издво АН СССР, 1937. 34 с. Вып. 27. Чернышева Н.Е. О девонских брахиоподах Монголии: Материалы экспедиции геологического отряда под рук. И.П. Рачков­ ского. Вып. № 3. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. 60 с. Вып. 28. Чернышева Н.Е. Силурийские и девонские трилобиты Монголии и Тувы: Материалы экспедиции геологического отряда под рук. И.П. Рачковского. Вып. № 4. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. 32 с.: ил. Вып. 29. Чернышев Б.Б. Силурийские брахиоподы Монголии и Тувы: Материалы экспедиции геологического отряда под рук. И.П. Рач­ ковского. Вып. № 5. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. 94 с.: ил. Вып. 30. Чернышев Б.Б. Силурийские и девонские ������������� Tabulata����� Мон­ голии и Тувы: Материалы экспедиции геологического отряда под рук. И.П. Рачковского. Вып. № 6. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. 34 с.: ил. Вып. 31. Рябинин В.Н. Силурийские строматопороидеи Монголии и Тувы: Материалы экспедиции геологического отряда под рук. И.П. Рач­ковского. Вып. № 7. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. 36 с.: ил. Вып. 32. Куплетский Б.М., Литвин М.А. О некоторых щелочных породах западной Монголии: Материалы экспедиции геологического отряда под рук. И.П. Рачковского. Вып. № 8. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. 24 с.: ил. –217– Приложение 1 Вып. 33. Беляева Е.И. Материалы к характеристике верхнетретичной фауны млекопитающихся северо-западной Монголии: Материалы экспедиции геологического отряда под рук. И.П. Рачковского. Вып. № 9. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. 54 с.: ил. Вып. 34. Вологодин А.Г. Археоциаты и водоросли кембрийских известняков Монголии и Тувы. Ч. 1.: Материалы экспедиции геологиче­ ского отряда под рук. И.П. Рачковского. Вып. № 10. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940. 268 с.: ил. Вып. 35. Амстердамская Л.А. Восточно-халхаские народные сказки: тексты и перевод. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940. 64 с. Вып. 37. Материалы экспедиции геологического отряда под рук. И.П. Рачковского. Вып. № 11 . М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940. 81 с. Вып. 38. Материалы по геоморфологии и палеонтологии: сборник статей. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. 62 с. Вып. 39. Юнатов А.А. Основные черты растительного покрова Монгольской Народной Республики. М.: Изд-во АН СССР, 1950. 224 с. Вып. 40. Цаценкин С., Юнатов А.А. Естественные кормовые ресурсы Монгольской Народной Республики. Восточная часть Гоби. М.: Изд-во АН СССР, 1951. 351 с. Вып. 41. Беспалов Н.Д. Почвы Монгольской Народной Республики. М.: Изд-во АН СССР, 1951. 318 с. Вып. 42. Монгольская Народная Республика: библиография книж­ ной и журнальной литературы на русском языке. 1935–1950 / Сост. В.П. Тюляева. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 88 с. Вып. 43. Литовченко Г.Р. Вопросы овцеводства Монгольской Народной Республики. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 142 с. Вып. 44. Обручев В.А. Пограничная Джунгария. Т. 2., Вып. 2. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 58 с.: ил. Плотников М.А., Янишевский М.Э. Фауна нижнекаменноугольных отложений пограничной Джунгарии. Вып. 51. Банников А.Г. Определитель млекопитающих Монголь­ ской Народной Республики. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 112 с. –218– Список публикаций Монгольской комиссии Вып. 52. Шубин В.Ф. Земледелие Монгольской Народной Рес­ публики. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 347 с. Вып. 53. Банников А.Г. Млекопитающие Монгольской Народной Республики. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 670 с. Вып. 54. Виппер П.Б. Леса юго-западного Хентея: Отчет Мон­ гольской сельскохозяйственной экспедиции 1947–1952 гг. Вып. 1. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 56 с. Вып. 55. Калинина А.В. Травосеяние в Монгольской Народной Республике: Отчет Монгольской сельскохозяйственной экспедиции 1947–1952 гг. Вып. 2. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1953. 68 с. Вып. 56. Юнатов А.А. Кормовые растения пастбищ и сенокосов Монгольской Народной Республики: Отчет Монгольской сельскохозяйственной экспедиции 1947–1952 гг. Вып. 3. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. 352 с. Вып. 59. Сборник работ по палеонтологии Монгольской Народной Республики. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. 53 с. Ефремов И.А. Палеонтологические исследования в Монгольской Народной Республике (предварительные результаты экспедиций 1946, 1948, 1949 гг.). Новожилов Н.И. Местонахождения млекопитающих нижнего аоцена и верхнего палеоцена Монголии. Рождественский А.К. Местонахождения верхнетретичных млекопитающих на западе Монгольской Народной Республики. Вып. 60. Калинина А.В. Стационарные исследования пастбищ Монгольской Народной Республики: Отчет Монгольской сельскохозяйственной экспедиции 1947–1952 гг. Вып. 4. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. 128 с. Вып. 61. Шульженко И.Ф. Животноводство Монгольской Народной Республики: Отчет Монгольской сельскохозяйственной экспедиции 1947–1952 гг. Вып. 5. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. 236 с. Вып. 66. Продуктивность монгольских пород животных (Сборник экспериментальных работ): Отчет Монгольской сельскохозяйственной экспедиции 1947–1952 гг. Вып. 6. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954. 160 с. –219– Приложение 1 Шульженко И.Ф. Основные результаты экспериментальных работ по животноводству МНР. Наван-Чимид М. Молочная продуктивность животных при пастбищном содержании. Шумилин Д.М. Опыт повышения продуктивности монгольского крупного рогатого скота. Гончик Д. Сравнительное изучение мясных качеств монгольского крупного рогатого скота, яков и их гибридов. Аюрзан Т. Хозяйственные качества монгольского верблюда. Ничик Б.