AB ORIGINE

МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ТЮМЕНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИНСТИТУТ СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНЫХ НАУК AB ORIGINE ВЫПУСК 12 АРХЕОЛОГО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ СБОРНИК Тюмень ТюмГУ-Press 2023 УДК ББК 902:39(571.1) Т442(253.3) А12 Редакционная коллегия: С. Ф. Кокшаров — доктор исторических наук, Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б. Н. Ельцина, Екатеринбург Н. Н. Крадин — доктор исторических наук, академик РАН, Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток И. Л. Кызласов — доктор исторических наук, Институт археологии РАН, Москва Н. П. Матвеева — доктор исторических наук, Тюменский государственный университет, Тюмень (ответственный редактор) В. И. Молодин — доктор исторических наук, академик РАН, Институт археологии и этнографии СО РАН, Новосибирск А. Тюрк — PhD, Католический университет имени Петера Пазманя, Будапешт М. П. Черная — доктор исторических наук, Томский государственный университет, Томск Й. Шнеевайс — PhD, Центр скандинавских и балтийских исследований, Шлезвиг Рецензенты: В. М. Костомаров — кандидат исторических наук, директор Института социальногуманитарных наук Тюменского государственного университета А. Д. Дегтярева — кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник сектора археологических и природных реконструкций Тюменского научного центра СО РАН А12 AB ORIGINE : археолого-этнографический сборник / Министерство науки и высшего образования Российской Федерации, Тюменский государственный университет, Институт социально-гуманитарных наук. — Тюмень : ТюмГУ-Press, 2023. — Вып. 12. — 142 с. : ил. ISBN 978-5-400-01735-3 Cборник научных статей подготовлен молодыми учеными Тюменского государственного университета и студентами Казахстанского и Западно-Сибирского регионов по итогам проведения Международной полевой молодежной археологической школы в 2023 г. Рассматривается широкий круг вопросов древней и средневековой археологии степного урало-казахстанского и лесостепного западносибирского населения, которое активно взаимодействовало на соседних территориях на протяжении всей своей истории. В работах затронуты итоги и проблемы изучения отдельных периодов прошлого, методы анализа разных категорий находок, например состава пищи в сосудах из могил, керамики и вооружения раннего железного века. Публикуются новые источники по погребальному обряду, комплексно представленные по типологическим данным, радиоуглеродным датировкам, остаткам органики, антропологическим определениям. Дается характеристика застройки поселений, хозяйствования и ритуалов степного населения Средневековья и Нового времени. Адресуется студентам, аспирантам, специалистам-археологам, историкам, этнографам, культурологам, краеведам. Издание подготовлено при поддержке Фонда «История Отечества» и гранта № 7.2023/ФП-А «Истоки урбанизации Северной Азии» УДК 902:39(571.1) ББК Т442(253.3) ISBN 978-5-400-01735-3 © Тюменский государственный университет, 2023 ОТ РЕДАКТОРОВ Выпуск двенадцатого сборника научных статей «AB ORIGINE» подготовлен молодыми учеными Тюменского государственного университета и студентами Казахстанского и Западно-Сибирского регионов по итогам проведения Международной полевой молодежной археологической школы в 2023 г., организованной в целях популяризации исторической науки у молодежи Урало-Сибирского региона и приграничного сотрудничества. Кроме того, было реализовано научно-общественное мероприятие — волонтерская экспедиция, поддержанная на паритетных началах Фондом «История Отечества» и Тюменским государственным университетом. Она объединила студентов бакалавриата, магистратуры и аспирантов исторического направления. Деятельность Фонда «История Отечества» коррелирует с ключевыми приоритетами работы Российского исторического общества. Большое внимание уделяется просветительской деятельности, воспитанию патриотизма и уважения к истории России. И в этом важное место занимает археология. Сложно переоценить степень влияния археологических памятников на просвещение молодого поколения. Безусловно, оказываемая Фондом поддержка проектов молодежных археологических экспедиций крайне важна для развития и популяризации исторической науки и для воспитания молодежи, а также ее включения в научные исследования, благодаря чему формируются плеяды молодых ученых. Фонд «История Отечества» создан по указу Президента Российской Федерации в 2016 г. Основными целями его работы являются пропаганда российской истории в нашей стране и за рубежом, сохранение исторического наследия и традиций народов России и поддержка программ исторического просвещения. Фонд активно содействует в издании научных трудов, организации археологических экспедиций, финансировании выставок и экспозиций (производство научно-популярных фильмов), проведении конференций, поощрении педагогических работников, реализации историко-просветительских онлайн-проектов. /3 Международная полевая молодежная археологическая школа была направлена на формирование корпуса профессиональных компетенций и знаний в области сохранения историко-культурного наследия на региональном и федеральном уровнях, в том числе на получение и закрепление базовых методических навыков полевых исследований студентами-археологами. В ней приняли участие студенты тюменских вузов, сотрудники Тюменского научного центра СО РАН, а также студенты и специалисты из Евразийского национального университета им. Л. Н. Гумилева (Астана) и Карагандинского государственного университета имени Е. А. Букетова. Лекции читали преподаватели: профессор Тюменского государственного университета Н. П. Матвеева; доценты Тюменского государственного университета В. С. Кулешов, И. Н. Стась; директор Гуманитарного института Курганского государственного университета Д. Н. Маслюженко; старший научный сотрудник Карагандинского государственного университета имени Е. А. Букетова Э. Р. Усманова; кандидат биологических наук С. М. Слепченко. С докладами выступили студенты, научными руководителями которых являются казахстанские специалисты, директор НИИ археологии им. К. А. Акишева при Евразийском национальном университете им. Л. Н. Гумилева доцент М. К. Хабдулина, доцент Карагандинского государственного университета имени Е. А. Букетова В. В. Варфоломеев, преподаватели кафедры истории Института социально-гуманитарных наук Тюменского государственного университета. Рис. 1. Мастер-класс по антропологии, продемонстрированный кандидатом биологических наук С. М. Слепченко. Фото Н. Ю. Раевской /4 В рамках археологической школы состоялись мастер-классы PhD Д. В. Шарапова, кандидата культурологии В. В. Илюшиной, кандидата исторических наук А. С. Зеленкова, Е. А. Третьякова, кандидата географических наук А. С. Якимова — специалистов в области археологии, антропологии, почвоведения и применения ГИС-технологий в топографической съемке археологических объектов. Участники школы изучали культурный слой, составлявшие его структуры разного возраста и назначения. Полигоном для научных исследований послужил один из самых ярких археологических памятников — Усть-Терсюкское городище, наибольшее по площади и масштабам фортификационное сооружение в Зауралье, существовавшее в течение раннего и развитого Средневековья. На нем проводились комплексные исследования по изучению планировки, застройки, хозяйствования, хронологии разных периодов обитания. Выбор памятника был обусловлен предыдущими научными работами коллектива лаборатории археологии и этнографии Тюменского государственного университета, показавшими усложнение экономической жизни, строительство мощных укреплений, вовлеченность местного населения в караванную торговлю с Восточной Европой и Средней Азией, систематическое проникновение кочевников и таежных мигрантов в регион. Рис. 2. Обсуждение остатков металлургических печей на Усть-Терсюкском городище. На переднем плане (слева направо): Н. П. Матвеева, С. П. Шилов, Е. А. Третьяков. Фото Н. Ю. Раевской /5 Сложная структура укрепленного поселения, значительная площадь, большие трудозатраты его обитателей на оборону позволяют ставить вопрос о цивилизационных процессах и возникновении ранних городских центров в изучаемый период в Западной Сибири. Ряд статей научного сборника представляет собой публикации результатов новых раскопок или обработки архивных и музейных коллекций для решения актуальных задач. Статья С. И. Киселевой посвящена анализу керамики гороховской культуры из слоев селища на Рафайловском городище раннего железного века, давшему основания для вывода о торговых отношениях и взаимном влиянии на гончарство разнокультурных групп населения, проживавших совместно. Ш. Я. Зарипов в своей работе подводит итог изучению вооружения населения саргатской культуры и ставит задачи в области интерпретации городищ, характеристики тактики ведения войны в целом. Коллективные статьи с участием аспирантов Тюменского государственного университета вводят в научный оборот новые источники по погребальному обряду раннего железного века, комплексно представляя их по типологическим данным, радиоуглеродным анализам остатков органики, антропологическим определениям. Э. Р. Усманова и соавторы обсуждают изучение культовых памятников Нового времени. В работах Ш. К. Серикбая и А. Т. Докумбайева подняты вопросы характеристики основных особенностей застройки поселений и хозяйствования степного населения Средневековья и Нового времени по археологическим данным. Особое внимание уделено методическим приемам выявления и изучения таких памятников. 01.09.23 г. /6 Н. П. Матвеева, С. П. Шилов И. Н. Латышев Тюменский государственный университет latishew.ivan@gmail.com НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ПОСЕЛЕНИЙ ЭПОХИ ПОЗДНЕЙ БРОНЗЫ ЛЕСОСТЕПНОГО ЗАУРАЛЬЯ В обзорной статье рассматриваются некоторые проблемы изучения поселений лесостепной зоны Зауралья эпохи поздней бронзы. На сегодняшний день в поселенческой проблематике наиболее исследованы хозяйственная деятельность и домостроительство, а социальная жизнь и верования остаются практически не затронутыми. Изученные материалы позволили выделить проблемы, связанные с социальной структурой, религиозными представлениями и обрядовой деятельностью коллективов, проживавших на поселениях. Намечена перспектива выявления центров расселения, сопоставления размеров конструкций, количества и качества инвентаря. Автор пришел к выводу о сложении у групп, проживавших на поселениях рассматриваемой территории в период поздней бронзы, политеистической системы верований, отразившейся в обрядовой деятельности и глиняной пластике. Рассмотренные комплексы демонстрируют сложную полиэтничную ситуацию, сложившуюся к эпохе поздней бронзы на территории лесостепного Зауралья. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: эпоха поздней бронзы, лесостепь, поселение, андроноидные культуры, сооружения, зольники, погребения, глиняная пластика. In the review article, the author examines some problems in the study of settlements in the forest-steppe zone of the Trans-Urals of the Late Bronze Age. Nowadays, in settlement issues, economic activity and house-building are the most studied topics, while social life and beliefs remain under-studied by specialists. The author identifies problems associated with the study of the social structure, religious ideas and ritual activities of groups living in settlements. The prospect of identifying settlement centers, comparing the sizes of structures, the quantity and quality /7 of inventory is outlined. The author came to the conclusion that the groups living in the settlements of the territory under consideration during the Late Bronze Age developed a polytheistic system of beliefs, reflected in ritual activities and clay sculpture. The complexes considered demonstrate a complex multi-ethnic situation that developed by the Late Bronze Age in the forest-steppe Trans-Urals. KEY WORDS: Late Bronze Age, forest-steppe, settlement, andronoid cultures, structures, ash pits, burials, clay sculpture. Эпоха поздней бронзы — время серьезных преобразований, вызванных процессом распада андроновской историко-культурной общности. Памятники Тоболо-Иртышского региона данной эпохи представлены в большей степени поселениями; могильники и культовые места единичны. Впервые поселения эпохи поздней бронзы лесостепного Зауралья исследователи начали изучать в 1920-е гг. — В. П. Левашева и А. Ф. Каткова, открывшие объекты, позднее отнесенные к сузгунской культуре [Чернецов, Мошинская, 1951, c. 78–88; Членова, 1981]. Начало регулярному исследованию поселений в 1950-е гг. положило выделение В. И. Мошинской сузгунской культуры на материалах урочища Сузгун-II. Ею были выявлены низкие насыпи от каких-то сооружений, в них были сосуды на боку, как будто они скатились с поверхности и разбились [Мошинская, 1957, с. 117]. Отсутствие жилых конструкций вкупе с обилием керамического материала навело ее на мысль о наличии у носителей сузгунской традиции мест отправления культов. В 1960-е гг. Г. Б. Зданович изучал городище Розановка, а позднее работы продолжил В. И. Стефанов [Полеводов, 2003]. В эти же годы открыты и исследованы городище Кучум-Гора [Голдина, 1969], поселение Чупино В. Ф. Генингом [Стефанов, Корочкова, 1984, с. 79–90; Археологическое наследие..., 1995, с. 135], Черноозерье-VIII, Черноозерье-X В. И. Стефановым и Н. К. Стефановой [Стефанов,1974], городище Евгащино-II В. А. Могильниковым [Полеводов, 2003]; в могильнике Абатский-I обнаружен курган [Матвеева, 1998; Полеводов, 2003]. Значимым событием стало исследование городища Чудская Гора М. Ф. Косаревым и Т. М. Потемкиной. Керамический комплекс данного памятника позволил исследователям дать интерпретацию особенностей сузгунской культуры и влияния на нее ирменской. Несмотря на сложность стратиграфии, связанной с неоднократным заселением поселения в разные эпохи, удалось выделить строительные горизонты, характер застройки и отдельных конструкций, разновременные группы хозяйственного инвентаря. Однако часть построек не удалось соотнести с конкретными периодами обитания, проблематично наличие укреплений у поселения в эпоху бронзы: /8 «… строго говоря, их безусловная связь с сузгунскими постройками пока что не установлена…» [Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995, с. 78]. Весьма полезной оказалась разработка программы исследования В. Д. Викторовой, ставшей методической основой анализа поселений Зауралья и социальных и хозяйственных реконструкций на этой основе [Викторова, 1984]. Весомый вклад в изучение поселений эпохи бронзы Зауралья был внесен при подготовке обобщающих работ М. Ф. Косарева, Н. Л. Членовой, О. Н. Корочковой, А. Я. Стефанова, В. А. Могильникова, Е. М. Данченко, Т. М. Потемкиной, В. Т. Галкина, А. В. Полеводова [Косарев, 1981; Членова, 1981; Стефанов, Корочкова, 1984; Андреева, Артеминко, Бадер [и др.], 1987; Галкин, 1987, Труфанов, 1990; Полеводов, Труфанов, 1997]. В. И. Мошинской памятники сузгунской культуры были определены как родственные андроновским [Мошинская, 1957, с. 132], впоследствие Н. Л. Членова предложила термин «андроноидные», который стал использоваться в обсуждении андроновского влияния на таежный мир [Членова, 1955, с. 54]. М. Ф. Косарев воспринимал эпоху поздней бронзы Зауралья как эволюционное развитие местного населения без существенного влияния мигрантов [Косарев, 1981]. О. Н. Корочковой открыта пахомовская культура, переходного от андроновского к андроноидному кругу древностей [Корочкова, 1987, с. 10], а также пересмотрена позиция бархатовского типа памятников межовской культуры. Результатом стало выделение бархатовской культуры О. Н. Корочковой, что было поддержано А. В. Матвеевым, В. Н. Стефановым и другими исследователями [Аношко, 2001, с. 262]. Т. М. Потемкина, О. Н. Корочкова и В. И. Стефанов в своей монографии «Лесное Тоболо-Иртышье в эпоху бронзы» 1995 г. выявили пахомовский компонент и закономерности в топографии памятников сузгунской культуры [Потемкина, Корочкова, Стефанов, 1995]. В. Т. Галкин, основываясь на материалах Притоболья, высказал идею о формировании андроноидных культур в результате осознания местным населением некого единства [Галкин, 1991]. А. В. Полеводов, изучая материалы лесостепных комплексов пахомовской и сузгунской культур, постулировал «генетическую» связь, что позволило ему рассматривать первые как раннесузгунский этап [Полеводов, 2003]. [Полеводов, 2003]. В. М. Костомаров, основываясь на хроностратиграфии памятников пахомовской и сузгунской культур, сделал вывод о разновременности формирования и самостоятельности их развития [Костомаров, 2010]. Позднее А. А. Ткачев заявил об их синхронности и особом развитии комплексов периода бронзы лесостепного Зауралья в Притоболье. В отношении бархатовских поселений была проделана большая работа О. М. Аношко. Исследовательница, опираясь на спорово-пыльцевые анализы и палеоклиматическую реконструкцию, выявила расположение ранних поселений в поймах, а позднее, ввиду начавшегося увлажнения, — на высоких террасах [Аношко, 2006]. /9 К сегодняшнему дню в лесостепной зоне Зауралья известно более ста поселений эпохи поздней бронзы, из них небольшими раскопками было изучено около четверти. Для всех культур, за исключением бархатовской, в которой доля присваивающих видов хозяйства не столь значительна, установлено комплексное хозяйствование с преобладанием скотоводства, охоты и рыболовства. Исследователями заложена основа понимания специфики культур, заключающейся в декоре керамических изделий и оригинальных формах инвентаря. Сохраняется проблема определения культурной принадлежности части памятников, остро дискуссионными остаются вопросы отправления культов на поселениях, вопросы датирования памятников, особенностей погребальных традиций. Целью нашей работы является рассмотрение мало исследованных сфер социальной и духовной жизни населения