Boris Uspenskij
Boris Uspenskij. Born in 1937, graduated from Moscow University in 1960 with the specialization in general and comparative linguistics. Professor of Moscow University in 1977-1992, Fellow at the Institute for Advanced Studies (Wissenschaftskolleg), Berlin in 1992-1993, Professor at the Oriental University of Naples in 1993-2009,Professor at the Russian State University for the Humanities (Moscow) in 2006-2011, Professor at the Higher School of Economics (Moscow) since 2011. Visiting Professor atVienna University (1988-1989), Harvard University (1990-1991), Graz University (1992), Cornell University (1994) and the University of Italian Switzerland (1997-2009). The research in general linguistics defined his interest in semiotics with the special focus on the semiotics of visual arts. At present he is the Head of the Laboratory of Linguistics and Semiotics at the National Research University “Higher School of Economics” (Moscow).
less
InterestsView All (12)
Uploads
united by the same lyrical subject. These two parts correspond to two parallel narrative plans. In the
beginning, the unreal, afterlife world (the world of shadows) is presented, and then the earthly, real
world. The first part describes the lyrical subject’s transition from being to non-being; the second
part speaks of the life he has left behind which at the same time continues for him. The analysis of
the poem leads to the conclusion that the world of shadows is treated by the poet as an Elysium of
names, i.e. poetic words. It is a special reality created by poetic language. This poem appears as an
illustration of Mandelstam’s early theoretical work on poetic language.
united by the same lyrical subject. These two parts correspond to two parallel narrative plans. In the
beginning, the unreal, afterlife world (the world of shadows) is presented, and then the earthly, real
world. The first part describes the lyrical subject’s transition from being to non-being; the second
part speaks of the life he has left behind which at the same time continues for him. The analysis of
the poem leads to the conclusion that the world of shadows is treated by the poet as an Elysium of
names, i.e. poetic words. It is a special reality created by poetic language. This poem appears as an
illustration of Mandelstam’s early theoretical work on poetic language.
(библейского апокрифа, дошедшего до нас в славянском переводе), особенно фрагменты, связанные
с богословием Божественного имени. Автор пытается, вместе с тем, установить исходные семитские
формы, к которым восходят в славянском тексте наименования Бога. В работе показывается, что сла-
вянский текст апокрифа был известен еврейским книжникам в Древней Руси и они вносили в него
исправления и добавления. Некоторые семитизмы в тексте «Откровения Авраама» не отражают ис-
ходный текст памятника, но появляются в относительно поздний (средневековый) период — в среде
русских евреев.
(библейского апокрифа, дошедшего до нас в славянском переводе), особенно фрагменты, связанные
с богословием Божественного имени. Автор пытается, вместе с тем, установить исходные семитские
формы, к которым восходят в славянском тексте наименования Бога. В работе показывается, что сла-
вянский текст апокрифа был известен еврейским книжникам в Древней Руси и они вносили в него
исправления и добавления. Некоторые семитизмы в тексте «Откровения Авраама» не отражают ис-
ходный текст памятника, но появляются в относительно поздний (средневековый) период — в среде
русских евреев.
Петра на престол стало реализацией программы, которая возникла еще при жизни царя Алексея Михайловича и автором которой был, по-видимому, боярин Артамон
Матвеев.