А. Зимнее пастбищное кормление овец и коз в аратских хозяйствах. Приложения: Материалы по животноводству смежных с МНР районов Совет­ ского Союза. Доброгорский Ф.М. Методика и результаты выведения новой полутонкорунной породы овец для горных условий Алтая. Червинский В.Ф. Коневодство Минусинской котловины. Вып. 67. Грубов В.И. Конспект флоры Монгольской Народной Республики: Отчет Монгольской сельскохозяйственной экспедиции 1947–1952 гг. Вып. 7. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1955. 308 с. Вып. 68. Ивашкин В.М. Гельминты сельскохозяйственных животных Монгольской Народной Республики: Отчет Монгольской сельскохозяйственной экспедиции 1947–1952 гг. Вып. 8. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1955. 216 с. Вып. 69. Рост и продуктивность животных при круглогодовом паст­бищном содержании: Отчет Монгольской сельскохозяйственной экспедиции 1947–1952 гг. Вып. 9. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1957. Наван-Чимит М. Сезонные изменения в индивидуальном развитии монгольских пород животных. Даши М. Овцы Гоби-Алтайского аймака. Приложения: Материалы по животноводству смежных с Монгольской Народной Республикой районов Советского Союза. Назаренко И.И. Обзор литературы по животноводству Казахской и Киргизской Советских Социалистических Республик. –220– Список публикаций Монгольской комиссии ТРУДЫ МОНГОЛЬКОЙ КОМИССИИ∗ (Академия наук СССР) Вып. 1–7 (?).–Б/м.: Изд-во АН СССР, 1953–1954 Вып. 2. Иванов А.Х. Геология и полезные ископаемые Кобдоского района Монгольского Алтая. — Б/м.: Изд-во АН СССР, 1953. 163 с. Вып. 3. Иванов А.Х. Восточное Прикосоголье Монгольской Народ­ ной Республики. Географическое и геологическое описание. — Б/м.: Изд-во АН СССР, 1953 Вып. 4. Синицын В.М. Восточный Тянь-Шань и Бей-Шань: научные итоги экспедиции В.А. Обручева в Центральную Азию, Северный Китай и Нань-Шань, совершенной в 1892–1894 гг. по поручению Русского географического общества. — Б/м.: Изд-во АН СССР, 1954. 274 с.: ил., карты. Вып. 7. Шипулин Ф.К. Обзор месторождений ископаемых углей Монгольской Народной Республики. — Б/м.: Изд-во АН СССР, 1954. 92 с.: ил., карты. * Удалось выявить только 4 выпуска этой серии. Книги выходили небольшими тиражами, все экземпляры были пронумерованы. –222– Название экспедиционного отряда Археоло­гический От Учкома Монго­ лии Б. Эрдембаяр Г.И. Боров­ка — руководитель. Руково­дитель отряда, участники Долина р. Толы, на запад от Улан-Батора. Археологическое обследование. 1925 Район исследования, задачи Боровка Г.И. Ар­хеологическое обс­ледование среднего течения р. Толы // Предварительные отчеты лингвистической и ар­ хеологической экспедиций о работах произведенных в 1925 г. Л., 1927. С. 43–88. — Северная Монголия. Т. II. Публикация материалов исследований в изданиях Монгольской комиссии Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. Приложение 2 Геологи­ческий Геохими­ческий Куплетский Б.М. К геологии вос­точной Монголии // Пред­варительные отче­ты геологической, геохи­ мической и почвенно-геогра­ фической экспедиций о рабо­ тах, произведенных в 1925 г. Л.,1926. С. 32–50. — Северная Монголия. Т. I. Костылева Е.Е., Прокопенко Н.М. Пегматитовые жилы Приургинского района северной Монголии // Там же. С. 51–84. Юго-восточные отро­ ги Кентейского хребта. Маршрутная геологическая съемка, обследование свинцового месторождения, известнякового района и отложений верхнепа­ леозойского возраста. Исследование пегматитовых жил гранитных массивов в долинах рек к востоку и северо-востоку от Улан-Батора. Выяснение харак­ тера пегматитовых жил и генезис связанных с ними самоцветов — топазов и бериллов. Б.М. Куп­летский — руководитель, Е.Е. Лабун­цоваКосты­лева, Н.М. Проко­пенко. Лебедева З.А. Гео­логические исследования восточной окра­ ины Харки­ринского массива северо-западной Монголии // Предварительные отчеты геологиче­ской, геохимической и почвенно-географической экспеди­ций о работах, произве­ денных в 1925 г. Л., 1926. С. 7– 30. — Северная Монголия. Т. I. Северо-западная Монголия, район восточного склона Харкиринского массива. Сбор материала для освещения ряда вопросов стратиграфии и тек­ тоники. (Продолжение работ Монголо-Урянхайской экспе­ диции АН под руковод­ством И.П. Рач­ковского (1923 и 1924 гг.). З.А. Лебе­дева — руководитель Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. –223– –224– Почвенно-­геогра­фи­ческий Этнолого-линвистический Б.Я. Влади­мирцов — руководитель, Бамбаев Б.Б. Б.Б. Полы­нов — руководитель, Н.Н. Лебе­дев, И.М. Крашенин­ ников От Учкома Монголии Ф.М. Боль­шаков (топограф), Б.М. За­мат­кинов (препаратор). Принимал участие Б.С. Дом­бров­ский (геолог, Владивос­ токский ун-т). 1) Улан-Батор, междуречье р. Толы и верхнего течения Керулена. Изучение говора Урги и ее окрестностей, сбор лингвис­ тического и фольклорного мате­ риалов, знакомство с собранием монгольских рукописей и книг Учкома Монголии. 2) Малый и Боль­шой Кентей. Обсле­дование местностей, упо­ минаемых в истории Чингисхана (вместе с Б.Б. Барадийным). 250–300 км к юго-западу от Урги, между речками Ара-Джаргалантэ и Убер-Джаргалантэ Почвенные и ботанические исследования, а также гео­ логические и петро­графические наблюдения. Владимирцов Б.Я. Этнологолингвистические исследования в Урге, Ургинском и Кентейском районах // Предварительные отчеты лингвистической и ар­ хеологической экспедиций о работах произведенных в 1925 г. Л., 1927. С. 1–42. — Северная Монголия. Т. II. Полынов Б.Б., Кра­шенинников И.М. Физико-географичес­ кие и почвенно-ботанические исследования в области реки Убер-Джаргалантэ и верховь­ ев Ара-Джаргалантэ // Пред­ варительные отчеты геологиче­ ской, геохимической и почвен­ но-географической экспедиций о работах, произведенных в 1925 г. Л., 1926. С. 85–160. — Северная Монголия. Т. I. Приложение 2 Археоло­гический –225– Монголия, горы Ноин-Ула, про­ должение раскопок П.К. Козлова Танну-Тува и северо-западная Монголия Хангай. Продолжение работ, начатых Н.