лесостепного Зауралья в период поздней бронзы. Для ее решения рассмотрим сооружения и поселенческий инвентарь, соотносимые со свидетельствами отправления культа и миропредставления. ОБСУЖДЕНИЕ Одним из источников изучений социальной жизни являются поселения. Они дают представления об имущественной дифференциации, различии численности коллективов и характере общественной деятельности. Установленная уличная планировка в один ряд может говорить о небольшой численности коллективов (Пахомовская Пристань-I, Усть-Китерьма-I, IV, Новочекино, Оськино Болото) [Полеводов, 2003; Костомаров, 2010; Ткачев, 2017]. Существование более крупных поселений предполагает формирование социально-экономических центров. Возникновение городищ связывается с «продвижением в лесостепь северного населения и, видимо, нарастающим давлением со стороны степей» [Полеводов, 2003; Ткачев, 2017]. Зафиксированное О. М. Аношко различие в сезонности эксплуатации поселений может говорить об использовании городищ (в первую очередь бархатовских) как центров хранения и защиты провианта или о возможной откочёвке групп, спускавшихся в низовья у водоемов для зимовки. Перспективным, на наш взгляд, является сопоставление размеров конструкций, количества и качества инвентаря для выделения социально-типологических групп населения. Обсуждая деятельность людей на поселениях периода поздней бронзы, стоит обратиться к зольникам, представляющим собой небольшие насыпи из складируемого мусора, золы, костей животных, вышедших из употребления предметов и брака. Они возникали как: 1) скопления мусора и золы в естественном углублении; 2) в искусственном углублении от заброшенного жилища [Полеводов, 2003]. Они были зафиксированы на поселениях Большой Имбиряй-10, Пахомовская Пристань-I, Алексеевка-XXI, Усть-Китерьма-IV / 10 и т. д. [Матвеев, Аношко, Костомаров, Рыжкова, 2003; Евдокимов, Корочкова, 1991; Корочкова, 2010]. Наиболее изученным на сегодняшний день можно назвать зольники с поселения Ново-Шадрино-VII [Корочкова, 1999]. Первый зольник располагался в котловане пахомовского жилища и состоял из золы белого, светло-серого и темно-серого цветов. В насыпи были зафиксированы обломки керамики, спекшейся глины, обломки тиглей, кости животных и человека. Второй зольник располагался между двумя жилищами и содержал типичные для утилитарных конструкций находки: фрагменты керамики, комки обожжённой глины, изделия из камня, кости и глины (грузила овально уплощенной и биконической формы, шарики), а также фрагменты костей животных. Особенностью данного зольника стало захоронение 14 человек, кости которых были вперемешку с другими находками. Говорить о том, что эти и подобные останки на других поселениях являются завершенным погребальным обрядом довольно сложно, имея в виду не повсеместность явления и непредставительный сопроводительный (?) инвентарь. В этом вопросе мы склонны придерживаться идеи О. Н. Корочковой о существовании погребальной традиции, состоящей из нескольких этапов, а захоронение на поселении — лишь ее часть. Схожей точки зрения придерживается А. В. Полеводов, видя в зольниках андроноидной общности некую индоевропейскую преемственность, которая могла трансформироваться, приобретя помимо утилитарного еще и культовое назначение [Полеводов, 2003]. Это подтверждается анализом антропологических материалов, показавшим, что кости, которые соединяются прочными связками и разделяются только при полном разложении, фиксировались в разных местах. Такое расположение вкупе со следами погрызов животных на костях привело к выводу о засыпке золой тел с уже разложившимися тканями [Корочкова, 2009]. По мнению О. Н. Корочковой, такой обряд состоял из следующих этапов: 1) «очищения» — когда тела оставляли в специализированном месте, где мягкие ткани поедались собаками и другими хищниками (?); 2) затем парциальное коллективное или одиночное погребение 3) перезахоронение (?). О. Н. Корочковой в статье 2009 г., посвященной западносибирским зольникам, проведена очень интересная аналогия с погребениями Бактрии и Маргианы, а именно с захоронениями в одном из помещений в Гонуре, где на зольной площади хаотично располагались 10 индивидов [Корочкова, 1999; 2009]. Поддерживая эту трактовку, мы можем обратить внимание на захоронения неолита и бронзового века могильника Сопка-2, что свидетельствует о начале сложения погребальной традиции уже в ходе первых контактов пришлого и местного населения [Корочкова, 2009; Молодин, Гришин, 2019]. Отсутствие повсеместности подобных захоронений допускает принадлежность индивидов к иноплеменной группе (?), что уже было высказано в работах специалистов [Корочкова, 2007; 2010, с.13–14; Ткачев, 2013, с. 80]. / 11 Другой вариант ритуальной деятельности на поселениях отражает наличие строительных жертв, закладывавшихся на начальных этапах возведения жилых построек или после их окончания. Подобная жертва — скелет лошади — была обнаружена в ходе раскопок поселения Оськино Болото пахомовской культуры у входа в сооружение № 21 [Ткачев, 2017]. Также на Красногорском городище бархатовской культуры, на дне рва, с обеих сторон от въезда были зафиксированы черепа хищных животных [Матвеев, Аношко, 2009, с. 64]. Лошадь у народов с преобладающим скотоводческим укладом всегда играла большую роль в представлениях и связана с культом солнца. Захоронение на Оськином Болоте могло нести функцию оберега от болезней или быть символом достатка и плодородия, о чем свидетельствует наличие примеси углей в заполнении ямы и расположение у входа в сооружение. На Красногорском городище жертва имела другое значение — защиты от злых духов. Рис.1. Малая пластика с памятников эпохи поздней бронзы: 1) идольчик, Чудская Гора (сузгунская АК); 2) антропоморфная фигурка, поселение Щетково-2 (бархатовская АК); 3) антропоморфный стержень, Коловское городище, межжилищное пространство (бархатовская АК); 4) фишка из фрагмента керамики в виде головы коровы, Коловское городище (бархатовская АК) / 12 Внимание привлекает жилище 1 поселения Алексеевка–XXI, в котором отсутствовал очаг, а вблизи одной из стен в углистом слое была зафиксирована голова лошади [Полеводов, 2003]. Этот случай свидетельствует о выделении у некоторых коллективов отдельных сооружений под ритуальные практики. На поселении Оськино Болото автором раскопок одна из построек была интерпретирована как «капище», на основании группировки столбовых ямок, отличающихся крупными размерами и незначительной глубиной, в которых предположительно размещались деревянные скульптуры духов или божеств. Идея существования таких сооружений видится нам весьма интересной. Однако хаотичное расположение столбовых ям в «скоплении», малая глубина для идолов и отсутствие «скульптур» и изображений не позволяют говорить о святилище именно в этом месте. Вероятнее всего, данное скопление возникло как результат ремонта или изменения в конструкции строения. Примечательно, что предметы и места, относимые к сакральным, не встречаются повсеместно, а зафиксированы только в единичных случаях, на наш взгляд, это говорит о существовании локальных различий в осуществлении культов у проживавших в лесостепной зоне Зауралья эпохи поздней бронзы групп. Интересны единичные находки глиняной пластики на поселениях у очагов или в углах жилищ: так называемые идольчики — лепные статуэтки (рис. 1, 1); антропоморфные фигурки (рис. 1, 2–3); фишки с изображением животных (рис. 1, 4). Отсутствие письменных источников затрудняет определение значимости этих изделий в системе мировоззрения общества, проживавшего на обсуждаемой территории в эпоху поздней бронзы. Однако, проводя аналогии с угорским населением раннего железного века и Средневековья, мы можем найти сходные изделия. По всей видимости, в исследуемый период приметы такого рода имели тот же смысл, что и в последующее время — придание объекту сверхъестественных свойств, перенесение на него человеческих свойств (?). Антропоморфизация в культуре угорских народов играла большую роль: считалось, что в фигурку или изображение с лицом вселится душа [Золотарева, 2012, с. 12]. Так мы видим проявление на поселениях нескольких культурно-религиозных систем — анимизма и тотемизма. ЗАКЛЮЧЕНИЕ На сегодняшний день изученность поселений лесостепного Зауралья эпохи поздней бронзы позволяет делать выводы о хозяйственной деятельности и домостроительстве, в то время как вопросы социальной жизни и верований остаются малоисследованными. Перспективным для дальнейших исследований социального неравенства населения данного региона будет картографирование поселений разных типов и размеров с учетом особенностей ландшафта для выявления центров расселения, сравнение / 13 размеров жилищ и функционала построек. На поселениях формируются зоны выноса золы, отражающие представления об очищающей силе огня. Скелеты людей и животных в зольниках говорят о совершении жертвоприношений в обрядах очищения. Захоронения животных у входов в жилища и поселения в купе с антропоморфными и зооморфными статуэтками, фигурками и фишками свидетельствуют о проявлении политеизма. Разнообразие следов культовой деятельности указывает на то, что постоянные контакты приводили к взаимопроникновению традиций местного (угорского) и пришлого (индоевропейского) населения в тайге и лесостепи. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Андреева, Ж. В., Артеменко, И. И., Бадер, О. Н. [и др.] Эпоха бронзы лесной полосы СССР / Ж. В. Андреева, И. И. Артеменко, О. Н. Бадер [и др.]. — Текст : непосредственный // Сер.: Археология СССР. — Москва, 1987. — 472 с. 2. Аношко, О. М. К вопросу о происхождении и периодизации бархатовской культуры позднего бронзового века и лесостепного Зауралья / О. М. Аношко. — Текст : непосредственный // Историко-культурное наследие Северной Азии : итоги и перспектива изучения : тезисы докладов XLI РАЭСК. — Барнаул, 2001. — С. 262–265. 3. Аношко, О. М. Бархатовская культура позднего бронзового века Зауралья : автореф. дисс. ... канд. ист. наук / О. М. Аношко. — Тюмень, 2006. — 28 с. — Текст : непосредственный. 4. Археологическое наследие Тюменской области. Памятники лесостепи и подтаежной полосы. — Тюмень, 1995. — 239 с. — Текст : непосредственный. 5. Баранов, М. Ю. К истории изучения полуденских холмов в XIX — середине XX вв. / М. Ю. Баранов. — Текст : непосредственный // Вопросы археологии Урала : сборник научных трудов. — Екатеринбург ; Сургут : Магеллан, 2008. — Вып. 25. — С. 114–127. 6. Боташева, Е. В. Тагильский краевед Дмитрий Петрович Шорин (1817– 1907) / Е. В. Боташева // Тагильский краевед. — Нижний Тагил, 2010. — № 20. — С. 8–22. — Текст : непосредственный. 7. Викторова, В. Д. Обоснование программы археологических исследований поселений / В. Д. Викторова // ВАУ. — 1984. — Вып. 17. — С. 7–14. — Текст : непосредственный. 8. Галкин, В. Т. Этапы миграции населения нижнего Тоболо-Иртышья в эпоху поздней бронзы / В. Т. Галкин // Смена культур и миграции в Западной Сибири. — Томск : Изд-во ТГУ, 1987. — С. 27–29. — Текст : непосредственный. 9. Галкин, В. Т. Сузгунская культура эпохи поздней бронзы в южнотаежном Прииртышье : автореф. дисс. ... канд. ист. наук / В. Т. Галкин. — Москва, 1991. — 20 с. — Текст : непосредственный. / 14 10. Голдина, Р. Д. Городище Кучум-Гора / Р. Д. Голдина // Вопросы археологии Урала. — Вып. 8. — Свердловск, 1969. — С. 138–158. — Текст : непосредственный. 11. Грязнов, М. П. К вопросу о культурах поздней бронзы в Сибири / М.ЧП. Грязнов // КСИИМК. — 1956. — Вып. 64. — С. 27–42. — Текст : непосредственный. 12. Дмитриев, П. А. Культура населения Среднего Зауралья в эпоху бронзы / П. А. Дмитриев // МИА. — 1951. — Вып. II. — Текст : непосредственный. 13. Корочкова, О. Н. Предтаежное и южнотаежное Тоболо-Иртышье в эпоху поздней бронзы : автореф. дисс. ... канд. ист. наук / О. Н. Корочкова. — Москва, 1987. — 26 с. — Текст : непосредственный. 14. Корочкова, О. Н. Новое в изучении зольников и погребальных комплексов эпохи поздней брнзы Западной Сибири / О. Н. Корочкова // Первые чтения памяти В. Ф. Генинга. — Екатеринбург, 1999. — Ч. 2. — С. 55–63. — Текст : непосредственный. 15. Корочкова, О. Н. Взаимодействие культур в эпоху бронзы в среднем зауралье и подтаежном тоболо-иртышье : факторы, механизмы, динамика : автореф. дисс. … д-ра ист. наук / О. Н. Корочкова. — Москва, 2011. — 38 с. — Текст : непосредственный. 16. Корочкова, О. Н. Взаимодействие культур в эпоху поздней бронзы (андроноидные древности Тоболо-Иртышья) / О. Н. Корочкова. — Екатеринбург : УралЮрИздат, 2010. — 104 с. — Текст : непосредственный. 17. Корочкова, О. Н. О специфике сибирских зольников бронзового века / О. Н. Корочкова // XXVII Уральское археологическое совещание. — Екатеринбург ; Сургут : УрГУ, 2007. — С. 144–145. — Текст : непосредственный. 18. Косарев, М. Ф. Бронзовый век Западной Сибири / М. Ф. Косарев. — Москва : Наука, 1981. — 218 с. — Текст : непосредственный. 19. Косарев, М. Ф. Валерий Николаевич Чернецов / М. Ф. Косарев // Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири. — Томск : ТГУ, 1970. — С. 271–273. — Текст : непосредственный. 20. Костомаров, В. М. Пахомовские древности Западной Сибири : культурная атрибуция, хронологическая и территориальная локализация : автореф. дисс. ... канд. ист. наук / В. М. Костомаров. — Тюмень, 2010. — 27 с. — Текст : непосредственный. 21. Золотарева, Н. В. Антропоморфизация в традиционной культуре обских угров / Н. В. Золотарева. — Текст : непосредственный // Вестник Томского государственного университета. — № 1(5). — Томск, 2012. — С. 11–17. 22. Матвеева, Н. П. Основы археологии : учебное пособие / Н. П. Матвеева. — Тюмень : Изд-во ТюмГУ, 2019. — 218 с. — Текст : непосредственный. 23. Матвеева, Н. П. Сузгунские погребения у могильников близ пос. Абатский / Н. П. Матвеева // Вестник ТюмГУ. Сер. «Гуманитарные исследования». — Тюмень, 1998. — Текст : непосредственный. / 15 24. Миллер, Г. Ф. История Сибири / Г. Ф. Миллер. — Москва ; Ленинград, 1937. — Т. 1. — 607 с. — Текст : непосредственный. 25. Могильников, В. А. Исследование курганной группы эпохи раннего железа Калачевка-П / В. А. Могильников // КСИА. — Вып. 114. — Москва, 1968. — С. 94–98. — Текст : непосредственный. 26. Могильников, В. А., Данченко, Е. М., Труфанов, А. Я. Богочановское городище и проблемы культурной стратификации лесного Прииртьппья в эпоху поздней бронзы / В. А. Могильников, Е. М. Данченко, А. Я. Труфанов // CA. — № 3. — 1991. — С. 196–220. — Текст : непосредственный. 27. Молодин, В. И., Гришин, А. Е. Памятник Сопка-2 на реке Оми / В. И. Молодин, А. Е. Гришин. — Т. 5. — Новосибирск : СО РАН, 2019. — 222 с. — Текст : непосредственный. 28. Молодин, В. И., Парцингер, Г., Кривоногов, С. К., Казанский, А. Ю. [и др.] Чича-городище переходного от бронзы к железу времени в барабинской лесостепи / В. И. Молодин, Г. Парцингер, С. К. Кривоногов, А. Ю. Казанский. — Т. 3. Новосибирск, 2009. — 245 с. — Текст : непосредственный. 29. Молодин, В. И. Бараба в эпоху бронзы / В. И. Молодин. — Новосибирск, 1985. — 200 с. — Текст : непосредственный. 30. Мошинская, В. И. Сузгун-П — памятник эпохи бронзы лесной полосы Западной Сибири / В. И. Мошинская // Материалы и исследования по археологии СССР. — Москва, 1957. — № 58. — С. 114–135. — Текст : непосредственный. 31. Полеводов, А. В. Сузгунская культура в лесостепи Западной Сибири : автореф. дисс. … канд. ист. наук / А. В. Полеводов. — Москва, 2003. — 30 с. — Текст : непосредственный. 32. Полеводов, А. В., Труфанов, А. Я. О погребальном обряде сузгунской культуры / А. В. Полеводов, А. Я. Труфанов // Россия и Восток : Археология и этническая история : материалы IV Междунар. науч. конференции. — Омск : Омский филиал Объед. ин-та истории, филологии и философии, 1997. — С. 19–23. — Текст : непосредственный. 33. Потемкина, Т. М., Корочкова, О. Н., Стефанов, В. И. Лесное Тоболо-Иртышье в конце эпохи бронзы (по материалам Чудской Горы) / Т. М. Потемкина, О. Н. Корочкова, В. И. Стефанов. — Москва : ПАИМС, 1995. — Текст : непосредственный. 34. Степаненкова, З. В. Сузгунская культура — культура «открытого типа» / З. В. Степаненкова // Керамика как исторический источник : тезисы докладов науч. конференции. — Тобольск, 1996. — С. 90–92. — Текст : непосредственный. 35. Стефанов, В. И. Поселения эпохи поздней бронзы в Среднем Прииртышье / В. И. Стефанов // Из истории Сибири. — Томск, 1974. — Вып. 15. — С. 23–28. — Текст : непосредственный. 36. Стефанов, В. И., Корочкова, О. Н. Поселения заключительного этапа бронзового века на реке Тобол / В. И. Стефанов, О. Н. Корочкова // / 16 37. 38. 39. 40. 41. 42. 43. 44. Древние поселения Урала и Западной Сибири. — Свердловск, 1984. — С. 79–90. — Текст : непосредственный. Теплоухов, С. А. Древние погребения в Минусинском крае / С. А. Теплоухов // Материалы по этнографии. — Ленинград, 1927. — Т. 3, вып. 2. — Текст : непосредственный. Ткачев, А. А. Культурно-исторические процессы в эпоху поздней бронзы на территории лесостепного и южнотаежного Тоболо-Иртышья : автореф. дисс. … канд. ист. наук / А. А. Ткачев. — Барнаул, 2017. — 27 с. — Текст : непосредственный. Троицкая, Т. Н., Новиков, А. В. Археология Западно-Сибирской равнины : учеб. пособие / Т. Н. Троицкая, А. В. Новиков. — Новосибирск, 2004. — 136 с. — Текст : непосредственный. Труфанов, А. Я. Культуры эпохи поздней бронзы и переходного времени к железному веку лесостепного Прииртышья : автореф. дисс. ... канд. ист. наук / А. Я. Труфанов. — Кемерово, 1990. — 17 с. — Текст : непосредственный. Чернецов, B. Н., Мошинская, В. И. Городище Большой лог / В. Н. Чернецов, В. И. Мошинская // КСИИМК. — Вып. XXXVII. — 1951. — С. 78–88. — Текст : непосредственный. Членова, Н. Л. Карасукские культуры Сибири и Казахстана и их роль в киммерийско-карасукском мире (XII–VII вв. до н. э.) / Н. Л. Членова // Сибирь в прошлом, настоящем, будущем. — Новосибирск, 1981. — С. 17–21. — Текст : непосредственный. Членова, Н. Л. О культурах бронзовой эпохи лесостепной полосы Западной Сибири / Н. Л. Членова // Советская археология. — Москва, 1956. — Т. ХХIII. — С. 38–57. — Текст : непосредственный. Членова, Н. Л. О культурах бронзовой эпохи лесостепной полосы Западной Сибири / Н. Л. Членова // СА. — Москва, 1955. — Т. XXIII. — С. 38–57. — Текст : непосредственный. / 17 С. И. Киселева Тюменский государственный университет soorakiseleva@gmail.com КЕРАМИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ ГОРОХОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ (НА ПРИМЕРЕ РАФАЙЛОВСКОГО СЕЛИЩА) В работе рассмотрена гороховская керамика с Рафайловского селища, отражающего несколько этапов проживания населения раннего железного века. Представлены результаты анализа морфологических признаков фрагментированных сосудов. Также проведено сравнение с керамическим материалом известных памятников гороховского населения и выявлено сходство некоторых характеристик с керамикой Павлинова городища. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: гороховская культура, ранний железный век, керамика, Западная Сибирь. The report considers Gorokhovo’s ceramics from the Rafaylovsky settlement, which reflects several stages of the Early Iron Age population. The results of the analysis of morphological features of fragmented vessels are presented. A comparison was also made with the ceramic material of the known monuments of the Gorokhovo population and the similarity of some characteristics with the ceramics of the Pavlinov settlement was revealed. KEYWORDS: culture of Gorokhovo, Early Iron age, ceramics, West Siberia. ВВЕДЕНИЕ В период раннего железного века на территории лесостепи Западной Сибири формируются культурно-этнические типы, имеющие между собой ряд общих черт, что вызвано тесными контактами и общими элементами генезиса населения. Исследователи выделяют баитовскую, гороховскую, саргатскую и кашинскую археологические культуры. Они имеют значительное сходство как в погребальном обряде, так и в вещевом комплексе. Диахронные связи их носителей также подтверждаются антропологическими исследованиями: например, общие элементы андроновского наследия и влияние на гороховское и саргатское население и синхронные контакты с савроматами и сарматами [Слепцова, 2021, с. 172]. / 18 Гороховский археологический комплекс был выделен К. В. Сальниковым в 1962 г. при проведении работ на городище Чудаки. Дальнейшие полевые работы археологов [Сальников 1966; Стоянов 1969, 1975; Бельтикова, 1976; Генинг, 1962; Матвеева, 1983, 1985] позволили определить его ареал — лесостепная и степная зона долины Тобола, включающие его притоки от р. Исеть до р. Уй [Матвеева, 2019, с. 21]. Хронологические рамки ограничены VII– III вв. до н. э. Верхняя граница обосновывается появлением на памятниках с баитовским слоем материалов воробьевского типа, нижняя — отсутствием гороховских памятников. Гороховская культура изучена недостаточно. Работы, объектом исследования которых она является, единичны. Они посвящены погребальному обряду, социальной структуре общества, домостроительству, керамическим традициям и месту гороховского населения в схеме историкокультурных таксонов Зауралья. Установлено, что данная группа населения имела оригинальные гончарные традиции, своеобразный погребальный обряд, полукочевое хозяйство; участвовало в обмене с жителями лесостепи, а также отличалось строительством более сложных оборонительных конструкций и жилищ [Шарапова, 2004; Булдашев, 1998, Матвеева, 2000; Берлина 2019]. Несмотря на проведение ряда исследований ранее, необходимость реконструкции внутренней динамики рассматриваемой культуры не пропадает. В частности, за почти 60 лет изучения собрано немалое количество материала, однако некоторые вопросы до сих пор остаются не решёнными. Дискуссии о керамике гороховской культуры ведутся по сей день. Открытыми остаются вопросы о соотношении гороховского и воробьевского типа памятников, а также о взаимовлиянии керамических традиций саргатского населения и гороховского. Впервые керамический комплекс гороховской культуры был описан по материалам городища «Чудаки» К. В. Сальниковым. Большое внимание в работе было уделено орнаментам и их сравнению с другими памятниками. [Сальников, 1947, с. 228–230]. Первую попытку классифицировать керамику в рамках формально-классификационного подхода предпринял В. Е. Стоянов, анализируя как элементы, так и композиции [Стоянов, 1970]. Специфику посуды он видел в обильной примеси талька в формовочной массе. Венчик преимущественно плоский, шейка прямая или слегка дуговидная. Узор нанесен на горловину сосуда в виде наклонных линий, ёлочек или зигзагов, выполненных в резной или гребенчатой техниках. Объемную работу, посвященную технологическому анализу, проделала С. В. Шарапова [Шарапова, 2004]. Автор отмечала обилие талька в тесте гороховской посуды, грубость в обработке сосудов и меньшее разнообразие по сравнению с саргатской. Были выделены 45 видов орнаментальных элементов, среди которых доминировали резные, накольчатые и гребенчатые. Между данными видами автором была выявлена зависимость, что говорит о стабильности технологических традиций. Гороховские орнаментальные традиции автор отнесла к исетскому / 19 орнаментальному стилю, который был сформирован на основе межовскоберезовских традиций [Шарапова, 2004, с. 131]. Н. В. Полосьмак выдвинула предположение о том, что «гороховский тип памятников» следует относить к саргатской культуре на основе сходства керамики, исходя из опубликованных данных в таблице В. Е. Стоянова [Полосьмак, 1986, с. 32]. «Гороховскую группу памятников» исследовательница назвала локальным вариантом саргатской культуры с элементами инокультурного влияния, с чем ряд авторов были не согласны: Н. П. Матвеева, В. А. Могильников, Л. Н. Корякова. Н. П. Матвеева такую точку зрения считает недостаточно аргументированной, поскольку ареалы саргатской и гороховской культур совпадают лишь наполовину, а на территории близ Урала, западнее Шадринска, саргатские материалы отсутствуют [Матвеева, 2019, с. 27]. Автор придерживается мнения, что представители саргатской культуры продвинулись с востока и сменили гороховцев [Матвеева, 1989]. Также встал вопрос о соотнесении гороховских и воробьевских комплексов. Гипотезу о разнокультурности гороховских и воробьевских памятников выдвинул В. Е. Стоянов, который считал, что изначально они сосуществовали на разных территориях (точно не установленных), но вследствие миграций гороховского населения оказались в одной местности [Стоянов, 1969, с. 52]. Л. Н. Корякова в этом вопросе отмечала то, что гороховские памятники имеют более устойчивые признаки (в погребальном обряде, домостроительстве и керамических традициях) по сравнению с воробьевским типом, и относила их в одну археологическую культуру [Корякова, 1988, с. 139]. Н. П. Матвеева рассматривает воробьевские формы и декоры как ранний этап гороховской керамической традиции, являющийся наследием поздней бронзы и имеющий межовско-березовские корни. Она отмечает полное совпадение ареалов гороховской и воробьевской культур и общность их технологических традиций, которые отличают их от гончарства соседних групп, выделяя несколько этапов существования гороховской общности: воробьево-гороховский (ранний этап), гороховский и горохово-саргатский (поздний этап) [Матвеева, 1991, с. 160]. Задачей нашего исследования является выявление стандартов гороховской керамики Рафайловское селища и сравнение её с керамикой других групп населения, обоснование ее влияния. Материалы памятника после проведенных раскопок более чем 30 лет назад еще не являлись предметом специального анализа. АНАЛИЗ МАТЕРИАЛА Рафайловский археологический комплекс исследовался полевыми работами Н. П. Матвеевой в период с 1983–1987 гг., а также в 2002 г. Комплекс включает в себя городище, состоящее из двух смежных укрепленных площадок, вокруг него расположено селище, на окраине которого находится курганный могильник, перекрывающий гороховское жилище / 20 [Матвеева, 2018, с. 17]. Памятник отражает несколько эпизодов проживания разнокультурного населения раннего железного века, а именно баитовского, гороховского, саргатского и кашинского. Рис. 1. План построек трех строительных горизонтов Рафайловского селища, по Н. П. Матвеевой, 1993. 1 — ранний период, 2 — средний период, 3 — поздний период застройки Для нашего исследования было выбрано Рафайловское селище, раскопы на котором проводились в период с 1983–1985 гг. Изучение селища велось на трех смежных раскопах (2, 3, 5). Исследование материалов с селища позволило выявить три строительных горизонта1 поселения в период с V– III вв. до н. э. Самыми массовыми находками были керамические, которые и стали объектом нашего исследования. Весь комплекс посуды Рафайлов1 Под строительным периодом или горизонтом подразумевается период единовременного функционирования комплекса сооружений, которые хронологически связаны с определённой фракцией культурного слоя. / 21 ского селища был разделен по жилищам и сооружениям, а внутри них — по типологическим группам. При разделении керамических сосудов по их культурной принадлежности, гороховские определялись по нескольким сочетающимся между собой признакам: толстостенная горловина, обилие талька в тесте, бежевый или бледно-розовый или светло-серый цвет сосуда, орнамент елочкой, выполненный в резной или прочерченной техниках. В выборку были взяты фрагменты верхних частей сосудов, в силу отсутствия целых экземпляров. Орнаментальной зоной у гороховских сосудов считается шейка и предплечье, а нижние части сосудов не орнаментированы, поэтому для нашей работы не являются служебными частями и индикаторами культурной принадлежности — этим объясняется отказ от стенок нижних частей горшков. Гороховские сосуды составили приблизительно 15% от всего обнаруженного керамического материала и наиболее широко представлены во втором строительном горизонте. Всего было отобрано 146 гороховских фрагментированных сосудов, которые составили базу данных1. Таблица первоначального учета признаков включала в себя морфологические и декоративные признаки. Керамика была распределена по трем строительным периодам, из которых: 1-й состоит из 13 сосудов (8,9%) из жилища 2; 2-й период — 121 фрагментированный сосуд (82,8%): жилище 1 (21 экз.), жилище 3 (32 экз.), жилище 5 (28 экз.), жилище 6 (13 экз.), жилище 8 (16 экз.), сооружение 3 (6 экз.), сооружение 4 (5 экз.); 3-й период: 12 сосудов (8,2%): жилище 4 (2 экз.), жилище 7 (4 экз.), сооружение 1 (2 экз.), сооружение 5 и 6 (4 экз.). Для всех сосудов были выделены ведущие характеристики, их сочетания между собой. Дескриптивная статистика по базе данных показала основные черты для всего керамического комплекса: заглаженность поверхности (89%), обилие талька (88,3%), лидирование бортиков округлых (15,7%) и прямых (32,1%), преобладание в формах шеек — прямых (42%) и дуговидных (53,4%). В технике нанесения узоров доминирует резная (43,8%), а также гребенчатый штамп (32%). Орнамент чаще всего встречается на шейке сосуда (80%) и в месте перехода от шейки к плечу (46,6%) в виде ёлочек (38,3%) и наклонных линий (36%). Основные признаки гороховских сосудов из выборки Рафайловского селища совпадают с характеристиками гороховской посуды других памятников. Несмотря на то, что были выделены процентные показатели для второго и третьего строительных периодов, общую динамику проследить трудно из-за малочисленности фрагментированных сосудов. 1 / 22 Приношу искреннюю благодарность М. М. Проконовой за консультации и помощь в работе с коллекцией. Таблица 1 Характеристика керамики Рафайловского селища Показатель 1 горизонт (13 экз.) кол-во % (экз.) Гладкая Шероховатая 10 3 Округлый Заостренный Плоский Скошенный внутрь 2 2 5 4 Прямое Отогнутое 10 3 Прямая Дуговидная 7 6 Прямая Слегка отогнутая Средне отогнутая 9 3 1 2 горизонт (121 экз.) кол-во % (экз.) Поверхность 76,9 109 90 23 12 9,9 Форма венчика 15,3 32 26,3 15,3 14 11,5 38,4 51 42 30,6 13 11,1 Положение венчика 76,9 75 68,1 23,1 35 31,9 Форма шейки 53,8 48 39,6 46,1 66 54,5 Отогнутость шейки 69,2 46 38 23 63 52 7,6 6 4,9 3 горизонт (12 экз.) кол-во % (экз.) Итого (146 экз.) кол-во % (экз.) 11 1 91,6 8,3 130 16 89,1 10,9 3 3 1 5 25 25 8,3 41,5 37 19 57 22 27,4 14 42,2 16,2 3 9 25 75 88 47 65,1 34,9 6 6 50 50 61 78 43,8 56,1 4 5 3 33,3 41,6 25 59 71 10 42,1 50,7 7,1 В состав саргатских сосудов с этого же памятника включен тальк в небольших количествах, что может говорить об обмене культурных традиций между населением. Первая связана с саргатским влиянием и характеризуется заимствованием состава формовочной массы и техники конструирования начина сосуда. Помимо инокультурного заимствования, местные традиции продолжают свое развитие: сохраняется гладкость поверхности, плоскость венчика, размеры сосудов (преобладание средних и больших сосудов). Таким образом, можно говорить о двух тенденциях развития керамики гороховской культуры. Таблица 2 Характеристика размеров сосудов с Рафайловского селища Показатель Очень малый (до 11 см) Малый (12–16 см) 1 горизонт (13 экз.) кол-во % (экз.) 2 горизонт (121 экз.) кол-во % (экз.) Диаметр по венчику 0 0 3 2,4 0 0 11 9 3 горизонт (12 экз.) кол-во % (экз.) 0 1 0 8,3 Итого (146 экз.) кол-во % (экз.) 3 12 2,5 10,2 / 23 Окончание табл. 2 Показатель Средний (17–21 см) Большой (22–26) Очень большой (27–47 см) 1 горизонт (13 экз.) кол-во % (экз.) 2 горизонт (121 экз.) кол-во % (экз.) 3 горизонт (12 экз.) кол-во % (экз.) 2 15,3 29 23,9 4 30,7 37 30,5 3 23 16 13,2 Диаметр по основанию шейки Очень малый (до 11 см) 0 0 3 2,4 0 Малый (12–16 см) 0 0 14 11,5 3 Средний (17–21 см) 1 7,6 37 30,5 4 Большой (22–26 см) 4 30,7 26 21,4 2 Очень большой (27–47 см) 3 23 15 12,3 3 Диаметр по плечику Средний (19–24 см) 0 0 13 10,7 Большой (25–29 см) 0 0 5 4,1 Очень большой (30–47 см) 1 7,6 3 2,4 5 1 5 41,6 8,3 41,6 0 25 33,3 16,6 25 2 1 1 16,6 8,3 8,3 Итого (146 экз.) кол-во % (экз.) 36 42 24 3 17 42 32 21 30,7 35,8 20,5 1,7 14,7 36,5 27,8 18,2 15 6 5 57,6 23 19,2 Опираясь на методику статистической обработки В. Ф. Генинга [Генинг, 1973, с. 119], мы определили размеры сосудов по двум параметрам. Так, по диаметру венчика сосудов удалось выявить пять основных размерных групп для гороховских сосудов рассматриваемого нами памятника: четыре из них — это горшки. Очень малые сосуды (составили 2% от всей выборки), малые (8,2%), средние (24,6%), большие (28,7%) и очень большие сосуды (16,4%), по диаметру основания шейки получена примерно такая же группировка. В группу очень малых сосудов были включены чаши, которые имели прямые, не отогнутые кнаружи стенки, с большой примесью талька в тесте. Говоря об орнаментации, следует отметить, что чаще всего узор был расположен на шейке (80%) и в зоне перехода от шейки к плечу — предплечью (46,6%). Реже всего орнамент встречался на бортике (орнамент на внутреннем крае венчика был встречен один раз, 4 раза (3%) на внешнем крае, и 9 раз (7,5%) на всей поверхности шейки и плечике. Таблица 3 Характеристика орнаментации сосудов Рафайловского селища Показатель Венчик (внутренний край) Венчик (внешний край) / 24 1 горизонт (13 экз.) кол-во % (экз.) 2 горизонт (121 экз.) кол-во % (экз.) Присутствие орнамента 1 12,5 0 0 1 12,5 2 2 3 горизонт (12 экз.) кол-во % (экз.) 0 1 0 8 Итого (146 экз.) кол-во % (экз.) 1 4 0,8 3 Окончание табл. 3 Показатель Венчик (на всей поверхности) Шейка Предплечье Плечо Округлый Заостренный Плоский Резная Прочерченная Гребенчатый штамп Гладкий штамп Ногтевые вдавления Вдавления Без орнамента Ёлочка Ёлочка в бордюре Двойная ёлочка Наклонные линии v-образный узор Вертикальные и гориз. линии Наклонные линии и ногтевые вдавления 1 горизонт (13 экз.) кол-во % (экз.) 1 12,5 2 горизонт (121 экз.) кол-во % (экз.) 8 3 горизонт (12 экз.) кол-во % (экз.) 8 6 2 0 75 81 81 25 47 47 0 13 13 Форма венчика 2 15,3 32 26,3 2 15,3 14 11,5 5 38,4 51 42 Техника нанесения орнаментов 5 38 49 40,4 1 7,6 16 13,2 1 7,6 41 34 0 0 7 5,7 0 0 4 3,3 0 0 4 3 5 38 21 17 Орнаментация 3 37,5 40 40 0 0 4 4 1 12,5 9 9 2 25 36 36 0 0 1 1 Итого (146 экз.) кол-во % (экз.) 0 0 9 7,5 9 7 3 75 58,3 25 96 56 16 80 46,6 13 3 3 1 25 25 8,3 37 19 57 25,2 12,8 39 10 3 4 0 2 1 0 83,3 25 33 0 17 8 0 64 20 46 7 6 5 26 43,8 13,6 32 4,7 4,1 3 18 3 0 0 5 1 25 0 0 42 8,3 46 4 10 43 2 38,3 3 8 36 1,6 0 0 1 1 2 17 3 3 0 0 2 2 1 8,3 3 2,5 Выделяется несколько видов техник нанесения орнаментов: резная (43,8%), гребенчатый штамп (32%), прочерченная (13,6%). ОБСУЖДЕНИЕ МАТЕРИАЛОВ Получив данные по морфологическим и орнаментальным признакам в виде процентов, мы сравнили их с данными других памятников. Наиболее ценными для нас являются сведения с таких поселений, как Воробьевское, Павлиново, Речкинское, Носиловское, Гороховское. Сравнение с характеристиками поселенческой керамики Павлинова городища [Пантелеева, 2010] выявило схожие особенности в орнаментальных и морфологических признаках. / 25 Рис. 2. Керамика из жилища 3 — 1, 2; жилища 5 — 4; жилища 6 — 3. Без масштаба Таблица 4 Сравнение характеристик гороховской керамики Рафайловского селища и Павлинова городища ( по С. Е. Пантелеевой, 2010) П/П Средняя высота (см) Шейка Плечико Средний D (см) D по венчику D по основанию шейки D по плечику Средняя толщина (см) Венчика Шейки Плечика Рафайловское Павлиново 3,7 4,8 4,1 4,1 22,1 21,3 24,6 23,1 22 23,7 0,7 0,9 0,6 0,7 0,8 0,6 Данные по толщине и диаметру сосудов из других памятников удалось получить только из Павлинова городища [Пантелеева, 2010]. Технологический анализ посуды С.