вызывает сомнений, но столь же несомненно и кардинальное различие между такими, например, его отрезками, как домонгольское время, XIV столетие и эпоха Ивана Грозного. Сама парадоксальность подобного положения дел допускает два возможных пути формирования тематического номера. Один из них предполагает сосредоточенность на своеобразных «длинных
линиях» истории, долгоживущих культурных тенденциях, охватывающих если не все русское Средневековье, то, во всяком случае, значительную его часть. Другой путь может быть охарактеризован скорее как «метод высвеченных пятен», когда под одной обложкой собраны статьи, где предлагаются новаторские решения проблем, на первый взгляд частных, но на деле весьма репрезентативных для понимания как природы очередного витка древнерусской жизни, так и состояния научных исследований в соответствующей области. В целом мы отдавали предпочтение второму пути, отнюдь не чуждаясь первого. Сложилось так — и в этом отношении структура номера, на наш взгляд, соответствует некоему положению дел в эпоху Средневековья, — что преемственность и долгосрочность нагляднее всего можно показать, исследуя структуру власти, механизмы ее передачи и манифестации (ср. статьи Б. А. Успенского, А. Ф. Литвиной и автора этих строк). Мир рода и мир династии, взаимодействие которых также прочерчивает отдельную линию в истории допетровской Руси, с разных сторон затрагиваются в работах Р. И. Ханукаевой, А. Л. Корзинина и А. В. Майорова. Хрестоматийная тема отношений древнерусского государства с его ближайшими соседями перерастает в рассказ о многоликости самой Руси в эпоху Средневековья и неоднозначности такого явления, как соседство, идет ли речь о половцах (К. И. Гуревич), Польше и Великом княжестве Литовском (С. В. Полехов) или даже о татарах, как это происходит в уже упомянутой нами статье А. В. Майорова, — вообще говоря, не только она, но и другие представленные в номере тексты могли бы быть отнесены одновременно к нескольким тематическим блокам; это сложно организованное единство только радует составителя и, надеемся, вызовет интерес у читателя. Многое в подборе статей определяла и возможность продемонстрировать
ту целостность гуманитарного знания, которая отличает лучшие отечественные исследования собственной ранней истории. Искусствовед оказывается вовлечен в ономастическую проблематику (работа С. Г. Зюзевой), лингвист уточняет наши представления о социальном устройстве древних Новгорода
и Пскова (исследование А. А. Гиппиуса), текстологические проблемы сращиваются с проблемами исчисления времени (А. А. Фитискина), а история текстов, история вещей и история событий времен татаро-монгольского нашествия неразделимым образом переплетаются друг с другом (статья А. В. Лаврентьева). На фоне этой общей междисциплинарности только выигрывают, на наш взгляд, «монохромные» работы — от нового взгляда на слово, характерное
для позднесредневековой деловой письменности (А. Золтан), до публикации доселе неизвестной грамоты Стефана Батория (А. Л. Лифшиц) и рецензии на научное издание первой части диссертационного труда шведского пастора Бергиуса, создававшегося в самом конце интересующей нас эпохи, на рубеже XVII–XVIII вв. (А. А. Преображенская).
Составление, подготовка текста и комментарии О. Я. Кельберт и М. В. Трунина. Под общей редакцией Б. А. Успенского
представления, которые обусловили специфику русского
культа Николы (св. Николая) 1 . Христианские истоки этого культа
вполне очевидны; однако на славянской почве произошла характерная
контаминация христианских и языческих верований,
обусловившая существенную трансформацию исходного образа:
христианские святые —; и в их числе св. Николай •— оказались
заместителями языческих богов и, соответственно, впитали в себя
ряд черт языческого происхождения. Отсюда изучение народных
культов святых оказывается ценнейшим источником для
реконструкции языческих представлений: в самом деле, устраняя
все то, что было импортировано в процессе христианизации Руси,
мы можем получить собственно языческий культурный слой.
представления, которые обусловили специфику русского
культа Николы (св. Николая). Христианские истоки этого культа
вполне очевидны; однако на славянской почве произошла характерная
контаминация христианских и языческих верований,
обусловившая существенную трансформацию исходного образа:
христианские святые —; и в их числе св. Николай •— оказались
заместителями языческих богов и, соответственно, впитали в себя
ряд черт языческого происхождения. Отсюда изучение народных
культов святых оказывается ценнейшим источником для
реконструкции языческих представлений: в самом деле, устраняя
все то, что было импортировано в процессе христианизации Руси,
мы можем получить собственно языческий культурный слой.