В. Пав­ловым в 1924 г. в соста­ ве экспедиции П.К. Козлова. Научная и хозяй­ственная клас­ сификация растительных угодий Хангая. Первая партия: Г.И. Бо­ровка Вторая партия: С.А. Теп­лоухов Н.В. Пав­лов — руководитель, Н.П. Икон­никовГалиц­кий, Я.И. Про­ханов Проханов Я.И., ИконниковГалицкий Н.П. Предварительный отчет о поездке в Монголию летом 1926 года // Там же. С. 73–131. Павлов Н.В. Введе­ние в расти­ тельный пок­ров Хангайской гор­ ной страны // Предварительный отчет ботанической экспеди­ ции в северную Монголию за 1926 год. Л., 1929. С. 3–67. — Материалы Комиссии по ис­ следованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и БурятМонгольской АССР. Вып. 2. Теплоухов С.А. Древ­ние пог­ ребения в Минусинском крае // Материалы по этнографии. Т. III. Вып. 2. Л., 1927*. * Здесь и далее этим знаком отмечены публикации, не являющиеся изданиями Монгольской комиссии. Ботанический 1926 Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. Западная Монголия, продолже­ ние работ предыдущих лет. Северные отроги Монгольского Алтая, хр. Батыр-Хайрхан. Северо-восточная Монголия: обследование гранитных мас­ сивов по р. Юдык, Юмтэ и др. Выяснения залежей топазонос­ ных пегматитов и геологическая съемка излучины Керулена. Продолжение работ 1925 г. Обследование озер северо-запад­ ной Монголии З.А. Лебедева — руководитель, Н.А. Кулик –226– Геологический Геохимический Гидрохимический М.Ф. Нейбург, В.М. Севко (препаратор), В. Гарле (коллектор) Б.М. Куп­летский — руководитель, А.В. Пэк (коллектор) В.А. Смир­нов — руководитель Смирнов В.А. Отчет о рабо­ тах гидрохимического отряда Монгольской экспедиции 1926 г. Л., 1936. — Труды Монгольской комиссии. № 2. 23 с. Куплетский Б.М. Предварительный отчет геоло­ гической экспедиции в север­ ную Монголию за 1926 год // Материалы Комиссии по исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и Бурят-Монголь­ ской АССР. Вып. 1. Л., 1929. Нейбург М.Ф. Геологические исследования в районе хр. Батыр-Хайрхан (северо-запад­ ная Монголия) в 1926 году // Материалы Комиссии по иссле­ дованию Монгольской и ТаннуТувинской Народных Респуб­ лик и Бурят-Монгольской АССР. Вып. 7. Л.,1929. Приложение 2 А.Н. Кири­ченко — руководитель, А.Я. Туга­ринов А.Н. Фор­мозов, В.В. Ро­гозов (препаратор) Центральная и северо-западная Монголия: Улан-Батор, ОнгиинГол, Туин-Гол, Орок-Нор, ИхэБогдо, р. Байдарик, Улясутай, оз. Косогол. Тугаринов Л.Я. Северная Монголия и птицы этой стра­ ны // Там же. С. 145–236. Формозов А.Н. Млекопитающие северной Монголии по сбо­ рам экспедиции 1926 года // Предварительный отчет зоологичес­кой экспедиции в северную Монго­лию за 1926 год. Л., 1929. С. 1–144. — Материалы Комиссии по ис­ vследованию Мон­гольской и Танну-Тувинской Народных Республик и Бурят-Монголь­ ской АССР. Вып. 3. Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. –227– Зоологический Почвенно-географический От Учкома Мон­голии В.И. Лисов­ский Б.Б. Полы­нов — руководитель, Н.Н. Ле­бедев, Ю.С. Неуст­руев, Б.М. За­мат­кинов (переводчик) Северная Гоби: а) Мишик-Гун – оз. Улан-Нор, б) Калганский тракт, Тухумская впадина. Продолжение исследований 1925 г. Лебедев Н.Н., Неуструев Ю.С. Почвенно-географические ис­ следования 1926 года в бассейне озера Ихэ-Тухум-Нор // Там же. С. 75–144. Полынов Б.Б., Ли­совский В.И. Реког­носцировочные иссле­ дования в области северной Гоби // Предварительный отчет почвенно-геог­рафической экс­ педиции в север­ную Монголию за 1926 год. Л., 1930. С. 3– 74. — Материалы Комиссии по исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Рес­ публик и Бурят-Монгольской АССР. Вып. 9. Приложение 2 –228– –229– Этнолого-лингвистический Археологический С.А. Тепло­ухов — руководитель, В.С. Адриа­нов, Л.М. Нурк Б.Я. Влади­мирцов — руководитель (в начале июля из Улан-Батора уехал в Пекин), Н.Н. Поппе, Б.Б. Бамбаев Археологическое исследование Танну-Тувы в долине р. Джакуль и в районе с. Туран. 1927 Исследования в долине р. Орхо­н и развалин Цаган-Байши на р. Тола. Продолжение работ Б.Я. Владимирцова 1925 г. Теплоухов С.А. Опыт классифи­ кации древних металлических культур Минусинского края // Материалы по этнографии. Т. IV. Вып. 2. Л., 1929* Бамбаев Б.Б. Отчет о команди­ ровке в Монголию летом 1926 // Там же. С. 27–74. Поппе Н.Н. Отчет о поездке в Орхон летом 1926 года // Предварительный отчет линг­ вистической экспедиции в се­ верную Монголию за 1926 год. Л., 1929. С. 1–25 — Материалы Комиссии по иссле­дованию Монгольской и ТаннуТувинской Народных Рес­ публик и Бурят-Монгольской АССР. Вып. 4. Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. Геологический Геохимический К.Л. Остро­вецкий — руководитель, А.И.Педа­шенко, А.С. Тша­сковский, Г.И. Гряз­нов И.П. Рачков­ский — руководитель, З.А. Лебедева, В.М. Севко –230– Вторая партия: К.Л. Остро­вецкий — обследова­ ния месторождений полезных ископаемых в районе р. Кемчик (Танну-Тува) Первая партия: А.И. Педашенко — обследование месторождений золота в водораз­ деле рек Шагонар, Ургайлык и Кизелерык (Танну-Тува) Вторая партия: З.А. Лебедева — западная и центральная часть Танну-Тувы. Маршрутные геологические ис­ следования Первая партия: И.П. Рачковский — южная часть западной Монголии Приложение 2 –231– Гобийский (финансирование Учкома Монголии) Почвенно-географический Н.Н. Лебе­дев — руководитель, О.Н. Михай­ловская, Ю.С. Неу­струев, Н.К. Ве­хов (топограф), Л.А. Амстер­дамская В.А. Смир­нов — ру­ ководитель Первая партия: горные районы западной Монголии, отроги Хангая Вторая партия: восточная Монголия Амстердам­ская Л.А. Восточнохалхаские народные сказки. М.; Л., 1940. — Труды Монгольской комиссии. № 35. Михайловская О.Н., Неуструев Ю.С. Геоморфология и почвы Восточного Хангая. М.; Л., 1936. — Труды Монгольской комиссии. № 20. Исследование минеральных ис­ Смирнов В.А. Ар­шаны Монго­ точников — аршанов — централь­ лии. Л., 1932. — Труды Монголь­ ной и восточной Монголии ской комиссии. № 5. Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. Н.Н. Поппе — руководитель, В.А. Каза­кевич, Г.Д. Сан­жеев, Б.Б. Бамбаев Казакевич В.А. I. Намогильные статуи в Даринганге. II. Поездка в Дарин­гангу. Л., 1930. — Материалы Комис­сии по исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Респуб­лик и БурятМонгольской АССР. Вып. 5 Вторая партия: В.А. Казакевич — сбор лингви­ стиче­ских материалов и ознаком­ ление с археологическими па­ мятниками в районе Даринганга. –232– Четвертая партия: Г.Д. Санжеев Санжеев Г.Д. Дархаты. вел работу в районе оз. Косогол, Этнографический отчет о поезд­ исследуя быт и язык дархатов. ке в Мо нголию в 1927 году. Л., 1930. — Материалы Комиссии по исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и БурятМонгольской АССР. Вып. 10. Санжеев Г.Д. Дархатский говор и фольклор. Л., 1931. — Там же. Вып. 15. Третья партия: Б.Б. Бамбаев —изучение древ­ них погребений в северной Монголии в долине р. Селенга и районе Улан-Батора. Поппе Н.Н. Дагур­ское наречие. Л., 1930*. Первая партия: Н.Н. Поппе — изучение дагурского языка (Улан-Батор). Приложение 2 Этнолого-лингвистический –233– Ботанический Геологический (Танну-Тува) Гобийский (Финансироание Учкома Монголии Восточный Кентей: верховья рек Керулен и Онон От Учкома Л.П. Шастин В.А. Смир­нов — руководитель, Н.Н. Лебедев, И.К. Вехов (топограф). Юго-восточная Монголия И.П. Рачков­ский — Центральная часть хребта Таннуруководитель, Ола и южный склон Западных З.А. Лебедева, Саян А.Л. Смоля­нинова и В.И. Романов (коллекторы) Научное руковод­ ство — В.Л. Комаров Н.П. Икон­никовГалиц­кий — руководитель отряда, В.А. Иконни­коваГалицкая 1928 Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. –234– Зооло­гический Почвенный Археологический (Танна-Тува) Восточная Монголия: Калганский тракт и район р. Ке­ рулен С.А. Теп­лоухов — руководитель, А.Т. Куз­нецова Археологические раскопки древних захоронений в ТураноУюкском районе. 1929 Научное Западная часть Кентея: район во­ руковод­ство — дораздела рек Орхона и Селенги Б.Б. Полы­нов. О.Н. Михай­ловская — руководитель отряда, К.В. Со­ловьев А.Я. Тугари­нов — руководитель, А.И. Иванов, А.И. Аргиро­пуло Тугаринов А.Я. Птицы восточ­ ной Монголии. (По наблюде­ ниям экспедиции 1928 г.). Л., 1932. — Труды Монгольской комиссии. Вып. 1. Приложение 2 Северная Монголия, бассейны рек Толы и Мензы Северо-восточная часть Тувинской республики, в об­ ласти водоразделов Большого и Малого Енисея Изучение высокогорной фауны Козлова Е.В. Птицы высо­ (преимущественно птиц) Хангая, когорного Хангая. (По наб­ в районе массива Отхон-Тэнгри людениям зоологического отряда Монгольской экспеди­ ции 1929 г.). Л., 1932. — Труды Монгольской комиссии. № 3. Научное руковод­ ство В.Л. Комаров. Н.П. Икон­никовГалиц­кий — руководитель отря­ да, В.А. ИконниковаГалиц­кая З.А. Лебе­дева — руководитель Научное руковод­ ство П.П. Суш­кин. Е.В. Коз­лова — руководитель отряда, В.А. Канаев (препаратор) Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. Ботани­ческий Геологи­ческий Зоологический –235– Этнологолингвистический Астрономический Поппе Н.Н. Материалы по солонскому языку. Л., 1931. — Материалы Комиссии по ис­ следованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и БурятМонгольской АССР. Вып. 14. Я.И. Беляев — руководитель Г.И. Золотарев (топограф) Определение астрономических пунктов между Улан-Батором и Кобдо и в районе Шаргин-Гоби и Тайшир-Ула Яшнов П.И. Отчет об обработке астрономических наблюдений Я.И. Беляева, произведенных Монгольской экспедици­ ей 1930 г. Л., 1934. — Труды Монгольской комиссии. № 12. 1930 Монгольская экспедиция Академии наук под руководством И.Г. Дмитриева Научное Улан-Батор, руководство продолжение исследований жи­ Б.Я. Влади­мирцов. вых монгольских наречий. Н.Н. Поп­пе — руководитель отряда Приложение 2 –236– Геологический Гидрогеологический Каменноугольное месторожде­ ние Налайха Хребет Бурхан-Будда и Аджи­Богдо (Центрадьная часть Монгольского Алтая) Центральная часть Монгольского Алтая и ШаргинГоби Район Улан-Батора 3) А.И. Педа­шенко Ботаническая пар­ тия Е.Г. Победи­мова — руководитель Химик А.Ю. Хами Западная Монголия, геология и страти­графия хребта Хасакту 2) З.А. Лебе­дева Три геологические партии 1) И.П. Рачков­ский И.П. Рачков­ский — руководитель. Победимова Е.Г. Растительность центральной части Монголь­ ского Алтая. Л.; М., 1935.­ — Тру­ ды Монгольской комиссии. № 19. Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. –237– –238– Почвенно-агрономический Эконо­мический И.Г. Дмит­риев — руководитель В.И. Бара­нов — руководитель, С.И. Анд­реев (почвовед), Н.А. Долгу­шина (зоотехник), агрономы Г.Е. Добро­вольский, Т.И. Гу­ляев. Кобдоский район Основная задача: изучение при­ родных условий развития ското­ водства и земледелия Андреев С.И. Материалы к ха­ рактеристике почв юго-запад­ ной части МНР. М.; Л., 1935. — Труды Монгольской комиссии. № 17. Андреев С.И. Почвы дельты р. Буянту и Кобдоское аймачное хозяйство. Л.; М., 1935. — Труды Монгольской комиссии. № 16. Долгушина Н.А. Материалы к изучению скотоводства на юге Баин-Чиндомани-Ула ай­ мака МНР. Л., 1933. — Труды Монгольской комиссии. № 7. Баранов В.И. Земледельческие районы на юге Кобдоского ай­ мака западной Монголии. Л., 1932. — Труды Монгольской комиссии. № 4. Приложение 2 Животноводческий От Учкома аспиранты Гомбо и Нацаг Дорджи Я.Я. Лус — руководитель, Н.Н. Колес­ник, Б.П. Вой­тяцкий, Ю.Л. Горо­шенко, И.Ф. Шуль­женко, Е.М. Хейсин. Центральная, западная и вос­ точная Монголия — 11 районов. Изучение расового состава до­ машних животных МНР и тех­ ники ведения животноводства –239– Колесник Н.Н., Шуль­женко И.Ф. Домашние животные Монголии. М.; Л., 1938. — Труды Монгольской ко­ миссии. № 24 (на монг. языке) Лус Я.Я., Колес­ник Н.Н., Шульжен­ко И.Ф., Румян­­­цев Б.Ф., Вой­тяцкий Б.П., Горощенко Ю.