В. Шараповой показал, что исходным сырьем для гороховской и воробьевской посуды была преимущественно запесоченная / 26 глина. Другие характеристики удалось рассмотреть благодаря проведенной работе Н. П. Матвеевой [Матвеева, 1991, с. 154] по описанию характеристик сосудов из таких памятников, как Носиловское, Воробьевское, Речкино, Чудаки. Нами были дополнены сведения в таблице — добавлены данные с таких памятников, как Павлиново городище и Рафайловское селище. Их сопоставление показало наибольшее сходство в характеристиках орнаментации. Характеристики по формам сосудов имеют существенную разницу в процентных соотношениях, что можно рассматривать как особенности керамических традиций данных поселений. Исходя из проведенного нами сравнительного анализа складывается общая картина гороховского керамического комплекса: это круглодонные сосуды с преимущественно заглаженной поверхностью, имеющие в формовочном составе обильную примесь талька. Венчик преимущественно плоский, шейка прямая. Орнаментальный узор чаще всего встречается на горловине сосуда в виде наклонных линий, ёлочек или зигзагов, выполненных в резной или гребенчатой техниках. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Полученные результаты сравнительного анализа керамических сосудов гороховской культуры позволили нам сделать предположение о том, что сходства процентных характеристик Павлинова городища и Рафайловского селища велики, что свидетльствует о том, что у этих поселений было, возможно, одно население. Кроме того, оба памятника расположены географически близко друг к другу — на расстоянии менее 100 км. В остальном характеристики гороховской керамики с разных поселений отличаются не существенно. Есть схожие показатели в форме сосудов, венчиков, технике орнаментации и элементах узоров. Изучение новых материалов позволяет подтвердить теорию о развитии гороховского населения на территории среднего Притоболья и лесостепного Зауралья в период V — III вв. до н. э. На каждом этапе керамические традиции гороховской культуры претерпевали изменения. Можно говорить о взаимообмене навыков населения двух культур — саргатской и гороховской, которое не могло произойти за короткий промежуток времени. Обмен гончарными традициями мог происходить только при условии мирного сосуществования. Выводы исследователей о взаимодействии гороховского населения с деятельностью савромато-сарматов Южного Урала подтверждаются. На протяжении IV–III вв. до н. э. начинается взаимовлияние саргатского и гороховского населения и утрата устойчивых гончарных навыков, что проявляется в новых характеристиках: появление на гороховской посуде ногтевых вдавлений в виде орнамента и изменения в формах горловины (становятся более отогнутыми). / 27 / 28 Сравнение характеристик керамических сосудов из разных памятников (по Н. П. Матвеевой, 1991)1 Носиловское % кол-во № Воробьевское % кол-во Речкино I % кол-во 1 2 3 71 18 0 67,6 17,1 0 60 13 18 47,6 10,3 14,3 29 1 8 4 5 6 7 31 20 11 0 31 20 11 0 48 34 18 11 35,5 25,2 13,3 8,1 17 18 2 3 8 9 10 11 14 95 6 6 14 95 6 6 60 30 1 1 44,4 22,2 0,7 0,7 9 41 0 0 12 13 14 15 Фр. 78 4 2 27 100 78 4 2 27 100 115 7 4 4 135 85,1 5,2 3 3 100 42 2 0 1 52 1 Речкино II % кол-во Чудаки % кол-во Формы сосудов 16 32,7 90 15 30,6 12 0 0 0 Формы венчиков 32,6 24 36,5 2 34,7 13 19,7 19 3,8 10 15,1 41 5,8 2 3 12 Техника орнаментации 17,3 34 51,3 53 26 76,8 39,5 5 4 0 6,1 0 2 0 3 0 Элементы узора 37 86,7 56,2 64 2 3,9 3 20 3 0 4,5 0 1 1,9 1,5 0 66 100 100 113 59,3 2 16,3 Павлиново % кол-во Таблица 5 Рафайлово % кол-во 79,9 11,5 0 175 41 0 81 19 0 59 71 10 40,4 48,6 6,8 1,9 17,6 27,9 11,1 122 0 60 34 56,5 0 27,8 15,7 57 22 37 19 38,9 15 25,2 13 46,9 4,5 0 0 - 42,6 22,2 3,7 1,4 64 46 7 5 43,8 31,5 4,7 3,4 56,3 17,6 0 0 100 - - 43 10 46 3 146 35,8 8,3 38,3 2.5 100 Признаки: 1 — прямая шейка, 2 — отогнутая шейка, 3 — отогнутая внутрь шейка, 4 — прямой венчик, 5 — скошенный венчик, 6 — округлый венчик, 7 — заостренный венчик, 8 — резная техника, 9 — гребенчатый штамп, 10 — уголковый штамп, 11 — ямки, 12 — наклонные линии, 13 — зигзаги, 14 — ёлочка горизонтальная, 15 — сгруппированные параллельные отрезки. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Бобринский, А. А. Актуальные проблемы изучения древнего гончарства: коллективная монография /А. А. Бобринский. — Самара : СамГПУ, 1999. — 223 с. — Текст : непосредственный. 2. Генинг, В. Ф. Программа статистической обработки керамики из археологических коллекций / В. Ф. Генинг // СА. — 1973. — № 1. — С. 114–135. — Текст : непосредственный. 3. Корякова, Л. Н. Ранний железный век Зауралья и Западной Сибири : саргатская культура / Л. Н. Корякова. — Свердловск, 1988. — 241 с. — Текст : непосредственный. 4. Матвеева, Н. П. Начальный этап раннего железного века в ТоболоИшимье / Н. П. Матвеева // Западно-Сибирская лесостепь на рубеже бронзового и железного веков. — Тюмень, 1989. — С. 77–102. — Текст : непосредственный. 5. Матвеева, Н. П. О соотношении гороховских и воробьевских памятников в Среднем Притоболье / Н. П. Матвеева // Источники этнокультурной истории Западной Сибири. — Тюмень: ТюмГУ, 1991. — С. 148–164. — Текст : непосредственный. 6. Матвеева, Н. П. Социально-экономические структуры населения Западной Сибири в раннем железном веке / Н. П. Матвеева. — Новосибирск: Наука, 2000. — 399 с. — Текст : непосредственный. 7. Матвеева, Н. П. Взаимодействие населения раннего железного века в Притоболье : Микрохронология комплексов Рафайловского кургана / Н. П. Матвеева. — Текст : непосредственный // Ab Origine. — Тюмень: ТюмГУ, 2018. — № 10. — С. 16–33. 8. Матвеева, Н. П. Гороховская культура в системе древностей раннего железного века Зауралья / Н. П. Матвеева // Российская археология. — 2019. — № 1. — С. 19–34. — Текст : непосредственный. 9. Матвеева, Н. П., Чикунова, И. Ю., Орлова, Л. А., Поклонцев, А. С. Новые исследования Рафайловского городища / Н. П. Матвеева, И. Ю. Чикунова, Л. А. Орлова, А. С. Поклонцев // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2004. — № 5. — С. 74–95. — Текст : непосредственный. 10. Могильников, В. А. Периодизация культур эпохи железа Среднего Прииртышья / В. А. Могильников // Этногенез народов Северной Азии : материалы конференции. — Новосибирск, 1969. — С. 136–138. — Текст : непосредственный. 11. Могильников, В. А. Лесостепь Зауралья и Западной Сибири / В. А. Могильников // Степная полоса азиатской части СССР в скифо-сарматское время. — Москва : Наука, 1992. — С. 274–311. — Текст : непосредственный. 12. Пантелеева, С. Е. Гороховская культура: формирование и динамика развития (по материалам керамических коллекций) / С. Е. Пантелеева // Уральский исторический вестник. — Вып. 2. — № 27. — Екатеринбург: УрО РАН, 2010. — С. 87–95. — Текст : непосредственный. / 29 13. Полосьмак, Н. В. Культурная принадлежность гороховской группы памятников / Н. В. Полосьмак // КСИА. — 1986. — Вып. 186. — С. 29–33. — Текст : непосредственный. 14. Сальников, К. В. Городище Чудаки Челябинской области / К. В. Сальников // СА. — 1947. — № 9. — С. 221–238. — Текст : непосредственный. 15. Сальников, К. В. Три года работы на городище Чудаки / К. В. Сальников // КСИИМК. — 1940. — № 5. — С. 69–71. — Текст : непосредственный. 16. Слепцова, А. В. Происхождение населения Западной Сибири раннего железного века по данным одонтологии / А. В. Слепцова // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2021. — № 3 (54). — С. 163–175. — Текст : непосредственный. 17. Стоянов, В. Е. Зауральские лесостепные поселения раннего железного века / В. Е. Стоянов // КСИА. — 1969. — Вып. 119. — С. 52–61. — Текст : непосредственный. 18. Стоянов, В. Е. Классификация и периодизация западносибирских лесостепных памятников раннего железного века / В. Е. Стоянов // Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири. — Томск: Изд-во ТГУ, 1970. — С. 238–253. — Текст : непосредственный. 19. Цетлин, Ю. Б. Керамика. Понятия и термины историко-культурного подхода / Ю. Б. Цетлин. — Москва, 2017. — 346 с. — Текст : непосредственный. 20. Шарапова, С. В. Традиции изготовления керамики и орнаментальные стили населения Зауралья в раннем железном веке / С. В. Шарапова // АЭАЕ. — 2004. — № 4. — С. 123–134. — Текст : непосредственный. Ш. Я. Зарипов Тюменский государственный университет Sha9111@gmail.com ВООРУЖЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ САРГАТСКОЙ КУЛЬТУРЫ В работе рассматриваются материалы защитного и наступательного вооружения саргатской культуры. Реконструирован комплекс вооружения как тяжеловооруженного всадника-аристократа, так и легковооруженного ополченца. Дана картина становления и развития военного дела и затронуты некоторые его аспекты, такие как: тактика при бое в поле, тактика при осаде, а также состав войска. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Западная Сибирь, саргатская культура, тактика, военное дело, вооружение. / 30 The paper considers the materials of defensive and offensive weapons of the culture of Sargatka. The armament complex of both a heavily armed aristocrat rider and a lightly armed militia was reconstructed. On the basis of armament, a picture of the formation and development of military affairs was given and some aspects were touched upon, such as: tactics during battle in the field, tactics during a siege, as well as army composition. KEYWORDS: Western Siberia, culture of Sargatka, tactics, military affairs, armament. ВВЕДЕНИЕ Изучение саргатского вооружения началось еще с момента анализа материала раскопок. Монографии за авторством Н. В. Полосьмак, Л. Н. Коряковой, Н. П. Матвеевой, В. А. Могильникова рассматривали развитие культуры в различных географических зонах: Притоболье, Приишимье и Барабинская лесостепь [Полосьмак, 1987 с. 97; Корякова, 1988, с. 157–158; Могильников, 1992, с. 302–303; Матвеева, 1993, с. 146–147; 1994, с. 109–117, 121]. Вооружение в них было проанализировано в контексте культурно-хронологической проблематики. Л. Н. Коряковой был выдвинут тезис о худшем вооруженном оснащении саргатского общества по сравнению с сарматами и делении войска на пеших ополченцев и военных вождей [Корякова, 1988, с. 157–158]. В. А. Могильников, в свою очередь, считал, что воины в саргатской культуре были почти все конными и предположил появление катафрактариев [Могильников, 1992, с. 302–303]. Комплексное изучение вооружения саргатских племен провел Л. И. Погодин. Им проанализированы все виды вооружения, известные на тот момент, в том числе боевые защитные пояса и шлемы. Исследователь дал общую типологию клинкового вооружения, выделяя типы по навершию, и пришел к выводу, что почти все формы заимствованы у сарматов, кроме некоторых самых поздних образцов, аналоги которым усматривал в Китае Ханьского времени. Аргументом для этого предположения явились лаковые ножны восточного происхождения [Погодин, 1998, с. 19–22]. Раскрывая тему защитного вооружения, он выделил в доспехах три класса — костяной, железный и комбинированный. В его классификации основную роль играли способы крепления и расположения пластин. Он показал, что костяные пластины располагались и вертикально, и горизонтально, а железные лишь вертикально, соединения практиковались впритык или нахлест. Высказана идея, что комбинированные доспехи появились при замене пришедших в негодность металлических пластин на костяные. Особое внимание было уделено единственной находке шлема. Сфероконическая форма шлема и изготовление пластин различных форм и размеров оценивается автором как передовые для своего времени [Погодин, 1998, с. 50–56, 66–67]. / 31 Рассуждая о военном деле и тактике саргатских племен, Л. И. Погодин поддержал идею В. А. Могильникова о преобладании конных подразделений, появлении к III в. до н. э. тяжелой профессиональной панцирной кавалерии [Погодин, 1998, с. 73] и описал комплекс вооружения тяжело- и легковооруженных воинов, опровергнув тезис Л. Н. Коряковой об отставании воинов лесостепи в уровне вооружения. Причем автор отметил, что ближний бой имел первостепенное значение для тяжеловооруженной конницы, в то время как легковооруженное ополчение старалось держать дистанцию с помощью лука и стрел. Отличием саргатских воинов от скифских и сарматских он считал использование не копья для ближнего боя, а длинного всаднического меча. “Катафрактариев” исследователь также ставил в отдельную социальную группу населения, в которой важным отличием от ополчения была дисциплина и обучение ближнему бою [Погодин, 1998, с. 70–74]. В дальнейшем находки оружия в памятниках саргатской культуры послужили источником для графических реконструкций и более углубленного изучения его отдельных видов. А. И. Соловьев в монографии представляет общий облик саргатских воинов, включая реконструкцию способа крепления оружия с помощью портупейного ремня, располагавшегося на груди носителя [Соловьев, 2003, с. 85–89]. Опубликована статья, в которой был реконструирован защитный панцирь, найденный в погребении могильника Язево-3 [Матвеева, Потемкина, Соловьев, 2004, с. 85–99]. Ценные наблюдения сделаны о способах крепления пластин, а также форме и размерах панциря, отмечено, что тема реконструкции панцирей остается дискуссионной, так как находки полного доспеха являются очень большой редкостью, с чем следует согласиться. Детально описаны способы крепления и ношения оружия, внешний вид ножен и костюм воина из могильника Сидоровка [Матвеева, Хайдукова, Долгих, 2013, с. 7–20]. Продолжением этой темы стала статья Н. П. Матвеевой в соавторстве с М. М. Проконовой, в которой представлены графические реконструкции костюмов богатых воинов, погребенных в элитных воинских погребениях. Путем анализа планиграфии остатков в погребениях авторам удалось подтвердить тезис Л. И. Погодина, что положение оружия соответствует прижизненному ношению. Ими сделан вывод, что воинское облачение и облачение парадное указывают на двойственный статус аристократов в жизни общества — на поле боя — это командир, сражающийся в первых рядах, а в мирное время — это мудрый правитель, решающий проблемы хозяйственного и религиозного характера [Матвеева, Проконова, 2020, с. 47–48]. Еще одну реконструкцию боевого облачения воина из Сидоровки привела О. С. Лихачева [Лихачева, 2019, с. 35–46]. Ей удалось уточнить способы крепления клинкового и стрелкового оружия, конструкцию ламеллярного панциря, который состоял из пяти рядов железных пластин, расположение которых зависело от их формы, а некоторые детали, которые ранее трактовали как предметы ременного крепления воина, определены как предметы конского снаряжения. / 32 Констатируем основные проблемы в изучении вооружения и военного дела саргатской культуры: это необходимость включения нового материала в качестве источников о тактике кочевников, о характере войны в лесостепи Западной Сибири раннего железного века. ИСТОЧНИКИ Оружие дальнего боя представлено луком и стрелами и является основным видом вооружения у всех кочевников раннего железного века [Мелюкова, 1964, с.14]. Следует уточнить, что не рассматриваются наконечники стрел из кости, поскольку применение костяных наконечников стрел в качестве вооружения не доказано. К примеру, В. В. Горбунов считает, что костяные наконечники стрел не входили в состав боевого оружия, а использовались лишь в качестве охотничьего инвентаря [Горбунов, 1996, с. 162]. Типология мечей была составлена следующим образом: наконечники стрел делились сначала по материалу, затем по способу насада на древко, по конструкции втулки, по форме поперечного сечения пера; тип, в свою очередь, выделялся по контурной прорисовке пера. Мечи и кинжалы позволяют наносить колюще-рубящие удары и вести бой на ближней дистанции. Для того, чтобы разграничить два вида оружия — меч и кинжал, нужно отметить, что главной отличительной чертой является длина клинка, — у кинжала длина не превышает 50 см, а мечом можно назвать клинок, длина которого больше 50 см. Если кинжал можно было использовать только в спешенном бою, то меч позволяет свободно орудовать и с седла. Клинковое вооружение было разделено на железное (типы I–III у мечей) и биметаллическое (типы IV–VI у мечей), затем по комбинациям форм перекрестия и навершия. Отличительной чертой древкового оружия является длинная рукоять — древко, на которое насаживалась боевая часть, в данном случае — копья. Копье предназначалось для ведения боя на большей дистанции, нежели мечи или кинжалы. Однако оно не применялось регулярно, а лишь как орудие для колющего или таранного удара в момент непосредственного столкновения с противником. Все копья изготовлены из железа и делились на основе соотношения длин пера к втулке, типы выделялись по форме пера. Предметы вооружения были найдены в следующих памятниках: поселения: Рафайловское, Павлиново; могильники: Абатский-1, Абатский-3, Бещаул-2, Бещаул-3, Бещаул-4, Богдановка-1, Богдановка-2, Гаевский, Гилевский-2, Исаковка-1, Исаковка-3, Коконовка-1, Коконовка-2, Красногорский-1, Красногорский борок, Лихачевский, Савиновский, Сидоровка, Сопининский, Сопка-2 Тютринский, Устюг-1, курганы у оз. Фоминцево, Черноозерский. Все сведения о предметах вооружения были извлечены из опубликованной на сегодняшний день научной литературы и некоторых неопубликованных отчетов о раскопках. / 33 Таблица 1 Типология вооружения БРОНЗОВЫЕ НАКОНЕЧНИКИ СТРЕЛ Тип Кол-во Дата I 1 V–III вв. до н. э. II 5 IV–III вв. до н. э. III 16 IV–III вв. до н. э. IV 6 V–III вв. до н. э. V 143 Источник Матвеева, 1993, с. 75, рис. 37, 4 Среда, кульутра…, 2009, с. 84 Матвеева, 1993, с. 77; Среда, культура…, 2009, с. 169 Матвеева, Проконова, Овчинников, 2021, с. 22, рис. 2. 11; Матвеева, 1993, с. 76, рис. 38, 6 IV–II вв. до н. э. Матвеева, 1987, с. 62, рис. 1. 1–115; Стоянов, Фролов, 1962, с. 83, рис. 28, 7–9; Матвеев, Матвеева, 1985, с. 129, рис. 8, 8; Матвеева, 1994, рис. 38, 15–16; Корякова, 2009, с. 84, рис. 4.1, 11; Корякова, 1997, с. 16, рис. 4, 1; с. 39, рис. 22, 1–4; с. 28, рис. 28, 2; Матвеева, 1993, с. 34, рис. 17, 29–30, 35; с. 49, рис. 25, 2–4; Матвеева, Зеленков, Рябогина, Третьяков, с. 49, рис. 3, 3; Матвеева, Проконова, Овчинников, 2021, с. 22, рис. 2, 12–14; Труфанов, 1991, рис. 109, 149, 152, 189; Погодин, 1988, рис. 310, 3; Погодин, 1990, рис. 232, 11–12; рис. 263, 1–4; ЖЕЛЕЗНЫЕ НАКОНЕЧНИКИ СТРЕЛ VI 2 II–IV вв. н. э. VII 173 II в. до н. э. — IV в. н. э. VIII 3 I–IV вв. н. э. Матвеева, 1994, с. 24, рис. 11, 64; Матющенко, Татаурова, 1997, рис. 76, 6 Матвеева, 1994, рис.5, 6–9; рис.7, 7–9; рис.8, 2–3; рис. 11, 46, 56, 62–70, 73, 74; рис. 14, 7–9, 11–13; рис. 16, 17–19; рис. 21, 26–34, 36–40; рис. 30, 9–16; рис. 32, 8; рис. 34, 9, 10; рис. 38, 6, 8–9; рис. 45, 26, 29, 31–33; рис. 47, 13–16; рис. 50, 6–7; рис. 58, 2–4, 6; рис. 59, 14; Матвеева, 1993, рис. 24, 12–15, 19; рис. 10, 7-10, 26, 30; Матвеев, Матвеева, 1985, рис. 3, 22, 24; рис. 6, 3, 4; рис. 7, 11–14; Генинг, Корякова, 1984, рис. 3, 12; рис. 5, 17; рис. 7, 21; Генинг, Голдина, 1969, рис. 40, 1-2; рис. 41, 10; Среда, культура…, 2009, рис. 9.9, 1-3; рис. 9.11, 1–3; Матющенко, Татаурова, 1997, рис. 5, 1, 2, 8; рис. 36, 12; Погодин, Труфанов, 1991, рис. 12, 15–18; Погодин, 1988, рис. 45, 1–6, 188, 6–8; 310, 20–24; Погодин, 1990, рис.232, 7–9; рис. 255, 10–12; Труфанов, 1991, рис. 189, 2–4 Матвеева, 1993, рис. 24, 17, 20; Матвеева, 1994, рис. 59, 14 КИНЖАЛЫ I II / 34 1 1 IV–III вв. до н. э. Могильников, 1972, рис. 2, 1 IV–I вв. до н. э. Матвеев, 2014, рис. 7, 12 Окончание табл. 1 КИНЖАЛЫ IV 4 V VI VII VIII 1 1 1 4 IV–II вв. до н. э. Корякова, Булдашов, Порто, 1997, рис. 23; Матвеева, 1993, рис. 17, 39; Погодин, 1990, рис. 217, 2; Корякова, 1988, рис. 16, 20 II–IV вв. н. э. Погодин, 1998, рис. 2, 2 II–IV вв. н. э. Погодин, 1990, рис. 265 II–I вв. до н. э. Погодин, Труфанов, 1991, рис. 12 II в. до н. э. — Могильников, 1968, рис. 43, 3; Могильников, 1976, IV в. н. э. рис. 30, 34; Матвеева, 1994, рис. 32, 18 МЕЧИ I 1 II 1 III 3 IV V 1 1 VI 3 I II III 1 1 1 II в. до н. э. — I в. н. э. I в. до н. э. — I в. н. э. I–IV вв. н. э. III в. до н. э. II в. до н. э. — I в. н. э. II–IV вв. н. э. Могильников, 1973, с. 25 Могильников, 1973, с. 22 Корякова, Булдашов, Порто, 1997, рис. 21; Матвеева, 1994, рис. 20, 1; рис. 59, 1; Погодин, 1990 рис. 53; Матющенко, Татаурова, 1997, рис. 26, 8 Полосьмак, 1987, с. 89 Могильников, 1968, рис. 43 Матвеева, 1994, рис. 59, 1; Погодин, 1991, рис. 61 ДРЕВКОВОЕ ОРУЖИЕ II–IV вв. н. э. Матющенко, Татаурова, 1997, рис. 16, 2 IV–III вв. до н. э. Могильников, 1968, рис. 43, 2 I в. до н. э. — Погодин, 1990, рис. 92 II в. н. э. Наконечники стрел представлены изделиями из бронзы и железа. Всего бронзовых — 171 экз., а железных — 178 экз. Самыми ранними являются наконечники типа I и IV (рис. 1, 1, 6). Аналоги первому можно усмотреть в скифо-сарматской и сакской среде, где скифские датируются VI–V вв. до н. э., а сакские — VIII–VII вв. до н. э. [Мелюкова, 1964, с. 28, рис. 1; Смирнов, 1961, с. 52–53; Итина, 1992, табл. 4]. Тип IV, в свою очередь, происходит из кулайской среды, где они датируются V–II вв. до н.э. [Чиндина, 1984, с. 35]. Типы II, III и V являются одними из самых распространенных на территории всего скифо-сибирского мира (рис. 1, 2–5, 7). Аналоги типу II можно найти в памятниках сакского и скифского кругов из могильника Уйгарак, который датируется VII–VI вв. до н. э., а также из курганов близ сел Ленковцы и Журовка, которые датируются VII–V вв. до н. э. [Итина, 1992, табл. 4; Мелюкова, 1964, табл. 6. И-7, табл. 7. Г-5,6]. Тип III находит аналоги повсеместно у савроматов, в частности в таких памятниках, как курганная группа «Близнецы» и в комплексе у с. Сара, которые датируются VI–IV вв. до н. э. / 35 [Смирнов, 1961, рис. 21. Б-43, 45, 47, 49; рис. 34. Д-7]. Тип V — наиболее распространенный из бронзовых наконечников стрел на всем степном и лесостепном пространстве Евразии. Множественные аналогии на всем этом пространстве датируются VI–III вв. до н. э. [Мелюкова, 1964, табл. 9. П-1-6; Смирнов, 1961, рис. 13. А-23-26; Итина, 1992, табл. 4. 2; Чугунов, 2000, с. 233, рис. 4, 6]. Рис. 1. Формы наконечников стрел. 1–7 — бронза, 8–10 — железо Тип VI по своей форме пятиугольный и двулопастной в разрезе. Прямых аналогов ему нам не известно. Отдаленно похожие наконечники стрел встречаются у хунну Забайкалья и Монголии II в. до н. э. — I в. н. э. [Худяков, 1986, с. 32, рис. 5, 24.]. Аналогии типам VII и VIII повсеместно находят в сарматских и хуннских памятниках, начиная с III в. до н. э. и вплоть до III– IV вв. н. э. [Хазанов, 1971, таб. XX, XXI; Худяков, 1986, с. 43, рис. 25, 27]. В классификацию клинков вошли те экземпляры, которые имеют сохранность, позволяющую реконструировать внешний вид оружия. Поэтому очень многие предметы из коллекций не вошли в данную работу: сильно коррозированные и разрушенные временем мечи и кинжалы были найдены в могильниках Старо-Лыбаевский-4, Абатский-1, Абатский-3, Савиновский, Тютринский, Коконовка, Исаковка-1, Богдановка. Мечи представлены 10 экземплярами, все они в основе своей железные, но некоторые из них имеют и бронзовые детали. / 36 Тип I имеет брусковидное перекрестие и кольцевое навершие. В сарматской среде подобные комбинации форм перекрестия и навершия у мечей начинают появляться в конце IV–III вв. до н. э. и получают широкое распространение ко II в. до н. э. [Куринских, 2012, с. 78; Клепиков, 2007, с. 57]. Датировки появления и широкого использования сарматских мечей и саргатского экземпляра не расходятся, западносибирский меч, возможно, лишь немного моложе сарматских аналогов, но это может объясняться длительным временем использования до попадания в могилу. Тип II имеет брусковидное перекрестие и не имеет навершия. Имеет аналоги в сарматской среде. Появление подобных мечей у сармат А. М. Хазанов датирует I–II вв. н. э. [Хазанов, 1971, с. 21]. Тип III не имеет перекрестия и навершия (рис. 3, 1). Один из самых распространенных типов в гунно-сарматской среде. Повсеместные аналоги находят в Поволжье, Средней Азии, Причерноморье, Украине и на Кавказе. Существование данных мечей приходится на I–IV вв. н. э. [Хазанов, 1971, с. 22; Кривошеев, 2007, рис. 1, 2–5, 8]. Тип IV имеет брусковидное перекрестие и кольчатое навершие (рис. 3, 2). При этом навершие и рукоять выполнены из бронзы. По формам комбинации навершие-перекрестие имеет многочисленные аналоги в сарматской среде однако, как пишет А. М. Хазанов, формирование такого типа мечей у сармат пришлось на III в. до н. э., а повсеместное распространение — на III– II вв. до н. э. [Хазанов, 1971, с. 9–10]. Тип V также биметаллический и имеет бронзовое перекрестие и дисковое навершие (рис. 3, 3). Навершие было расположено плоской стороной к рукояти меча и представляло собой небольшой диск; датируется II в. до н. э. — I в. н. э. Традиция дискового навершия берет начало в Китае. М. В. Горелик называет такой вид мечами “восточночжоуского” типа и датирует его серединой первого тысячелетия до н.э., а практически точный аналог происходит из Сюаньхуасянь, культуры царства Янь, и датируется V–IV вв. до н. э. [Горелик, 2003, табл. XIII, 13]. На территории Западной Сибири и Европейской части степей и лесостепей подобные мечи достаточно редки, в сарматской среде имеют аналоги, происходящие из могильников Калмыково и Колобово-III и датируются рубежом эр и II в. н. э. [Хазанов, 1971, табл. IX, 4; Кривошеев, 2007, рис. 1, 6]. Тип VI из бронзовых элементов имеет только литое перекрестие (рис. 3, 4). Корни данного типа, как и типа VII усматриваются на востоке, в Китае. Наиболее точный аналог происходит из городища Сяду, культуры царства Янь, и датируется III в. до н. э. [Горелик, 2003, табл. XVII, 40]. Кинжалы представлены 18 экземплярами. Тип I имеет бабочковидное перекрестие и дуговидное навершие (рис. 3, 5). Аналоги данному типу прослеживаются у савроматов в IV–III вв. до н. э. [Мошкова, 1963, табл. 18; Смирнов, 1961, рис. 5, 3]. / 37 Тип II имеет угловое перекрестие и кольцевое навершие (рис. 3, 6). Изделия с кольцевым навершием начинают появляться в IV в. до н. э. и полностью сформировываются в III в. до н. э. у сармат [Хазанов, 1971, с. 9]. Наиболее близкие аналоги происходят из могильников Лявандак и Бережновка, которые датируются по вещевому комплексу IV–III вв. до н. э. [Хазанов, 1971, табл. VII, 1; Клепиков, 2007, рис. 2, 16]. Тип III имеет брусковидное перекрестие и кольцевую форму навершия. Имеет множественные аналоги в сарматской среде, к примеру кинжал из могильника Катон-Карагай [Хазанов, табл.VII, 4]. Тип IV имеет брусковидное перекрестие и дуговидное навершие (рис. 3, 7). Подобные изделия с дуговидным навершием имеют множественные аналоги из сарматских памятников IV–I вв. до н. э., таких как: Джангала, Лятошинка, Калиновка [Клепиков, 2007, рис. 2, 4, 5, 10]. Также подобные кинжалы происходят из Бактрии, а именно из Тулхарского могильника кон. II — нач. I вв. до н. э. [Литвинский, 2001, табл. 61, 3, 9–11, Сарианиди, 1989, с. 164]. Тип V имеет брусковидное перекрестие и волютное навершие (рис. 3, 8). По форме навершия схож с типом II. Более точный аналог был найден в могильнике Сары-Бел и датируется II в. до н. э. — I в. н. э., аналогично был датирован кинжал, который является случайной находкой у с. Верхний Уймон [Кочеев, 2005, рис. 2, 2]. Тип VI не имеет перекрестия и имеет волютное навершие (рис. 3, 9). Полностью идентичных аналогов неизвестно, но рассматриваемый нами экземпляр происходит из комплекса, который датируется II–IV вв. н. э., и потому его происхождение можно связать с кулайской культурой саровского этапа. Он, скорее всего, является переходным типом к изделиям без перекрестия и навершия. Поэтому данный тип можно датировать кон. II — нач. IV в. н. э. [Чиндина, 1984, рис. 31, 6]. Тип VII не имеет перекрестия и имеет кольцевое навершие (рис. 3, 10). Подобный тип мечей повсеместно прослеживается на сарматской территории, однако точных аналогов немного. Наиболее схожий происходит из могильника Лысая гора и датируется рубежом эр [Хазанов, 1971, табл. V, 3]. Тип X не имеет перекрестия и навершия (рис. 3, 11). Как было сказано выше, подобные изделия, как кинжалы, так и мечи, формируются ко II в. до н. э. и имеют аналоги в сарматских памятниках на западе и в памятниках булан-кобинской культуры на востоке II–IV вв. н. э. [Хазанов, 1971, с. 20–23; Давыдова, 1996, табл. 9, 5]. Древковое оружие представлено 3 экземплярами копий. Тип I имеет длинную втулку и вытянуто-листовидную форму пера (рис. 2, 1). Подобные наконечники копий находят аналогии у скифов Среднего Дона и датируются V–III вв. до н. э. [Савченко, 2004, с. 151–277]. У сармат похожий наконечник найден в погребении, которое датируется II в. н. э. [Хазанов, 1971 с. 49, табл. XXVII, 10]. / 38 Тип II имеет короткую втулку и треугольную форму пера (рис. 2, 2). В Западной Сибири рассматриваемый нами экземпляр происходит из погребения IV–II вв. до н. э. Подобные изделия достаточно редки и встречаются у скифов Причерноморья IV–III вв. до н. э., где их не более десятка; они, как считает А. И. Мелюкова, связаны с Кавказом [Мелюкова, 1964, с. 42]. Тип III имеет короткую втулку и листовидную форму (рис. 2, 3). Аналоги можно проследить в савроматской и сарматской среде. У савроматов они датируются VI–IV вв. до н. э., а у сарматов с IV в. до н. э. по I–II вв. н. э. [Смирнов, 1961, рис. 41, 20–21; Хазанов, 1971 с. 47–48]. Рис. 2. Древковое оружие. 1–3 — железо К защитному вооружению относятся панцири, шлемы. Их функция — обеспечить защиту головы, как минимум груди, как максимум — корпуса [Горелик, 2003, с. 73]. При рассмотрении пластин и по расположению отверстий на них можно определить, что структура бронирования изделий была ламеллярной или чешуйчатой. При ламеллярной структуре, пластины, составляющие панцирь, скреплялись между собой кожаными ремешками впритык или внахлест, составляя единую горизонтальную часть — ряд. Затем ряды скреплялись между собой, при этом верхний ряд заходил на нижний. При чешуйчатой структуре пластины крепились к мягкой основе, и верхняя пластина нахлестом заходила на нижнюю. Чтобы определить способ бронирования по пластине, нужно обратить внимание на расположение отверстий и форму пластины. Как правило, при ламеллярном способе бронирования пластина сделана как прямоугольник, / 39 либо прямоугольник со скругленными углами, отверстия располагаются по четырем углам и посередине. Угловые отверстия служили для скрепления пластин, находящихся выше или ниже, серединные отверстия — для скрепления соседних пластин, находящихся слева или справа. Количество отверстий варьируется, но их не менее четырех. При чешуйчатом способе бронирования пластины имели овально-прямоугольную форму, четыре и более отверстий в прямоугольной части, либо одно отверстие, либо отверстие отсутствовало в овальной части пластины. Прямоугольная часть крепилась к мягкой основе, а овальная, скорее всего, крепилась к нижней пластине. Самые ранние изделия происходят из комплексов V–IV вв. до н. э., а самые поздние — из комплексов II–IV вв. н. э. [Матвеева, 1993, с. 37; Матющенко, Татаурова, 1997, с. 121]. Известны они из могильников: Сидоровка, Красногорский-1, Шмаковский, Язево-3, Кокуйский-3, Исаковка-III, Исаковка-I, Богдановка-2, Богдановка-3, Бещаул-II, Бещаул-IV, Коконовка. Почти все они относятся к ламеллярному типу бронирования, по форме — прямоугольные, коих большинство, и трапециевидные. Прямоугольные пластины составляли большинство в доспехе, их, скорее всего, крепили либо к четырем соседним пластинам, либо к трем, если они являлись окончанием панциря снизу или сверху. Трапециевидные пластины имеют расширенную нижнюю часть и суженную верхнюю, при этом их форма не идеальная, они, закругляясь, будто заваливаются в различные стороны, из чего можно сделать вывод о том, что это были пластины, которые располагались по бокам, доспеха, при переходе с грудной клетки в боковую или подмышечную зону. Это подтверждается находкой из могильника Бещаул-IV [Погодин, 1988, рис. 310, 1], где найденная пластина трапециевидной формы имела семь просверленных отверстий, которые располагались лишь с одной стороны, в то время как противоположная сторона была целой. Кроме того, подтверждением описанной выше трактовки могут служить находки из Шмаковского могильника [Генинг, 1993, рис. 3–4] трапециевидной формы с просверленными отверстиями в боковых и нижней частях, двумя небольшими либо одним большим отверстием в верхней части. Панцирь из Язево-3 был реконструирован исследователями в виде короткого кожаного жилета, на который нашивались пластины. Кожа выступала в качестве мягкой подкладки между пластинами и телом, которая при ударе поглощала большую часть ударной силы. Панцирь закрывал плечевую часть, грудь, спину, а также исследователи предположили наличие набрюшника — части доспеха, защищающего нижнюю часть живота. Пластины располагались впритык друг к другу в вертикальном положении и составляли таким образом несколько полос, будучи скрепленными между собой кожаными ремешками, что обеспечивало крепкую конструкцию [Матвеева, Потемкина, Соловьев, 2004, с. 94–97]. Железные пластины появляются во II–I вв. до н. э., но не вытесняют полностью костяные ввиду своей дороговизны и трудоемкости процесса изготовления полного подобного панциря. / 40 Рис. 3. Клинковое оружие. 1, 5–11 — железо; 2–4 — железо, бронза Наименьшее распространение получил чешуйчатый доспех. Пластины, которые могли входить в состав чешуйчатого доспеха, найдены лишь в Богдановском-III могильнике, который датируется II в. до н. э. [Могильников, 1976, рис. 41]. Они имеют овально-прямоугольную форму, каждая имеет по четыре отверстия, но так как все пластины находятся в обломках, очевидно, их было больше. Все отверстия располагаются в прямоугольной части пластины и могли крепиться лишь к мягкой основе. Также нужно отметить, что найденные пластины в 1,5–2 раза крупнее своих аналогов, происходящих из сарматского круга памятников. [Горелик, 2003, таб. LIII, 1-4в; 10–14]. Аналогии описанным средствам защиты находим повсеместно в степи и лесостепи Азии и Восточной Европы [Новгородова, 1989, с. 272, 2; Горелик, 2003, табл. LI–LIII; Давыдова, 1996, рис. IX, 19–19а; Хазанов, 1971, табл. XXVIII–XXI; Литвинский, 2001, табл. 84–90; Мелюкова, 1964, табл. 22]. / 41 На территории Западной Сибири костяной ламеллярный доспех бытовал на протяжении всего раннего железного века. Таким образом, мы видим, что эволюция защитного вооружения шла вслед за развитием наступательного. Скорее всего, железные панцирные пластины появились в ответ на появление массивных наконечников стрел, которые могли с легкостью пробить костяной доспех. Однако вплоть до конца своего существования, железный доспех все же оставался привилегией аристократической прослойки населения. Воины победнее все также использовали костяные доспехи, либо доспехи из органических материалов — ткань, кожа, дерево. ОБСУЖДЕНИЕ МАТЕРИАЛА Благодаря обобщению источников, стала ясна эволюция вооружения. До III–II вв. до н. э. доминирующее положение занимали наконечники стрел из бронзы, начали использовать и железные. Однако до появления на рассматриваемой территории лука «хуннского» типа, они так и не были пущены в массовое использование. Скорее всего, причиной тому являлось то, что малый лук «скифского» типа не обеспечивал мощности в натяжении тетивы, чтобы стрела летела на приемлемое расстояние. Тип VII является доминирующим среди бронзовых наконечников, а тип V — среди железных у саргатского населения. Оба этих типа по форме представляют собой треугольник и являются трехгранно-трехлопастными и трехлопастными, что говорит об универсальности и, скорее всего, наибольшей боевой эффективности подобной формы наконечников стрел. Среди клинкового оружия имеются и местные, и импортные вещи. Саргатские воины, помимо одноручных мечей, использовали более длинные двуручные или полуторные. Двуручные мечи являются более универсальным видом колюще-рубящего оружия, так как, если у одноручного меча центр тяжести не позволяет вести пеший бой без должных навыков и тренировок, то обхват двумя руками данный недостаток восполняет, а также позволяет держать противника на более дальней дистанции. Развитие данных мечей нам видится следующим: экземпляры с бронзовыми элементами оформления эфесов происходят с востока, с территории Китая и расселения хунну, т.