Л. Домашние животные Монголии. М.; Л., 1936. — Труды Монгольской комиссии. № 22. Шульженко И. Мясное хозяй­ ство Монголии. Отчет животно­ водческого отряда Монгольской экспедиции АН СССР. Л., 1933. — Труды Монгольской комиссии. № 8. 1931 Монгольская экспедиция Академии наук под руководством И.Г. Дмитриева Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. –240– Ботанический Зоологи­ческий Геологический Дархатская партия: И.П. Рачков­ский, К.А. Не­над­кевич, П.П. Си­зова Продолжение изучения обще­ го геологического строения территории МНР: Дархатский р-н — изучение медных место­ рождений; Восточный Кентей, бассейн р. Керулен Е.В. Коз­лова — руководитель, В.М. Канаев (препаратор) И.П. Рачков­ский — руко­водитель Район Улан-Батора Е.Г. Победимова — руководитель Рачковский И.П., Лебедева З.А. Краткий отчет о результатах работ геологического отряда экспедиции АН СССР и НИК МНР в 1931 г. Л., 1932. — Труды Монгольской комиссии. № 6. Козлова-Пушкарева Е.В. Птицы и промысловые млекопитающие Восточного Кентея. Л., 1933. — Труды Монгольской комиссии. № 10. Победимова Е.Г. Рекогнос­цировоч­ные ботани­ ческие исследования в юго-вос­ точной Мон­голии. Л., 1933. — Труды Мон­гольской комиссии. № 9. Приложение 2 Геологический Почвенноагроно­мический –241– В.И. Бара­нов — руководитель, Н.Л. Де­сят­кин В топографи­ческих съем­ках участ­вовали от Учкома Мон­ голии С.М. Ура­ков и А.Д. Си­муков Гурбун-Сай­ханская партия: З.А. Лебе­дева, П.М. Васи­левский (гидрогеолог), топог­рафы М.П. Кру­пенин и В.С. Ива­кин, А.Л. Смолья­нинова (коллектор). Северная и западная Монголия Геологическое обследование и гидрологическое обследование массива Гурбан-Сайхан Десяткин Н.Л. Материалы к характеристике сорно-поле­ вой растительности северной Монголии. М.; Л., 1936. — Труды Монгольской комиссии. № 21. Баранов В.И. Березы западной Монголии. Л., 1934. — Труды Монгольской комиссии АН СССР. № 14. Лебедева З.А. К геологии гор­ ной группы Гурбан-Сайхан в Гобийском Алтае. Л., 1934. — Труды Монгольской комиссии. № 18. Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. –242– Экономи­ ческий Геологи­ческий Геоло­ги­ческий И.П. Рачков­ский — руководитель, З.А. Лебедева, П.П. Сизова, А.Л. Смольянинова П.П. Сизо­ва — руководитель, А.Л. Смольянинова П.В. Погорель­ский — руководитель 1932 1933 Изучение западных отрогов Кентея и гор Хаптагай в южной Монголии Сизова П.П. К харак­теристике разрезов нижнекарбоновых от­ ложений района горы Урмуктуй и гор Хаптагай в Монголии. Л., 1935. — Труды Монгольской комиссии. № 15. Десяткин Н.Л. Луговые уго­ дья при слиянии рек Орхона и Селенги в пределах Монгольской На­родной Республики. М.; Л., 1936. — Тру­ды Монгольской ко­ миссии. № 23. Приложение 2 Географические исследования Монголии (1940–1944) Почвенные исследования Монголии (1940–1947) Н.Д. Бес­палов 1940 Работы шли в «тесной увязке» с работами геологического от­ ряда Э.М. Мур­заев М.П. Кру­пенин, В.С. Вакин –243– Беспалов Н.Д. Почвы Монгольской Народной рес­ публики. М., 1951. — Труды Монгольской комиссии. № 41. Мурзаев Э.М. Монгольской Народ­ной Республики. Физикогеографическое описание. М., 1948.* Мурзаев Э.М. География Монголь­ской Народной Рес­ публики. Улан-Батор, 1943 (на монг. языке)*. Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. Топогра­фи­ческий Комплексная экспедиция в составе которой работали отряды: экономический, ботанико-кормовой, животноводческий, гидрологический Руководители эко­ номического отря­ да: в 1947–1949 гг. П.В. Погорель­ский, В 1950–1952 А.М. Печ­ников 1950–1951 началь­ ник экспедиции Е.М. Лав­ренко В 1947–1949 гг. на­ чальник экспедиции П.В. Пого­рельский Работа проводилась в разных районах Монголии –244– Калинина А.В. Стационарные исследования пастбищ МНР. М.; Л.,1954. — Труды Монгольской комиссии. № 60. Калинина А.В. Травосеяние в МНР. М.; Л., 1953. — Труды Монгольской комиссии. № 55. Юнатов А.А. Кормовые рас­ тения пастбищ и сенокосов МНР. М.; Л., 1954 — Труды Монгольской комиссии. № 56. Юнатов А.А. Основные чер­ ты растительного покрова Монгольской Народной Респуб­лики. М., 1950. — Труды Монгольской комиссии. № 39. 1947–1951 Монгольская сельскохозяйственная экспедиция Приложение 2 –245– экономисты: А.А. Авраамова, Н.Т. Куз­нецов А.М. Печников Д.М. Шуми­лин географы: Г.И. Жда­нов­ская, Д.А. Чу­мичев гидрологи: П.А. Дере­вянко, А.Т. Ива­нов, биологи: В.М. Иваш­кин, И.Ф. Шуль­женко, В работе экс­педиции Работа проводилась в разных принимали участие: районах Монголии бота­ники: В.И. Гру­бов, А.В. Кали­нина, А.А. Юна­тов Ивашкин В.М. Гельминты сель­ скохозяйственных животных МНР. М.; Л., 1955. — Труды Монгольской комиссии. № 68. Грубов В.И. Конспект флоры МНР. М.; Л., 1955. — Труды Монгольской комиссии. № 67. Шульженко И.Ф. Животноводство МНР. М.; Л., 1954 — Труды Монгольской ко­ миссии. № 61. Список экспедиций Монгольской комиссии в 1925–1950 гг. Комплексная экспедиция в составе которой работали отряды: эко-­ номический, ботанико-кормовой, животноводческий, гидрологический Приложение 3 Список членов Монгольской комиссии I. Монгольская комиссия СНК СССР (Комиссия СНК СССР по научному исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и Бурят-Монгольской АССР). 1925–1927 гг. Горбунов Н.П., управделами СНК СССР — председатель Комиссии Ольденбург С.Ф., академик, непременный секретарь АН — заместитель председателя Ферсман А.Е., академик — заместитель председателя Крыжановский В.И., старший хранитель Минералогического музея АН — ученый секретарь Боровка Г.И. Бялыницкий-Бируля А.А. Вавилов Н.И. Владимирцов Б.А. Григорьев А.А. Козлов П.К. Комаров В.Л. Марр Н.Я. Обручев В.А. Полынов Б.Б. Рачковский И.П. Состав Комиссии утвержден постановлением СНК СССР от 31 марта 1925 г. и от 2 апреля 1925 г.  –246– Список членов Монгольской комиссии Теплоухов С.А. Шокальский Ю.М. Представитель ВНАВ (Павлович М.П.) Представитель Главнауки Наркомпроса (Петров Ф.Н.) Представитель Наркоминдел (Берлин Л.Е., Вайнштейн Г.И.) II. Монгольская комиссия АН СССР (Комиссия по исследованию Монгольской и Танну-Тувинской Народных Республик и Бурят-Монгольской АССР, Монгольская комиссия с 1928 г.) 1927 г. Ольденбург С.Ф. академик, непременный секретарь АН — председатель Комиссии Ферсман А.Е., академик — заместитель председателя (до сентября 1927 г.) Сушкин П.П., академик — заместитель председателя (с сентября 1927 г.) Крыжановский. В.И. — ученый секретарь Бартольд В.В. Боровка Г.И. Владимирцов Б.Я. Горбунов Н.П. Козлов П.К. Комаров В.Л. Марр Н.Я. Обручев В.А. Полынов Б.Б. Рачковский И.П. Руденко С.И. Теплоухов С.А. Шокальский Ю.М. Представитель ВНАВ (Павлович М.П.) Представитель Главнауки Наркомпроса РСФСР (Петров Ф.Н.) Представитель Наркоминдел (Берлин Л.Е., Вайнштейн Г.И.)  Состав Комиссии утвержден на Общем собрании АН 7 мая 1927 г. –247– Приложение 3 1930 г. Комаров В.Л., академик, вице-президент АН — председатель Комис­ сии Рачковский И.П. — заместитель председателя Руднев А.И. — ученый секретарь Полынов Б.Б. Руденко С.И. Шокальский Ю.М. Представители СОПС (Губкин И.М., Ферсман А.Е.) Представитель Института востоковедения АН Представитель Института изучения народов СССР (Худяков М.И.) Представитель Наркоминдел (Борисов С.С., Вайнштейн Г.И.) 1932 г. Комарова В.Л. академик, вице-президент АН — председатель Комис­ сии Рачковский И.П. — ученый секретарь Струмилин С.Г. Обручев В.А. Борисяк А.А. Ольденбург С.Ф. Охтин А.Я., полпред СССР в Монголии Амар А., председатель Комитета наук Монголии Шокальский Ю.М. Поппе Н.Н. Андреев С.И. Щербина С.В. Представитель Наркоминдел (Вайнштейн Г.И.) 1935 г. Комаров В.А. академик, вице-президент АН — председатель Комис­ сии Рачковский И.П. — ученый секретарь Амар А., председатель Президиума Малого Хурала МНР Борисяк А.А. Состав Комиссии утвержден на заседании Президиума АН 2 октября 1930 г. Состав Комиссии утвержден на заседании Президиума АН 14 марта 1932 г.  Состав Комиссии утвержден на заседании Президиума АН 15 февраля 1935 г.   –248– Список членов Монгольской комиссии Григорьев А.А. Дэндэв Л., председатель Комитета наук Монголии Жамцарано Ц.Ж., сотрудник Института востоковедения АН Казакевич В.А. Лебедева З.А. Лус Я.Я. Обручев В.А. Охтин А.Я. Полынов Б.Б. Поппе Н.Н. Струмилин С.Г. Таиров В.Х., полпред СССР в Монголии (1933–1937 гг.) Шокальский Ю.М. Щербина С.В. Представитель Наркоминдел (Борисов С.С., Вайнштейн Г.И.) 1938 г. Комаров В.А., академик, президент АН — председатель Комиссии Рачковский И.П. — ученый секретарь Амар А. — премьер-министр МНР Борисяк А.А. Дэндэв Л. Лебедева З.А. Лус Я.Я. Обручев В.А. Поппе Н.Н. Струмилин С.Г. Струве В.В. Тугаринов А.Я. Представитель Наркоминдел (Вайнштейн Г.И.) 1946–1953 гг. Обручев В.А., академик, директор Института мерзлотоведения АН — председатель Комиссии Состав Комиссии утвержден на заседании Президиума АН 29 декабря 1938 г. Список составлен по материалам Монгольской комиссии (А РАН. Ф 339. Оп. 1) и Справочникам Академии наук за 1947–1953 гг.   –249– Приложение 3 Рачковский И.П., д. геол. н. — заместитель председателя (до 1948 г.) Полынов Б.Б., академик — заместитель председателя (с 1948 г.) Немчинов В.С., академик, председатель СОПС — заместитель пред­ седателя (с 1950 г.) Жуков Е.М., член-корр. — заместитель председателя (с 1950 г.) Шастов А.И. — ученый секретарь (до 1948 г.) Расцветаев М.К. — ученый секретарь (с 1948 г.) Григорьев А.А., академик, директор Института географии АН Жаргалсайхан Б., председатель Комитета наук Монголии Козин С.А., академик, сотрудник Института востоковедения АН Лавренко Е.М., член-корр., сотрудник БИН Лус Я.Я. (в 1946–1948 гг.), к. б. н., сотрудник Института эволюционной морфологии АН Мурзаев Э.М., к. геогр. н., сотрудник Института географии АН Обручев С.В., д. г. н., профессор Погорельский П.В. (до 1950 г.), д. э. н., сотрудник Института географии АН Родин Л.Е. (в 1946–1947 гг.), к. б. н., сотрудник БИН Толстов С.П., д. и. н., директор Института этнографии Тугаринов А.Я. (в 1946–1947 гг.), д. б. н., профессор, сотрудник ЗИН Ширэндэв Б., ректор Монгольского государственного университета, член Комитета наук Монголии Именной указатель Авраамова Анна Алексеевна (1903–?) — экономист, сотрудник Ин­­ ститута географии (1940-е гг.), участник Монгольской сельскохозяй­ственной экспедиции 1947–1952 гг. 190, 193, 245 Адамс Михаил Иванович, Михаил Фридрих (������ Adams� Michael� �������� Fried­ ������ rich��) (1780 — не ранее 1833) — натуралист, зоолог, адъюнкт АН по зоологии с 1805 г. по 1809 г. 18 Адрианов Василий Степанович (1904–1936) — палеэтнограф, археолог, сотрудник Русского музея, участник археологического отряда экспедиции Монгольской комиссии 1927 г. 96, 229 Амагаев Матвей Иннокентьевич (псевд. Амуга) (1897–1944) — полити­ ческий деятель, востоковед-экономист и политолог, в 1925–1927 гг. и 1928– При составлении указателя были использованы следующие справочники и литература: Большой энциклопедический словарь. Изд. 2-е, перераб. и доп. М.; СПб., 2004; Летопись РАН. Т. 1–3. СПб., 2000–2003; Люди и судьбы. Библиогра­ фический словарь востоковедов — жертв политического террора в совет­ский пе­ риод. 1917–1997. СПб., 2003; Персональный состав АН СССР. Т. 1–2. М., 1974; Ученые-исследователи Бурятского института общественных наук СО РАН. Улан-Удэ, 1997; In Memoriam. Исторический сборник памяти Ф.Ф. Перченка. М.; СПб., 1995; Монгол улсын шинжлэх ухааны Академийн тΥΥх. Улаанбаатар, 2002. (History of Mongolian Academy of Sciences), Болдбаатар Ч. XX зууны улс тѲрийн зΥмгэлтнΥΥд (Политические деятели XX столетия). Ула­анбаатар, 2004 и другие; а также различные Web–сайты Internet’а: www.know­bysight.info/index. asp; www.zin.ru и др.  –251– Именной указатель 1929 гг. уполномоченный Коминтерна в МНР, в 1932–1936 ãã. ректор ЛВИ. Арестован в сентябре 1937 г., умер в заключении. 109, 122 Амар Агданбуугийн (1886–1941) — монгольский государственный дея­ тель, до 1928 г. возглавлял (в разные годы) МИД, МВД, МНХ, премьер-министр МНР (1928–1930; 1936–1939), председатель Комитета наук МНР (1930–1932), председатель Президиума Малого Хурала (1932–1936). Арестован в марте 1939 г., расстрелян в СССР в 1941 г. 126, 142, 144, 151, 162, 163, 248 Амстердамская Людмила Алексеевна — в 1927 г. аспирант ЛГУ, участ­ ник экспедиции Монгольской комиссии в 1930 г. 96, 231 Андреев Александр Иванович (1949) — историк, д. и. н., сотрудник СПбФ ИИЕТ, директор музея-квартиры П.К. Козлова. 13 Андреев С.И. — почвовед, в 1930-е гг. сотрудник Ленинградского сель­ скохозяйственного института, участник экспедиции Монгольской комиссии в 1930 г. 124, 144, 238, 248 Анучин Дмитрий Николаевич (1843–1923) — географ, антрополог, профессор Московского ун-та, академик (1896), почетный член АН (1898), основатель отечественной школы географов. 35, 37 Аргиропуло Анатолий Иванович (1908–1942) — зоолог, сотрудник Зоологического музея/ЗИН, участник экспедиции Монгольской комиссии в 1928 г. 100, 234 Бабынин Н.Н. (?–1931) — студент ЛИЖВЯ, в 1923 г. работал в Мон­ голии, по возвращении в Ленинград преподавал в ЛИЖВЯ. 49 Балдаев Родион Лазаревич (1920–1993) — историк, монголовед, сот­ рудник библиотеки Академии наук (1952–1970), преподаватель ВосточноСибирского института культуры (1970–1972), сотрудник Бурятского инсти­ тута общественных наук СО АН (1972–1980), доцент Бурятского пединсти­ тута (1980–1988). 8 Бамбаев Балджи Бамбаевич — бурятский монголовед, участник экспе­ диций Монгольской комиссии в 1926 и 1927 гг. После окончания ЛИЖВЯ работал в Ученом комитете Бурятии. Арестован в 1931 г. в Улан-Удэ, но ему удалось бежать за границу. 75, 86, 96, 224, 229, 232 Банников Андрей Григорьевич (1915–1985) — зоолог, работал в Монголии по приглашению Комитета наук в 1940–1947 гг., преподавал в Монгольском государственном университете. 167 Барадийн (Барадин) Бадзар Барадийнович (1878–1937) — бурят­ ский монголовед, тибетолог, нарком просвещения БМ АССР (1923–1926), Здесь и далее имеется в виду ординарный/действительный член Академии наук (Императорской (1724–1917), Российской (1917–1925, с 1991), АН СССР (1925–1991)).  –252– Именной указатель член БурЦИК (1923–1930), преподавал, с 1936 г. жил в Ленинграде, работал в Институте востоковедения АН. Арестован в феврале 1937 г., расстрелян. 26, 76 Баранов Владимир Исаакович (1889–1967) — геоботаник, систематик, в 1929–1932 гг. профессор Пермского ун-та, с 1933 профессор Казанского ун-та, участник экспедиции Монгольской комиссии в 1930 и 1931 гг. 124, 131, 134, 139, 158, 238, 241 Баранов Павел Александрович (1892–1962) — ботаник, морфолог расте­ ний, член-корр. АН (1943). Директор Ботанического института им. В. И. Ко­ма­ рова АН (1952–1962). 194 Бартанова А.А. — историк, участвовала в работе комиссии по написа­ нию «Истории МНР» (1946–1954). 179 Бартольд Василий Владимирович (1869–1930) — востоковед, акаде­ мик (1913), профессор Петербургского (Ленинградского) ун-та, с 1921 г. воз­ главлял Коллегию востоковедов при Азиатском музее АН. 26, 46, 91, 247 Беляев Яков Иванович (1891–1931) — астроном Пулковской обсерва­ тории, руководитель астрономического отряда экспедиции Монгольской ко­ миссии в 1930 г. 124, 236 Бенедиктов Èâàí Àëåêñàíäðîâè÷ (1902–1983) — нарком земледелия (1938–1943), нарком, министр сельского хозяйства СССР (1946–1955), министр сельского хозяйства РСФСР (1957–1959), посол СССР в Индии (1959–1967), посол в СФРЮ (1967–1979). 204 Берия Лаврентий Павлович (1899–1953) — государственный и поли­ тический деятель, нарком внутренних дел (1938–1953), зам. председателя СНК СССР (1941–1953), один из наиболее активных организаторов массо­ вых репрессий. Арестован в июне 1953 г. по обвинению в заговоре с целью захвата власти, расстрелян. 184 Берлин Лев Ефимович (1897–1974) — референт Восточного отдела НКИД (1921–1926), первый секретарь полпредства в Монголии (1926–1927), с 1928 по 1933 гг. и с 1936 по 1955 гг. — научная и преподавательская работа в ВУЗах Москвы, в т. ч. в КУТВ (1928–1929), в Московском институте востоко­ ведения (1938–1944), в МГУ (1944–1955). 52, 55, 65, 72, 107, 160, 247 Беспалов Николай Денисович (1898–?) — почвовед, д. с.-х. н. (1951); аспирант АН (1932–1936), сотрудник Почвенного института АН (с 1936 г.), и. о. ученого секретаря Таджикской базы АН (1937–1938), работал в Мон­ голии по командировке Монгольской комиссии АН с 1940 по 1947 г. 164, 165, 166, 167, 243 Бичурин Никита Яковлевич (в монашестве Иакинф) (1777–1853) — си­ нолог, 14 лет возглавлял духовную миссию в Пекине, член–корр. АН (1828). 19 Бойкова Елена Владимировна (1949) – историк, востоковед, к. и. н., ве­ дущий сотрудник ИВ АН. 13 –253– Именной указатель Болгов А. В. — экономист. 201 Большаков Ф.М. — топограф, сотрудник Ученого комитета Монголии в 1920-е гг. 75, 224 Борисов Сергей Степанович (1889–1937) — сотрудник Дальневосточ­ но­го секретариата ИККИ (1921–1922), Восточного отдела НКИД (1922– 1933, 1935–1937). Арестован в 1937 г., расстрелян. 108, 120, 122, 151, 160, 248, 249 Борисяк Алексей Алексеевич (1872–1944) — палеонтолог, геолог, ака­ демик (1929), сотрудник Геологического комитета (1896–1932), профессор Петербургского /Ленинградского горного института (1911–1930), инициатор создания и первый директор Палеозоологического (Палеон­тологического) института АН (1930–1944). 55, 111, 129, 144, 151, 158, 162, 248, 249 Боровка (Боровко) Григорий Иосифович (1894–1941) — архео­лог, ис­ торик античного и скифского искусства, помощник хранителя (1919–1921), хранитель (1921–1930) эллино-скифского отделения Государ­ственного Эрмитажа, профессор ЛГУ (1924–1929), Института истории искусств (1920–1923), участник экспедиций в Монголию в 1924 г. в сос­таве МонголоТибетской экспедиции П.К. Козлова и Монгольской комиссии в 1925 и 1926 гг. Арестован в сентябре 1930 г. по «академическому делу», приговорен осенью 1931 г. к 10 годам лагерей; освобожден в 1940 г., вновь арестован в 1941 г., расстрелян. 39, 57, 64, 70, 72, 75, 77, 82, 84, 86, 91, 94, 112, 115, 152, 160, 222, 225, 246, 247 Бруевич Николай Григорьеви (1896–1987) — один из создателей тео­рии точности и надежности машин и приборов, академик (1942), академик-сек­ ретарь АН (1942–1949). 177 Брюханов Николай Павлович (1878–1938) — государственный и пар­ тийный деятель, в 1924–1930 гг. зам. наркома и нарком (с 1926) финансов СССР. В 1931–1933 гг. зам. наркома снабжения СССР. Арестован в феврале 1938 г., расстрелян. 69 Бунак Виктор Валерианович (1891–1979) — антрополог, д. б. н., профессор МГУ. 79 Бунге Александр Андреевич (1803–1890) — ботаник, флорист, членкорр. АН (1833), почетный член АН с 1875 г. 17, 18 Бурдуков Алексей Васильевич (1883–1943) — монголовед, заведовал факторией в Монголии (до 1921), с 1926 г. жил в Ленинграде, преподавал в ЛИЖВЯ, ЛВИ, ЛГУ, первый кратковременный арест пережил в 1930 г., второй раз арестован в 1941 г., умер в заключении. 33, 50 Бухарин Николай Иванович (1888–1938) — государственный и партий­ ный деятель, академик (1929), член ИККИ и его президиума (1919–1929), председатель Комиссии по истории знаний АН (1930–1932), организатор –254– Именной указатель и первый директор Института истории науки и техники АН (1932–1937). Арестован в феврале 1937 г., расстрелян. 108, 126 Бялыницкий-Бируля (Бируля) Алексей Андреевич (1864–1937) — зоо­ лог, зоогеограф, полярный исследователь, член-корр. АН (1923), директор (1921–1929) Зоологического музея АН, профессор ЛГУ. Снят с должности директора в ноябре 1929 г. и до момента ареста временно исполнял обязан­ ности старшего зоолога. Арестован в ноябре 1930 г. по «академическому делу», приговорен к 3 годам лагерей. 55, 58, 64, 72, 85, 121, 246 Вавилов Николай Иванович (1887–1943) — биолог, генетик, ботаник, растениевод, член-корр. АН (1923), академик (1929); академик, президент (1929–1935) ВАСХНИЛ, директор ВИР (1930–1940) и Генетической ла­ боратории (Институт генетики) АН с 1930 г., президент (1931–1940) Гео­ графического общества. Арестован в августе 1940 г., умер в заключении. 59, 72, 246 Вавилов Сергей Иванович (1891–1951) — физик, оптик, академик (1932), президент АН СССР (июль 1945 г. — январь 1951 г.). 186, 187, 189, 190 Вайнштейн Г.И. — представитель НКИД в Ленинграде. 55, 60, 72, 144, 151, 152, 162, 247–249 Вакин В.С. — топограф, участник экспедиции Монгольской комиссии в 1933 г. 243 Валотин Н.И. — участник заседания российских и монгольских ученых, состоявшегося 2 июля 1945 г. 172 Василевский Павел Максимович (1886–?) — гидрогеолог, участник гео­ логического отряда экспедиции Монгольской комиссии в 1931 г., в 1930-е гг. старший геолог Гипровода. 241 Васильев Алексей Николаевич (1878–1941) — первый полномочный представитель СССР в МНР (1924–1925), генеральный консул в Мукдене (1925–1926), торговый представитель в Персии, Турции, Египте (1926– 1929), управляющий делами АН СССР (1929–1930), юрисконсульт торг­ предства в Париже (1931–1935), директор Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина. Арестован в 1937 г. 55 Васильев В.М. — сотрудник Института востоковедения АН (начало 1950-х гг.). 201 Васильев Василий Павлович (1818–1900) — синолог, академик (1886), профессор Петербургского ун-та. 21 Вехов И.К. — топограф, участник экспедиции Монгольской комиссии в Монголию в 1927 и 1928 гг. 98, 231, 233 Витте Петр Александрович — помощник российского советника при правительстве Монголии (1914–1916), советник (1916–1917) гг.; возглав­ –255– Именной указатель лял правительственную экспедицию по экономическому обследованию Монголии в 1915–1916 гг. 27 Владимирцов Борис Яковлевич (1884–1931), востоковед-монголо­ вед, член-корр. АН (1923), академик (1929), сотрудник Азиатского музея АН, профессор Петербургского/Ленинградского университета. 23, 26, 46, 47, 55, 64, 70, 72, 75, 76, 82-84, 86, 91, 98, 99, 102, 112, 127, 129, 154, 224, 229, 236, 246, 247 Войтяцкий Борис Петрович — генетик, зоотехник, участник животно­ водческого отряда экспедиции Монгольской комиссии в 1931 г. 239 Волгин Вячеслав Петрович (1879–1962) — историк, академик (1930), непременный секретарь АН (1930–1935), вице-президент АН (1942–1953). 117, 119, 128, 146, 147, 150 Вологдин Александр Григорьевич (1896–1971) — геолог, палеонто­ лог, член-корр. АН (1939), сотрудник Палеонтологического ин-та (с 1943). Арестован в марте 1949 г., освобожден в мае 1954 г.; руководитель Палеон­ тологической экспедиции в Монголию (1969–1971). 172 Воробьев Павел Иванович (1892–1937) — маньчжуровед, китаист, мон­ головед, в 1920-х гг. занимал различные административные должности в ЛИЖВЯ, Русском музее, Историческом музее (Москва), Музее этнографии народов СССР, Институте востоковедения АН. В 1936–1937 гг. работал в ка­ честве советника Комитета наук Монголии. Вызван из Монголии и аресто­ ван в августе 1937 г., расстрелян. 157, 160 Воронов Ефим Павлович (1895–1957) — в 1925–1934 гг. сотрудник ап­ парата Совнаркома СССР, в 1934 г. был переведен на хозяйственную работу. В 1938 г. иск­лючен из партии (восстановлен в 1955 г.). Участвовал в Великой Отечественной войне. В 1945–1951 гг. на различных административных должностях. 108 Ворошилов Климент Ефремович (1881–1969) — советский военный, государственный и политический деятель, маршал (1935), с 1925 нарком по военным и морским делам, с 1934 нарком обороны СССР, член Политбюро (Президиума) ЦК. Один из наиболее активных организаторов массовых репрессий 1930-х – начала 1950-х гг. 135 Гарле В. — коллектор, участник геологического отряда экспедиции Монгольской комиссии СНК в 1926 г. 226 Гедин Свен Андрес (������� Hedin��, ����� Sven� ������� Anders�) (1865–1952) — извест­ный шведский путешественник, исследователь Среднего Востока и Цент­ ральной Азии: Персия, Восточный Туркестан, Тибет, Китай, Мон­голия. 29, 49 Гесс Герман Иванович (Жермен Анри) (����� Hess� ��������������������� Germein�������������� ������������� Henri�������� ) (1892– 1850) — химик, академик (1834). 18 –256–