к. именно там с появлением железа бронзовые элементы в клинковом оружии не исчезли, а сохранились, в то время как в гунно-сарматских памятниках подобных биметаллических мечей очень мало. Говорить о китайском происхождении саргатских биметаллических мечей пока еще рано, нужно провести металлографический анализ всех изделий, сравнив с данными исследований мечей эпохи Хань [Zhao, Sun, Li X., Guo, Li M., 2020]. Учитывая то, что саргатские племена выковывали железные изделия для своих нужд самостоятельно, есть вероятность изготовления мечей на местах [Зиняков, 2008, с. 110]. Отдельно стоит остановиться на мече III в. до н. э. из могильника Сопка-2, рукоять и навершие которого изготовлены из бронзы, а перекрестие / 42 и клинок из железа. Подобная технология нетипична для скифо-сарматского круга памятников, а кольцевое навершие, как уже было сказано выше, формируется лишь ко II в. до н. э. А. С. Скрипкин, высказывает мнение о появлении в Сибири таких мечей из Минусинской котловины и Северного Китая, связывая это с производством подобного оружия на указанных территориях с аналогичным навершием [Скрипкин, 2010, с. 338]. Тем более, известно, что китайские вещи бытовали у населения саргатской культуры. Древкового вооружения в лесостепи мало, оно не характерно для саргатских воинов. Возможно, из-за тотальной разграбленности памятников или предпочтения клинкового. Можно предположить, что длинное копье использовалось очень редко ввиду его не столько боевого значения, сколько символического или сигнального. Из предшествующих работ известно, что у населения саргатской культуры основным видом вооружения является лук. В саргатских могильниках V–II вв. до н. э. повсеместно встречаются бронзовые наконечники стрел малых размеров, которые характерны для сложносоставного лука «скифского» типа и которые имеют явное влияние, исходящее от населения, оставившее памятники сакского и савроматского круга. В III–II вв. до н. э. в саргатской культуре появляются костяные накладки на лук, что говорит о проникновении в военную традицию лука хуннского типа, более крупного и дальнобойного [Худяков, 1986] длиной около 120– 160 см. Одни из самых ранних были найдены в Исаковском-III могильнике [Погодин, Труфанов 1991], в комплекте с массивными железными наконечниками стрел. Именно в этот период времени лесостепные воины переходят от лука «скифского» типа к луку «хуннского» типа. Вместе с накладками распространились массивные наконечники стрел, преимущественно трехлопастные треугольной формы. Размеры их достаточно крупные — до 3,5 см в длину и 2 см в ширину. Причиной перехода от лука одного типа к другому явилось распространение ламеллярного доспеха. Железные наконечники стрел распространяются по тем же причинам. Такая форма и размеры стрел позволяли с бóльшим успехом пробивать появившиеся доспехи, а воинам, у которых подобный доспех отсутствовал, наносить увечья, выводившие бойца из строя. Развитие клинкового оружия согласуется с дальнобойным. В V–II вв. до н. э. на всем оружии видно влияние скифов, савроматов и сарматов. В пример можно привести кинжал из могильника Коконовка-1, который имеет угловое навершие и бабочковидное перекрестие. Ко II в. до н. э. сильное влияние на саргатские мечи кинжалы оказывает северное население кулайской культуры, что выражено в повторной моде на волютное навершие у изделий [Погодин, 1998, с. 17]. В памятниках нашей эры в большинстве клинковое оружие без навершия и перекрестия, которое появилось под влиянием сарматской традиции. Также интересен экземпляр из Исаковского-1 могильника, у которого отсутствует металлическое перекрестие, но присутствует волютное / 43 навершие. Скорее всего, этот кинжал был произведен саргатским населением как результат смешения северных и западных традиций. В III–II вв. до н. э. существуют воины-дружинники — катафрактарии, по аналогии с сарматами, другими племенами и государствами Азии, где подобные конные формирования появились вследствие влияния среднеазиатских военных традиций и как ответ на завоевательный поход Александра Македонского [Хазанов, 1971 с. 71–72; Ольбрихт, 2010 с. 81–82]. До этого времени о составе войска можно сделать следующее предположение — в первую очередь в войске состояли все взрослые мужчины, а в случае опасности войско набиралось из всего боеспособного населения, включая женщин и подростков. Комплекс вооружения воинов в саргатской культуре был примерно одинаков — панцирь, лук со стрелами, копье, меч и/или кинжал. Этот комплекс говорит об универсальности бойца, который способен вести бой как на дальней, так и на ближней дистанции. Тактику боя таких воинов мы можем лишь частично реконструировать по аналогии с сарматами, которая была описана античными авторами [Нефедкин, 2011, с. 108–111]. Скорее всего, саргатское войско, также как у сармат и парфян, состояло из тяжеловооруженных и легковооруженных всадников и из пехоты. Бой начинался с перестрелки двух сторон, затем тяжеловооруженные всадники единым строем врезались в строй неприятеля, а после этого уже с флангов прибывала легкая конница вместе с пехотой. Стоит отметить, что плотный строй тяжеловооруженных всадников, вооруженных копьями и длинными кавалерийскими мечами, таранным ударом способен сокрушить плотный строй пехоты практически моментально и полностью, если только неприятель не превосходит в количестве в несколько раз. Увязнувшая в толпе конница может быть легкой добычей для превосходящего по численности врага, так как главная сила тяжеловооруженного всадника именно в стремительном таранном ударе в плотном строю. Логично предположить, что в относительно равном бою, если первая атака не заставила противника бежать, то после нее давалась команда к перегруппировке, формированию строя и повторной моментальной атаке. Либо же могла применяться тактика изнуряющего боя, где саргатские отряды разрозненно обстреливали неприятеля из луков, а если тот пускался вдогонку — уходили от преследования, и уже потом обескровленного врага мчалась добивать конница, что, как правило, означало победу для саргатских воинов. А со II–I вв. до н. э., когда на вооружении был уже лук “хуннского” типа, саргатское войско представляло страшную силу, с которой, вероятно, приходилось считаться на политической арене. Саргатские военачальники, очевидно, занимали места в первых рядах атаки для того, чтобы воодушевить своих воинов в пылу сражения и появляться там, где это больше всего нужно. Все это требовало высокой воинской организации, что могло быть только при сложной иерархии в структуре общества. Аналогии ходу сражения и тактике боя саргатских воинских подразделений усматриваем в описаниях столкновений римских легионов с сарматами [Нефедкин, 2011, с. 108–132]. / 44 БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК Архивные материалы 1. Могильников, В. А. Отчет о работах Иртышского отряда Западно-Сибирской Археологической экспедиции летом 1968 г. Москва / В. А. Могильников // Архив ИА РАН. — Р-1. — № 3716. — Текст : непосредственный. 2. Могильников, В. А. Отчет о работах Иртышского отряда в 1976 году г. Москва / В. А. Могильников // Архив ИА РАН. — Р-1. — № 3463. — Текст : непосредственный. 3. Погодин, Л. И. Отчет о раскопках в Бещауле в 1988 г. / Л. И. Погодин. — МАЭ ОмГУ. НА. — Ф. II. — Д. 57-1. — Текст : непосредственный. 4. Погодин, Л. И. Отчет об археологических исследованиях в Нижнеомском и Горьковском районах Омской области в 1989 году. / Л. И. Погодин. — МАЭ ОмГУ. НА. — Ф. II. — Д. 65-1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9. — Текст : непосредственный. 5. Труфанов, А. Я. Отчет об археологических работах в Омском, Крутинском и Черлакском районах Омской области в 1990 г. / А. Я. Труфанов. — МАЭ ОмГУ. НА. — Ф. II. — Д. 73-1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9. — Текст : непосредственный. Литература 1. Генинг, В. Ф., Голдина, Р. Д. Курганы у озера Фоминцево / В. Ф. Генинг, Р. Д. Голдина // ВАУ. — Екатеринбург : УрГУ, 1969. — Вып. 8. — С. 90– 101. — Текст : непосредственный. 2. Генинг, В. Ф., Корякова, Л. Н. Лихачевские и Черноозерские курганы раннего железного века Западной Сибири / В. Ф. Генинг, Л. Н. Корякова // СА. — Москва : Наука, 1984. — № 2. — С. 165–186. — Текст : непосредственный. 3. Зиняков, Н. М. Содержание культурно-хронологических признаков в металлографии железа Западной Сибири / Н. М. Зиняков // Время и культура в археолого-этнографических исследованиях древних и современных обще этнографических исследованиях древних и современных обществ Западной Сибири и сопредельных территорий: проблемы интерпретации и реконструкции : материалы XIV Западно-Сибирской археолого-этнографической конференции. — Томск : Аграф-Пресс, 2008. — С. 110–114. — Текст : непосредственный. 4. Горелик, М. В. Оружие древнего Востока (IV тыс. — IV в. до н. э.) / М. В. Горелик. — Санкт-Петербург: «Атлант», 2003. — 336 с. — Текст : непосредственный. 5. Давыдова, А. В. Иволгинский археологический комплекс / А. В. Давыдова. — Т. 2 : Иволгинский могильник. — Санкт-Петербург: Центр «Петербургское востоковедение», 1996. — 176 с. — Текст : непосредственный. 6. Итина, М. А. Ранние саки Приаралья / М. А. Итина // Археология СССР. — Т. 1 : Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. — Москва : Наука, 1992. — С. 31–47. — Текст : непосредственный. / 45 7. Клепиков, В. М. Раннесарматские мечи в Нижнем Поволжье / В. М. Клепиков // Вооружение сарматов : региональная хронология и типология. — Челябинск: Изд-во ЮУрГУ, 2007. — С. 51–57. — Текст : непосредственный. 8. Корякова, Л. Н. Ранний железный век Зауралья и Западной Сибири / Л. Н. Корякова. — Свердловск : УрГУ, 1988. — 241 с. — Текст : непосредственный. 9. Кочеев, В. А. Три боевых кинжала эпохи раннего железа из Горного Алтая, или еще раз о случайных находках / В. А. Кочеев // Изучение историко-культурного наследия народов Южной Сибири. — Горно-Алтайск : АКИН, 2005. — С. 91–95. — Текст : непосредственный. 10. Кривошеев, М. В. Вооружение позднесарматского времени Нижнего Поволжья / М. В. Кривошеев // Вооружение сарматов : региональная хронология и типология. — Челябинск : Изд-во ЮУрГУ, 2007. — С. 65– 70. — Текст : непосредственный. 11. Культура зауральских скотоводов на рубеже эр. Гаевский могильник саргатской общности : антропологическое исследование / В. А. Булдашов, А. А. Ковригин, Л. Н. Корякова [и др.]. — Екатеринбург : Екатеринбург, 1997. — 180 с. — Текст : непосредственный. 12. Куринских, О. И. Клинковое оружие ранних кочевников VI–I вв. до н. э. из могильников у с. Покровка (левобережье Илека) / О. И. Куринских // Российская археология. — 2012. — № 2. — С. 72–80. — Текст : непосредственный. 13. Литвинский, Б. А. Храм Окса в Бактрии (Южный Таджикистан). — Т. 2 : Бактрийское вооружение в древневосточном и греческом контексте. — Москва : «Восточная литература» РАН, 2001. — 528 с. — Текст : непосредственный. 14. Матвеев, А. В., Матвеева, Н. П. Саргатский могильник у д. Тютрино (по раскопкам 1981 г.) / А. В. Матвеев, Н. П. Матвеева // КСИА. — 1985. — Вып. 184. — С. 69–76. — Текст : непосредственный. 15. Матвеев, А. В. Раскопки курганного могильника Улановка / А. В. Матвеев // Ab Origine : археолого-этнографический сборник. — Тюмень: ТюмГУ, 2015. — С. 26–36. — Текст : непосредственный. 16. Матвеева, Н. П. Погребение знатного воина в Красногорском-1 могильнике / Н. П. Матвеева // Военное дело древнего населения Средней Азии. — Новосибирск : Наука, 1987. — С. 60–67. — Текст : непосредственный. 17. Матвеева, Н. П. Саргатская культура на Среднем Тоболе / Н. П. Матвеева. — Новосибирск : Наука, 1993. — 172 с. — Текст : непосредственный. 18. Матвеева, Н. П. Ранний железный век Приишимья / Н. П. Матвеева. — Новосибирск : ВО «Наука». Сибирская изд. фирма, 1994. — 150 с. — Текст : непосредственный. 19. Матвеева, Н. П., Потемкина, Т. М., Соловьев, А. И. Некоторые проблемы реконструкции защитного вооружения носителей саргатской культуры (по материалам могильника Язево-3) / Н. П. Матвеева, Т. М. Потемкина, / 46 20. 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28. 29. 30. А. И. Соловьев // Археология, этнография и антропология Евразии. — Новосибирск : Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2004. — № 4 (20). — С. 85–99. — Текст : непосредственный. Матвеева, Н. П., Хайдукова, Д. В., Долгих, А. С. Реконструкция костюма воина из могильника Сидоровка (Западная Сибирь) / Н. П. Матвеева, Д. В, Хайдукова, А. С. Долгих // Вестник Тюменского государственного университета. Гуманитарные исследования. Humanitates. — 2013. — № 2. — С. 7–20. — Текст : непосредственный. Матвеева, Н. П., Зеленков, А. С., Рябогина, Н. Е., Третьяков, Е. А. Гилевский-2 курганный могильник / Н. П. Матвеева, А. С. Зеленков, Н. Е. Рябогина, Е. А. Третьяков // Ab Origine : археолого-этнографический сборник. — Тюмень : ТюмГУ, 2018. — Вып. 10. — С. 44–72. — Текст : непосредственный. Матвеева, Н. П., Проконова, М. М. Воинские облачения из элитных погребений саргатской культуры (Западная Сибирь) / Н. П. Матвеева, М. М. Проконова // Stratum plus. — 2019. — № 3. — С. 89–98. — Текст : непосредственный. Матвеева, Н. П., Проконова, М. М., Овчинников, И. Ю. О развитии саргатской культуры в Притоболье (по материалам могильника Устюг-1) / Н. П. Матвеева, М. М. Проконова, И. Ю. Овчинников. — Текст : непосредственный // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2021. — № 1(52). — С. 20–32. Матющенко, В. И., Татаурова, Л. В. Могильник Сидоровка в Омском Прииртышье / В. И. Матющенко, Л. В. Татаурова. — Новосибирск : Наука, 1997. — 198 с. — Текст : непосредственный. Мелюкова, А. И. Вооружение скифов / А. И. Мелюкова // САИ. — Москва : Наука, 1964. — 64 с. — Текст : непосредственный. Могильников, В. А. Саргатская культура / В. А. Могильников // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. — Москва : Наука, 1992. — С. 292–311. — Текст : непосредственный. Нефедкин, А. К. Военное дело сарматов и аланов по данным античных источников / А. К. Нефедкин. — Текст : непосредственный. — СанктПетербург : СПбГУ ; Нестор-История, 2011. — 304 с. — (Сер. «Historia militaris»). — Текст : непосредственный. Новгородова, Э. А. Древняя Монголия (Некоторые проблемы хронологии и этнокультурной истории) / Э. А. Новгородова. — Москва : Наука, 1989. — 384 с. — Текст : непосредственный. Ольбрихт, М.-Я. К вопросу о происхождении конницы катафрактов в Иране и Средней Азии / М.-Я. Ольбрихт. — Текст : непосредственный // Роль номадов евразийских степей в развитии мирового военного искусства. Научные чтения памяти Н. Э. Масанова : сборник материалов межд. науч. конференции. — Алматы : «Издательство LEM», 2010. — С. 66–85. Полосьмак, Н. В. Бараба в эпоху раннего железа. — Новосибирск : Наука, 1987. — 144 с. — Текст : непосредственный. / 47 31. Погодин, Л. И., Труфанов, А. Я. Могильник саргатской культуры Исаковка III / Л. И. Погодин, А. Я. Труфанов. — Текст : непосредственный // Древние погребения Обь-Иртышья. — Омск : Изд-во ОмГУ, 1991. — С. 98–127. 32. Погодин, Л. И. Вооружение населения Западной Сибири раннего железного века / Л. И. Погодин. — Омск : ОмГУ, 1998. — 84 с. — Текст : непосредственный. 33. Сарианиди, В. И. Храм и некрополь Тиллятепе / В. И. Сарианиди. — Москва, 1989. — 240 с. — Текст : непосредственный. 34. Скрипкин, А. С. Сарматы и восток. Избранные труды (к 70-летию автора) / А. С. Скрипкин // Волгоград : Изд-во ВолГУ, 2010. — 370 с. — Текст : непосредственный. 35. Смирнов, К. Ф. Вооружение савроматов / К. Ф. Смирнов // МИА. — Москва : Изд-во АН СССР, 1961. — № 101. — 168 с. — Текст : непосредственный. 36. Соловьев, А. И. Оружие и доспехи. Сибирское вооружение : от каменного века до средневековья / А. И. Соловьев. — Новосибирск : «ИНФОЛИОпресс», 2003. — 224 с. — Текст : непосредственный. 37. Среда, культура и общество лесостепного Зауралья во второй половина I тыс. до н. э. : по материалам Павлиновского археологического комплекса // отв. ред. Л. Н. Корякова. — Екатеринбург ; Сургут : Изд-во «Магеллан», 2009. — 298 с. — Текст : непосредственный. 38. Хабдулина, М. К. Степное Приишимье в эпоху раннего железа / М. К. Хабдулина. — Алматы : Ракурс, 1994. — 170 с. — Текст : непосредственный. 39. Хазанов, А. М. Очерки военного дела сарматов / А. М. Хазанов. — Москва : Наука, 1971. — 172 с. — Текст : непосредственный. 40. Худяков, Ю. С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии / Ю. С. Худяков. — Новосибирск : Наука, 1986. — 286 с. — Текст : непосредственный. 41. Чиндина, Л. А. Древняя история Среднего Приобья в эпоху железа / Л. А. Чиндина. — Томск : Изд-во ТГУ, 1984. — 256 с. — Текст : непосредственный. 42. Чугунов, К. В. Бронзовые наконечники стрел скифского времени Тувы / К. В. Чугунов. — Текст : непосредственный // Мировоззрение. Археология. Ритуал. Культура. — Санкт-Петербург, 2000. — С. 213–238. 43. Zhao, F., Sun, M., Li, X. [et al.]. The manufacturing technology of iron swords from the capital of the Han Empire in China / F. Zhao, M. Sun, X. Li [et al.]. SN Appl. Sci. 2, 1510 (2020). — URL: https://doi.org/10.1007/s42452-02003312-x (дата обращения : 02.07.2023). — Текст : электронный. / 48 Н. С. Ларина Тюменский государственный университет n.s.larina@utmn.ru Н. А. Мужева Тюменский государственный университет n.a.muzheva@utmn.ru Е. А. Третьяков Тюменский государственный университет e.a.tretyakov@utmn.ru ИЗУЧЕНИЕ СОСТАВА ЗАУПОКОЙНОЙ ПИЩИ ИЗ МОГИЛЬНИКОВ ПРИТОБОЛЬЯ РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА В работе проводится сопоставление и обобщение результатов, полученных разными методами при анализе проб почв, послойно отобранных из сосудов, найденных в захоронениях памятников «Диановские курганы», «Усть-Терсюк-3» в 2022 г. Полученные данные свидетельствуют, что заупокойная пища саргатского населения была представлена блюдами (каши, похлебки и супы) на молочно-мясной основе с добавлениями растительных продуктов, что согласуется с результатами, полученными по материалам анализов поселенческой посуды. Вероятно, мясо-молочные блюда являлись основным составляющим диеты скотоводческого общества саргатской культуры, широко использовались как в повседневной жизни, так и в погребальной обрядности. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: почвы, сосуды захоронений, химический состав, микроэлементы, подвижные фосфаты, палеодиета. The paper compares and summarizes the results obtained by different methods in the analysis of soil samples taken layer-by-layer from vessels found in the burials of the monuments “Dianovsky Kurgans”, “Ust-Tersyuk-3” in 2022. The data obtained indicate that the funeral food of the population of this period was represented by dishes (cereals and soups) on a dairy and meat basis with the addition of plant products. It is consistent with the results obtained from the analysis of settlement utensils. Probably, meat and dairy dishes were the main components of the diet of the pastoral society of the Sargat culture. They were widely used both in everyday life and in the funeral culture. KEYWORDS: soils, burial vessels, chemical composition, trace elements, mobile phosphates, paleo diet. / 49 Изучение культуры употребления продуктов людьми прошлого необходимо для определения форм и уровня адаптации к окружающему миру. Исследованием древнего питания занимались многие исследователи, используя разные объекты и методы. Широкое распространение получило определение микроэлементного [Gilbert, 1975, pр.14–18; Patterson, 1991; Fabig, 2002; Cerling, Harris, 1999; Ларина, Матвеева, 1999; Матвеева и др., 2002, 2003; Кишкурно и др., 2021] и изотопного [Cerling, Harris, 1999; Ватерс-Ритс и др., 2016; Добровольская, Решетова, 2019] состава костных останков древних людей, позволяющее реконструировать их рацион питания с возможностью учета половозрастных особенностей индивидуумов. Другим источником информации о палеодиете стал анализ нагаров [Гайдученко, Кирюшин, 2016; Матвеева и др. 2002, 2007, 2010; Матвеев и др., 2010] и почв сосудов древних захоронений [Демкин и др., 2014; Ларина и др., 2011, 2016]. При химическом анализе палеообъектов существует ряд проблем, связанных с количеством материала проб, возможным диагенезом их в процессе хранения в почвах разной природы, состава, условий залегания и др. Важным обстоятельством является применимость и информативность используемых методик [Пантюхина, Юстрецов, 2020, с. 100]. Как один из вопросов жизнеобеспечения населения Западной Сибири остатки пищи уже рассматривали в своих совместных работах археологи, антропологи и химики [Корякова, 1988; Матвеева и др. 2002, 2007, 2010; Матвеев и др., 2010; Ларина, Матвеева, 1999; Матвеева и др., 2002, 2003; Батанина, Кишкурно, 2017; Кайдалов и др., 2010; Чикунова, 2005; Пошехонова и др., 2016; Кишкурно и др., 2021; Корякова, 1988; Слепцова, Зубова, 2016]. Они являются прямым источником сведений о рационе населения. Одним из используемых методов реконструкции является анализ почв в горшках поселений и захоронений различных исторических периодов, предложенный В. А. Демкиным [Демкин, 1988]. Он установил, что количество фосфора может указывать на определенный продукт [Демкин и др., 2014]. Позднее метод был доработан [Ларина и др., 2016], т. к. оказалось, что при послойном отборе проб почвы из сосудов повышенное содержание фосфора наблюдалось не только в придонной части сосудов, что связано с характером пищи. Кроме этого, для увеличения достоверности получаемой информации было предложено определять не только содержание подвижных фосфатов, но и ряда других элементов, что позволило конкретизировать результаты. Целью исследования в данной работе являлась реконструкция питания людей прошлого по химическому составу почв из сосудов памятника «Диановские курганы» и могильника «Усть-Терсюк-3». ОБЪЕКТЫ И МЕТОДЫ В работе представлены результаты анализа проб почв, послойно отобранных из погребений Диановских курганов и могильника Усть-Терсюк-3, относящихся к саргатской культуре раннего железного века (раскопки Н. П. Матвеевой и Е.А. Третьякова). / 50 Таблица 1 Описание сосудов из курганов «Диановские» и «Усть-Терсюк-3» Курган/ погребение Внешний вид Глубина горшка, см Отобранный слой Обозначение проб Курганы «Диановские» Курган № 20, погр. 1 –89 Устье Плечо Середина Днище Горловина Середина Днище I-1 I-2 I-3 I-4 VIII-1 VIII-2 VIII-3 Курган № 22, погр. 1 –98 Курган № 22, погр. 1 –106 Горловина Середина Днище –106 Горловина Середина Днище VII-1 VII-2 VII-3 VII-4 IX-1 IX-2 IX-3 Курган № 22, погр. 1 Курганы «Усть-Терсюк-3» Курган № 16, погр. 1а –40 Горловина Середина Днище III-1 III-2 III-3 Курган № 16, погр. 1а –50 Горловина Середина Днище V-1 V-2 V-3 Курган № 16, погр. 1б –50 Горловина Середина Днище VI-1 VI-2 VI-3 Курган № 16, погр. 4 –45 Горловина Середина Днище VIII-1 VIII-2 VIII-3 Курган № 16, погр. 4 –50 Горловина Середина Днище IX-1 IX-2 IX-3 Курган № 16, погр. 2 –57 Горловина Середине Днище X-1 X-2 X-3 Курган № 16, погр. 2 –61 Плечо Середина Днище XI-1 XI-2 XI-3 / 51 Изъятие земли производилось из верхней, средней и нижней части горшков, а также из фонового грунта для учета вклада состава почвы в элементный состав вещества в горшках. Пробы сушили до воздушно-сухого состояния, измельчали и просеивали через сито диаметром 1 мм. В водной вытяжке из почв (ГОСТ 26423-85) определяли рН и электропроводность методами потенциометрии и кондуктометрии соответственно. Подвижные фосфаты анализировались по методу Кирсанова (ГОСТ Р 54650-2011). Для элементного анализа навески почв высушивали при температуре 105° С и озоляли при 550° С до постоянной массы. Золу растворяли в 10%-ной HNO3 и анализировали на содержание тяжелых металлов (ТМ) методом атомно-абсорбционной спектроскопии (спектрофотометр ContrAA 700 фирмы «Analytik Jena», Германия). РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЙ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ Определение рН позволяет оценить кислотность почв, что может влиять на подвижность металлов и другие характеристики, которые зависят от вида пищи в сосудах (рис. 1, 2). 50 100 80 I-1 I-2 I-3 I-4 60 40 20 0 рН УЭП, мкСм/см VIII-3 20 0 Pподв., мг/кг рН УЭП, Pподв., мкСм/см мг/кг б 50 VII-1 VII-2 VII-3 VII-4 40 30 20 10 в VIII-2 30 10 а 0 VIII-1 40 рН УЭП, мкСм/см Рподв., мг/кг 30 25 20 15 10 5 0 I X -… рН УЭП, мкСм/см Рподв., мг/кг г Рис. 1. Изменение рН, удельной электропроводности (УЭП) и концентрации подвижного фосфора в пробах почвы из горшков Диановских курганов В сосуде № I рН изменяется в пределах от 7,41 до 7,96, самое низкое значение наблюдается на уровне плеча, а максимальное — в центре. В сосуде № VIII рН имеет интервал 7,24–7,4, минимальное значение — у горловины, / 52 а максимальное — в середине. В сосуде № VII наблюдается изменение от 6,93 до 7,29. В сосуде № IX интервал определен как 6,87–6,91. Максимальное значение — у горловины сосуда, данные со дна и середины сосуда одинаковы. 35 30 25 20 15 10 5 0 25 III-1 III-2 III-3 20 V-1 15 V-2 10 V-3 5 0 рН а УЭП, мкСм/см Рподб., мг/кг рН б УЭП, Рподв., мкСм/см мг/кг 25 15 20 VI-1 15 VI-2 10 VII-2 5 VI-3 5 VII-1 10 VII-3 0 0 рН в УЭП, мкСм/см Рподв., мг/кг рН г УЭП, мкСм/см Рподв., мг/кг 25 20 20 15 10 5 0 рН д УЭП, мкСм/см IX-1 15 IX-2 10 IX-3 5 X-1 X-2 X-3 0 Рподв., мг/кг рН е УЭП, мкСм/см Р подв., мг/кг 40 30 20 XI-1 XI-2 10 XI-3 0 рН УЭП, мкСм/см Рподв., мг/кг ж Рис. 2. Изменение рН, удельной электропроводности (УЭП) и концентрации подвижного фосфора в слоях почвы из горшков кургана 16 «Усть-Терсюк-3» / 53 В емкости № III показатель варьируется от 6,59 до 6,86. Максимальное значение — у горловины сосуда, а минимальное — на дне. В сосуде № 5 — от 6,67 до 6,86, причем максимум — у горловины, а минимум — в придонной части. В сосуде № VI величина колеблется от 6,39 до 6,67, максимум — у горловины, а минимум — у дна. В сосуде № VII рН изменяется от 6,31 до 6,54, минимальное значение — в придонной части, а максимальное — у горловины. В сосуде № IX величины колеблются от 6,54 до 6,62, максимум — в середине, минимум — у горловины. В сосуде № X вариация значений от 6,67 до 6,72. Максимум — у горловины, минимум — у дна. В сосуде № XI значения от 6,84 до 6,98 с максимумом в середине сосуда, минимумом — у дна. Удельная электропроводность в сосуде № I изменяется от 43,1 до 104 (рис. 1а). Минимум наблюдается у плеча, а максимум — в придонной части. В сосуде № VIII (рис. 1б) отмечены изменения от 27, 6 до 45,8 с максимумом на дне сосуда, а минимумом — у горловины. В сосуде № VII (рис. 1в) изменения определены в интервале от 30,7 (горловина) до 50,9 (придонная часть сосуда). Сосуд № IX (рис. 1г) дал интервал от 26,2 (горловина) до 31,5 (придонная часть). В горшке № III (рис. 2а) УЭП изменяется в пределах от 25,2 (середина) до 36,4 (дно). В сосуде № V (рис. 2б) — с 17,7 (середина) до 25,7 (горловина). В сосуде № VI (рис. 2в) колебания величин от 17,2 (середина) до 23,6 (горловина). УЭП изменяется в сосуде № VIII (рис. 2г) с 16,6 (нижняя часть) до 17,9 (днище). В сосуде № IX (рис. 2д) 17,4–20,2 от середины к днищу. УЭП — в горшке № X (рис. 2е) меняется наоборот от середины к горловине с 18,9 до 23,6. В сосуде № XI (рис. 2ж) с 28,1 (горловина) до 31 (дно). Таблица 2 Интерпретация пищи по доле фосфора по В. А. Демкину ΔР2О5, мг/100г Менее 2 2–10 11–30 Более 40 Вид пищи Вода Молоко или мясной бульон Каша, мясная каша Наркотическое вещество В исследуемых пробах определено содержание как подвижного (рис. 1, 2), так и общего фосфора (табл. 3), с указанием части емкости с наибольшей концентрацией. Таблица 3 Среднее содержание и интервал изменения подвижного и общего фосфора в горшках курганов «Диановские» и «Усть-Терсюк-3» № горшка I / 54 Подвижный фосфор, мг/кг 25±7* 15÷30** Общий фосфор, мг/кг Концентрирование фосфора Курган «Диановский» 362±59* Придонная часть 306÷433** Окончание табл. 3 № горшка VIII VII IX Подвижный фосфор, мг/кг 15±0,2 15÷15 20±2 17÷22 20±2 18÷21 23±0,3 23÷23 25±1 23÷26 25±1 24÷26 15±1 14÷16 17±1 16÷17 18±1 17÷18 18±2 16÷19 III V VI VIII IX X XI Общий фосфор, мг/кг Концентрирование фосфора 396±17* Горловина 381÷411** 513±35* Придонная часть 465÷549** 434±128* Горловина 306÷522** Курганы «Усть-Терсюк-3» 789±149 Придонная часть 637÷872 485±29 Горловина 458÷510 602±689 Придонная часть 532÷630 322±11 Горловина 312÷331 334±16 Горловина 322÷350 313±16 Придонная часть 304÷330 391±36 Придонная часть 370÷428 Примечание: * — среднее значение, ** — интервал изменения показателя. Таблица 4 Определение вида пищи по методу В. А. Дёмкина и условной степени разложения общего фосфора курганов № сосуда Подвижный фосфор (почва) ω(Р2О5), мг/кг ΔР2О5, мг/кг Общий фосфор (зола) ω(Р2О5), мг/кг Вид пищи (по Демкину) Курганы «Диановские» I VIII VII IX 15* 30** 15 15 17 22 21 20 15 0 5 –1 319* 433** 396 410 465 549 306 522 Каша, мясная каша Вода Молоко или мясной бульон Вода Курганы «Усть-Терсюк-3» III V 23 23 26 24 0 –2 872 637 486 510 Вода Вода / 55 Окончание табл. 4 № сосуда VI VIII IX X XI Подвижный фосфор (почва) ω(Р2О5), мг/кг ΔР2О5, мг/кг 24 26 16 15 17 16 17 18 18 20 2 Общий фосфор (зола) 532 630 331 324 322 350 304 305 370 428 –1 –1 1 2 Вид пищи (по Демкину) ω(Р2О5), мг/кг Вода Вода Вода Вода Вода Примечание: * в числителе приводится содержание Р2О5 в верхнем слое сосуда; в знаменателе — в придонном слое. Если определять тип пищи по Демкину (табл. 4), то можно заключить, что в горшке № I находилась каша или каша с мясом. В сосудах № VIII, № IX — вода. В емкости № VII, так же, как и в № I в придонной части содержание фосфора выше, чем в верхней части, что позволяет предполагать молоко или мясной бульон. Сосуды из памятника «Диановские курганы» показали разные результаты, а в сосудах курганного могильника «Усть-Терсюк-3» не выявлено изменений состава вещества, был проведен анализ проб на содержание металлов Сu, Mn, Fe, Cd, Mg, Ni, Pb (табл. 5). Таблица 5 Среднее содержание и интервал изменения концентрации тяжелых металлов в сосудах курганных погребений № Fe, мг/кг Mn, мг/кг Cu, мг/кг Mg, мг/кг Pb, мг/кг Cd, мг/кг Ni, мг/кг «Диановские курганы» 1144*±14* 1129÷1161** VIII 1216±34 1186÷1246 VII 1284±63 1220÷1373 IX 1266±25 1243÷1288 I 101±6 94÷108 86±1 85÷87 105±4 99÷109 46±8 38÷51 1,1±0,8 0,4÷2,2 0,4±0,6 0,0÷1,0 0,6±0,5 0,2÷1,2 Нет 66±10 53÷77 63±3 61÷66 62±4 58÷68 60±3 57÷62 22±9 11÷33 31±3 30÷34 12±9 2÷24 22±9 16÷31 0,36±0,42 Нет 0,00÷0,98 Нет Нет 0,02±0,05 Нет 0,00÷0,10 Нет Нет Курганный могильник «Усть-Терсюк-3» III 1397±55 1348÷1445 V 1109±78 1049÷1184 VI 1182±39 1148÷1217 / 56 95±7 88÷99 76±33 58÷109 46±4 41÷48 0,6±1,2 0,0÷1,8 0,02±0,03 0,00÷0,05 0,06±0,08 0,00÷0,13 45±1 45÷45 41±6 35÷45 39±4 36÷43 17±12 10÷29 15±5 10÷18 11±15 0÷26 0,12±0,25 0,08±0,13 0,00÷0,38 0,00÷0,20 Нет 2,57±2,55 0,00÷4,21 Нет 4,02±2,04 2,37÷5,95 Окончание табл. 5 № Fe, мг/кг VII 1188±96 1092÷1254 IX 1130±65 1064÷1167 X 1118±84 1036÷1179 XI 1245±35 1216÷1278 Mn, мг/кг 84±3 82÷88 71±7 64÷76 55±3 52÷58 98,25*±6,05** 94÷104 Cu, мг/кг Нет Нет Нет Нет Mg, мг/кг 41±7 35÷47 44±6 39÷49 29±2 27÷31 42±13 33÷55 Pb, мг/кг 32±5 28÷36 32±9 25÷41 35±17 17÷46 49±10 41÷59 Cd, мг/кг Нет 0,40±0,42 0,00÷0,73 0,84±0,58 0,34÷1,36 0,62±0,43 0,39÷1,06 Ni, мг/кг 2,62±2,45 1,14÷5,10 3,58*±2,01 1,72÷5,25 3,24±2,29 1,03÷5,00 3,17±0,93 2,27÷3,88 Примечание: * — среднее значение показателя, ** — интервал изменения показателя. В сосуде № I у горловины концентрируется магний, в середине высоко содержание железа и марганца, на дне есть магний, медь, свинец и кадмий (рис. 3). В № VIII у горловины емкости были магний и марганец, в середине — марганец, у дна — железо, магний, медь, свинец. В горшке № VII у плеча больше свинца, в середине — железо, марганец, медь, на дне — марганец, магний. В № IX у горловины были магний и марганец, в середине — железо, марганец и свинец, у дна — магний. Во всех сосудах железо, марганец и магний обнаружены в высоких концентрациях. В сосудах из могильника Усть-Терсюк-3 медь обнаружена в низких концентрациях в сосудах №№ III, V, VI. Свинец и никель были во всех сосудах. Кадмий в низких концентрациях обнаружен в сосудах №№ III, IX, X, XI (рис. 4). Рис. 3. Концентрация макро- и микроэлементов в почвах из сосудов Диановских курганов / 57 Рис. 4. Концентрация макро- и микроэлементов в почвах из сосудов кургана «Усть-Терсюк-3» В соответствии с литературными данными марганец и никель [Allmäe, 2012] являются маркером растительной пищи, такой как бобовые, зелень, орехи, злаки [Smrčka, 2010], медь указывает на злаковые культуры и мясо [Fabig, 2002]. Мясную пищу обозначает присутствие свинца [Allmäe, 2012], молочную — магния [Allmäe, 2012]. Кадмий связывают с грибами и рыбой [Allmäe, 2012]. С учетом этой информации содержимое сосудов из могил определяем следующим образом (см. табл. 6). Таблица 6 Реконструкция типа пищи в сосудах курганных могильников № место Данные по результатам элементного анализа могильник по металлам «Диановские курганы» По фосфору середина Fe, Pb, Mg (Mn в горловой Мясная каша с добавлени- Каша, мяссосуда и центральной части, Mg ем молочных продуктов ная каша в горловой части VIII дно Fe, Mn (Mg обнаружен на Мясо, молочные продукты Вода сосуда дне, Pb в плече) I / 58 Окончание табл. 4 № место Данные по результатам элементного анализа могильник по металлам «Диановские курганы» VII середина Fe, Mn, Pb (Mg на дне сосуда в горловине, Mn, Mg в горловине) IX середина сосуда Мясо, злаки, молочные продукты Мясо, молоко, злаки По фосфору Молоко или мясной бульон Вода Курганный могильник «Усть-Терсюк-3» III V VI VIII IX X XI дно дно дно дно дно дно дно Fe, Pb, Mg Fe, Mn, Pb, Mg Fe, Pb, Mg Fe, Pb, Mg Fe, Pb, Mg Fe, Pb, Mg Fe, Mn, Mg, Ni Мясо, молочные продукты Мясо, молочные продукты Мясо, молочные продукты Мясо, молочные продукты Мясо, молочные продукты Мясо, молочные продукты Мясо, молочные продукты Вода Вода Вода Вода Вода Вода Вода Результаты для сосудов Диановских курганов отличаются. Так, в сосуде № I данные по содержанию металлов коррелируют с данными по фосфору. В № VIII результаты двух методов разнятся, но, учитывая, что железо и свинец указывают на мясо, лежавшее на дне, марганец — на растения у горловины и в середине, а магний — на добавку молочной приправы, делаем вывод о мясной каше с добавлением молока. В № VII данные двух методов дополняют друг друга. Считаем, что в этом сосуде мясной бульон с добавлением молока. Для № IX данные двух анализов не сходятся, у горловины — магний и марганец (растительная пища и молочная пища), в середине — железо, свинец, и марганец (мясная пища и растительная пища), магний (молоко) на дне. Можно сделать вывод, что в данном сосуде мясная пища с добавлением злаков и молока. В сосудах Усть-Терсюкского-3 могильника №№ V, VIII, IX, XI концентрирование металлов происходит на дне, что может указывать на наличие мясной пищи, расположенной на дне сосуда. В сосуде № III в горловине были обнаружены магний, марганец, медь, в центре — магний, на дне — железо, марганец, магний. Учитывая распределение металлов, можно сделать вывод, что в нем находилась мясная пища с добавлением растений и молочных продуктов. В сосуде № VI в центре есть марганец, на дне — железо, магний и свинец, у горловины — марганец, что указывает на наличие в этой емкости мяса с добавлением растительности и молочного продукта. В сосуде № X у горловины — марганец, в центре — марганец, магний, на дне — железо и свинец, что указывает на мясную пищу с добавлением растений и молочных продуктов. Сходные данные усть-терсюкской выборки позволяют предположить, что в качестве заупокойной пищи использовалось какое-то особенное блюдо. / 59 Результаты анализа заполнения сосудов рассмотренных могильников коррелируют с данными по нагарам на саргатской посуде ряда поселений раннего железного века, в частности, городищ Рафайловское и Коловское, по которым Н. С. Лариной и Н. П. Матвеевой с соавторами были реконструированы некоторые композиции блюд. Установлено, что широкой популярностью пользовалась пища, приготовленная на бульоне из мяса, костей и субпродуктов: супы и похлебки разной густоты. В качестве добавок нередко использовались молочные продукты, а также различные дикоросы: щавель, полевой лук, эстрагон, анис, тмин, просвирник, дикая гречиха, овсюг, сарана, хмель, душица, зверобой и др. [Матвеева и др., 2005, с. 122–133]. Также на преобладание мясной диеты указывают результаты анализа скелетного материала из серии саргатских могильников Притоболья. Доминирование такой группы элементов, как железо, свинец, цинк, медь, никель подкрепляет сведения других источников об использовании в рационе саргатского населения мяса, субпродуктов и, возможно, грибов [Матвеева и др., 2005, с. 134]. Скотоводство являлось доминирующей отраслью многокомпонентного хозяйства саргатских коллективов [Чикунова, 2005], чем объясняется преобладание мясо-молочных блюд в рационе питания западносибирского населения. Однако зависимость от суровых природных условий западносибирского региона, а также неравномерное распределение продукта в общине по полу, возрасту и социальному статусу нередко приводили к нехватке пищи и, как следствие, большому количеству заболеваний [Матвеева и др., 2002]. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Исследуя пробы грунта из сосудов курганных могильников раннего железного века Притоболья, мы установили, что показатели рН, УЭП распределены по объему емкостей неравномерно из-за различия состава содержимого вещества. Комплексное послойное рассмотрение на содержание фосфатов и металлов в горшках из захоронений свидетельствует, что заупокойная пища саргатского населения по материалам могильников Диановские курганы и Усть-Терсюк-3 была представлена блюдами (каши, похлебки и супы) на молочно-мясной основе с добавлениями растений. Данный вывод согласуется с результатами, полученными по материалам анализов поселенческой посуды, согласно которым в рацион людей входили мясо, молочные продукты, злаки, пряные травы и луковичные. Рыба встречается значительно реже. Как представляется, мясо-молочные блюда являлись основной составляющей диеты скотоводческого общества саргатской культуры и широко использовались как в повседневной жизни, так и в обрядах. / 60 БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Батанина, О. В., Кишкурно, М. С. Особенности повседневной жизнедеятельности населения басандайской культуры (по антропологическим материалам могильника Санаторный-3) / О. В. Батанина, М. С. Кишкурно // Вестник НГУ. — 2017. — № 7. — С. 140–150. — Текст : непосредственный. 2. Ватерс-Ритс, А. Л., Лозей, Дж. Р., Номоконова, Т. Ю. [и др.]. Первые данные по анализам стабильных изотопов скотоводов позднего голоцена Прибайкалья и их радиоуглеродное датирование / А. Л. Ватерс-Ритс, Дж. Р. Лозей, Т. Ю. Номоконова [и др.] // Известия Иркутского государственного университета. — 2016. — № 18. — С. 90–109. — Текст : непосредственный. 3. Гайдученко, Л. Л., Кирюшин К. Ю. Пригары из керамических сосудов поселения Новоильинка-VI в Северной Кулунде (предварительное сообщение). Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края / Л. Л. Гайдученко, К. Ю. Кирюшин. — Барнаул. — 2016. — № 22. — С. 58–62. — Текст : непосредственный. 4. Демкин, В. А., Лукашов, А. В., Ковалевская, И. С., Скрипниченко, И. И. О возможности историко-социологических реконструкций при почвенно-археологических реконструкциях / В. А. Демкин, А. В. Лукашов, И. С. Ковалевская, И. И. Скрипченко // АН СССР. Научный центр биологических исследований. Институт почвоведения и фитосинтеза. — Препр. Пущино : НЦБИ, 1988. — 19 с. — Текст : непосредственный. 5. Демкин, В. А., Демкина, Т. С., Удальцов, С. Н. Реконструкция погребальной пищи в глиняных сосудах из курганных захоронений с использованием фосфатного и микробиологических методов / В. А. Демкин, Т. С. Демкина, С. Н. Удальцов // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2014. № 2 (25). — С. 148–159. — Текст : непосредственный. 6. Добровольская, М. В., Решетова, И. К. Изотопные маркеры образа жизни древних людей / М. В. Добровольская, И. К. Решетова. — Москва : Изд-во «Наука», 2019. — № 1. — С. 34–42. — Текст : непосредственный. 7. Кайдалов, А. И., Сечко, Е. А., Колмогоров П. А. Средневековый комплекс городища Усть-Утяк 1 : интерпретация и хронология / А. И. Кайдалов, Е. А. Сечко, П. А. Колмогоров // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2010. — № 2 (13). — С. 68–74. — Текст : непосредственный. 8. Кишкурно, М. С., Алексеева, Е. А., Шишкин, А. С., Зубова, А. В. Новые результаты изучения человеческих черепов из ритуального комплекса могильника Быстровка-2 (ранний железный век) / М. С. Кишкурно, Е. А. Алексеева, А. С. Шишкин, А. В. Зубова // Camera Praehistorica. — 2021. — № 2 (7). — С. 138–151. — Текст : непосредственный. 9. Корякова, Л. Н. Ранний железный век Зауралья и Западной Сибири / Л. Н. Корякова. — Свердловск, 1988. — 240 с. — Текст : непосредственный. / 61 10. Ларина, Н. С., Загоруйко, А. В., Матвеева, Н. П. Разработка способов отбора и химического анализа почв из погребенных сосудов / Н. С. Ларина, А. В. Загоруйко, Н. П. Матвеева. — Текст : непосредственный // В сборнике : Экология древних и традиционных обществ : материалы V Международной научной конференции. — 2016. — С. 94–97. 11. Ларина, Н. С., Матвеева, Н. П. Некоторые данные о минеральном статусе костных тканей людей раннего железного века / Н. С. Ларина, Н. П. Матвеева. — Текст : непосредственный // В сборнике: Экология древних и современных обществ. — 1999. — С. 139–142. 12. Ларина, Н. С., Матвеева, Н. П., Швецова, И. П. Определение характера пищи в сосудах из захоронений могильника Устюг-1 (Зауралье) / Н. С. Ларина, Н. П. Матвеева, И. П. Швецова. — Текст : непосредственный // Экология древних и традиционных обществ. — 2011. — Вып. 4. — С. 183–188. 13. Матвеева, Н. П., Ларина, Н. С., Рафикова, Т. Н. Изучение пищи средневекового населения лесного Зауралья по нагарам на посуде / Н. П. Матвеева, Н. С. Ларина, Т. Н. Рафикова. — Текст : непосредственный // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2007. — № 7. — С. 110–119. 14. Матвеева, Н. П., Ларина, Н. С., Гулуева, М. Х. [и др.]. Изучение рациона питания населения раннего железного века Западной Сибири по нагарам на посуде / Н. П. Матвеева, Н. С. Ларина, М. Х. Гулуева. — Текст : непосредственный // Вестник ТюмГУ. — 2002. — № 2. — С. 22–30. 15. Матвеева, Н. П., Ларина, Н. С., Колиух, О. А. Некоторые данные о рационе питания населения саргатской культуры западносибирской лесостепи / Н. П. Матвеева, Н. С. Ларина, О. А. Колиух // Степи Евразии в древности и средневековье. — 2003. — С. 252–255. — Текст : непосредственный. 16. Матвеева, Н. П., Ларина, Н. С., Рафикова, Т. Н. Изучение пищи Средневекового населения лесного Зауралья по нагарам на посуде / Н. П. Матвеева, Н. С. Ларина, Т. Н. Рафикова // Вестник археологии, антропологии и этнографии. Тюменский государственный университет. — 2007. — С. 110–119. — Текст : непосредственный. 17. Матвеева, Н. П., Ларина, Н. С., Берлина, С. В., Чикунова, И. Ю. Комплексное изучение условий жизни древнего населения Западной Сибири (проблемы социокультурной адаптации в раннем железном веке) / Н. П. Матвеева, Н. С. Ларина, С. В. Берлина, И. Ю. Чикунова. — Новосибирск : СО РАН, 2005. — 228 с. — Текст : непосредственный. 18. Матвеева, Н. П., Ларина, Н. С., Рафикова, Т. Н. Результаты изучения пригаров и почв из сосудов алакульской культуры Хрипуновского могильника / Н. П. Матвеева, Н. С. Ларина, Т. Н. Рафикова // Вестник ТюмГУ. Гуманитарные исследования. Humanitates. — 2010. — № 1. — С. 12–20. — Текст : непосредственный. 19. Пошехонова, О. Е., Зубова, А. В., Слепцова, А. В. Краниология и одонтология раннесредневекового населения Притоболья по материалам могильника Устюг-1 / О. Е. Пошехонова, А. В. Зубова, А. В. Слепцова // / 62 20. 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28. Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2016. — № 4 (35). — С. 110–122. — Текст : непосредственный. Пантюхина, И. Е., Юстрецов, Ю. Е. Сравнительный анализ методов реконструкции палеодиет / И. Е. Пантюхина, Ю. Е. Юстрецов // Россия и АТР. — 2020. — № 2. — С. 133–150. — Текст : непосредственный. Слепцова, А. В., Зубова, А. В. Стоматологическое здоровье раннесредневекового населения Притоболья (по материалам могильника Устюг-1) / А. В. Слепцова, А. В. Зубова // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. — 2016. — Т. 22. — С. 409–412. — Текст : непосредственный. Чикунова, И. Ю. К вопросу о рационе питания Саргатского населения / И. Ю. Чикунова // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2005. — № 5. — С. 187–191. — Текст : непосредственный. Allmäe, R. R. The content of chemical elements in archaeological human bones as a source of nutrition research / R. R. Allmäe // Papers on Anthropology XXI. — 2012. — Р. 27–49. Gilbert, R. I. Trace elements analyses of three skeletal Amerindian populations at Dickson mounds / R. I. Gilbert // PhD dissertation, University of Massachusetts Amherst — 1975. — Р. 14–18. Cerling, E., Harris, J. M. Carbon isotope fractionation between diet and bioapatite in ungulate mammals and implications for ecological and paleoecological studies / E. Cerling, J. M. Harris. Oecologia. — 1999. — № 120. — Р. 347–363. Fabig, A. D. Trace elements in buried human bones: intrapopulation variability of Sr/Ca and Ba/Ca ratios–diet or diagenesis / A. D. Fabig // Naturwissenschaften. — 2002. — Р. 115–119. Patterson, C., Ericson, J. Natural skeletal levels of lead in Homo sapiens uncontaminated by technological lead / C. Patterson, J. Ericson // Science of The Total Environment. — 1991. — № 107. — Р. 205–236. Smrčka, V. C. Trace elements in bone tissue / V. C. Smrčka / The Karolinum Press. — Prague, 2010. — Р. 37–39. / 63 Н. П. Матвеева Тюменский государственный университет nataliamatveeva1703@yandex.ru М. М. Проконова Тюменский государственный университет m.m.prokonova@utmn.ru А. С. Зеленков Тюменский государственный университет a.s.zelenkov@utmn.ru И. Ю. Овчинников Институт геологии и минералогии им. В. С. Соболева СО РАН ivovchinnikov@igm.nsc.ru ДИАНОВСКИЕ КУРГАНЫ РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА (СРЕДНЕЕ ПРИТОБОЛЬЕ) В работе обсуждаются результаты исследования Диановских курганов раннего железного века в лесостепной зоне Западной Сибири. Исследовано 5 объектов в могильнике, состоящем из 37 малых насыпей. Один из курганов связан с гамаюнской культурой, один отнесен к предсаргатской эпохе, другие имеют инвентарь позднесаргатского времени. Судя по характеру инвентаря и данным радиоуглеродного анализа перекрытий могил, памятник формировался с VII—IV вв. до н.э. по I—III вв. н.э. Варианты погребальной обрядности в каждом кургане своеобразны: с ровиком и без него, коллективные и индивидуальные, с вещами и безынвентарные. Полагаем, что площадка использовалась разными этнокультурными группами в течение нескольких веков. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Западная Сибирь, Среднее Притоболье, ранний железный век, саргатская культура, погребальный обряд. The article discusses the results of the study of Dianovo Mounds of the Early Iron Age in the forest-steppe zone of Western Siberia. Five objects in a burial ground consisting of 37 small mounds were investigated. One of the mounds is associated with the Gamayun culture, another one is attributed to the pre-Sargatka era, the others have inventory of the late Sargatka culture. Based on the nature of the inventory and the data of radiocarbon analysis of the overlaps of the graves, the burial ground had been formed from the 7th-4th centuries BC to the 1st-3rd centuries AD. The variants of funeral rites in each burial mound / 64 are peculiar: with and without a ditch, collective and individual, with and without things. We believe that various ethnocultural groups had used the site for several centuries. KEYWORDS: Western Siberia, Middle Tobol Region, Early Iron Age, Sargatka culture, funeral rite. ВВЕДЕНИЕ Несмотря на то, что курганы раннего железного века в западносибирской лесостепи изучаются почти столетие, из всех выделенных культур только саргатская гунно-сарматского времени представлена обширным корпусом источников. Ни для иткульской, ни для баитовской культур начального этапа раннего железного века погребальных памятников до сих пор не открыто [Зимина, Зах, 2009, с. 215; Цембалюк, 2017, с.4], невелики данные и по заключительному периоду: представлены лишь двумя-тремя могильниками. При изучении саргатской культуры большее внимание было уделено элитным курганам [Матвеева, 2000], поэтому в научной литературе отразились, в первую очередь, архитектурная и обрядовая сложность, богатство материальной среды, а диспропорция в половозрастном составе погребенных, недостаток детских захоронений породили идею о наличии еще не открытых грунтовых некрополей [Ковригин, Ражев, 1997]. В связи с этим авторы обратились к исследованию заведомо рядового могильника из малых насыпей, стремясь более объемно раскрыть свойства генеральной совокупности погребальных памятников данной эпохи. МАТЕРИАЛЫ Курганы у д. Дианово в Белозерском районе Курганской области расположены в лесу на второй надпойменной террасе правого берега р. Тобол. Памятник открыт в 1978 г. В. А. Могильниковым, который зафиксировал 6 насыпей диаметром 7–9 м и высотой 0,5–0,8 м [Могильников, 1978]. В результате работ по инвентаризации объектов ИКН 2020 г., проведенных НПЦ администрации Курганской области, был обнаружен еще 31 курган диаметром 6–8 м и высотой 0,2–0,4 м. В общей сложности в состав могильника входят 37 курганов, расположенных двумя параллельными цепочками. На поверхности памятника имеются следы окопов времен гражданской войны и множество вкопов кладоискателей. В 2022 г. под руководством Н. П. Матвеевой авторами было изучено 6 курганов, один из которых оказался средневековым. В насыпях встречались единичные находки эпохи энеолита, указывающие на расположение в этом месте окраины раннего поселения [Матвеева, 2022]1. 1 Использовалась нумерация курганов, начатая первооткрывателем памятника и сотрудником НПЦ Д. В. Бровко. / 65 Рис. 1. Инструментальный план могильника «Диановские курганы» Курган 13 диаметром 8 м и высотой 0,6 м был сложен из коричневого песка, под которым залегал светло-серый слой, маркирующий погребенную почву. Могила заполнена серым мешаным и серо-коричневым песком. В насыпи найдены кости животных, черепки от сосудов саргатской культуры (рис. 2, 2, 3), камень со следами сработанности (рис. 2, 5), а также фрагмент горловины бронзового котла (рис. 2, 4). В грабительской яме зафиксированы остатки деревянного перекрытия, а в ее центре обнаружен череп лошади. / 66 Погребение 1 (рис. 2, 1) совершено в яме размерами 2,6×1,3 м и глубиной 0,7 м, ориентированной по линии С-Ю. У края ямы прослежены линзы черного слоя от угля и остатки деревянного перекрытия в виде узких бревен. Вдоль стенок могилы на глубине 0,25–0,35 м фиксируется ступенька шириной 0,12–0,5 м. В западной стенке присутствует ниша от грабительского вкопа, выступающая за границу погребения на 0,85 м. На ступеньке у южной стенки погребения были сконцентрированы кости неполных скелетов двух индивидов — взрослой женщины и мужчины старше 55 лет1. Датировать погребение можно по фрагменту котла (рис. 2, 4), который по морфологическим признакам — округлый отогнутый наружу венчик, затеки металла по внутреннему краю венчика, диаметр 41 см, толщина стенок 0,2–0,5 см — близок экземплярам из памятников Поволжья и Приуралья V в. до н. э. — III в. н. э. [Демиденко, 2008, рис. 48, 1; рис. 49, 1]. В связи с отсутствием узко датируемых вещей, объект может быть отнесен к широкому диапазону существования саргатской культуры (V в. до н. э. — III в. н. э.). Рис. 2. План и разрез погребения 1 кургана 13 (1) и инвентарь из него (2–5): 2–3 — керамика; 5 — камень; 4 — медь 1 Здесь и далее антропологические определения О. Е. Пошехоновой, ТюмНЦ РАН, которой авторы приносят свою благодарность. / 67 Курган 20 (рис. 3) диаметром 8 м и высотой 0,5 м был сложен из серого и коричневого песка. Темно-серый песок заполнял ров и верхнюю часть могил, мешаный песок — нижнюю. В насыпи найдены неорнаментированные черепки, а также горловина сосуда саргатской культуры (рис. 4, 6). На подкурганной площадке зафиксирован ров с темно-серым заполнением диаметром по внутренней границе — 6 м, по внешней — 7,25 м, шириной 0,55–0,75 м и глубиной 0,2–0,37 м. В заполнении найдены развал сосуда (рис. 4, 7) и неорнаментированные черепки. В юго-восточной части площадки находилась яма 1 размерами 0,25×0,25 м и глубиной 0,05 м, без находок. Рис. 3. План кургана 20 / 68 Погребение 1 (рис. 4, 1) находилось восточнее центра. Изначально могильная яма не фиксировалась, контуры ее определены условно по расположению остатков скелета, возможная ориентировка — ЮЗ–СВ. От костяка сохранился только череп ребенка 4–5 лет, рядом с которым найдена сердоликовая бусина (рис. 4, 3, 5) и неорнаментированный сосуд саргатской культуры (рис. 4, 8), под которым находилась пронизь из сардоникса (рис. 4, 2, 4). Рис. 4. План погребения 1 кургана 20 (1), инвентарь из него (2–5, 8), из насыпи (6) и из рва (7): 2, 4 — сардоникс; 3, 5 — сердолик; 6–8 — керамика Полупрозрачная округлая поперечно-сжатая семигранная бусина из сердолика (рис. 4, 3, 5) по форме близка бусам типа 2а по Е. М. Алексеевой [Алексеева, 1982, с. 15; табл. 38, 17–22, 24–25], но у последнего отсутствуют грани. Граненые экземпляры характерны для I—II вв. н.э., однако общие рамки их бытования охватывают промежуток с V в. до н.э. по III в. н. э. [Там же]. Бочковидная удлиненная пронизь из сардоникса (рис. 4, 2, 4) аналогична бусам типа 3б по Е. М. Алексеевой, которые датируются в Северном Причерноморье I—II вв. н. э. [Там же, с. 20; табл. 36, 32, 34, 39]. Таким образом, определяем датировку погребения в пределах I–II вв. н. э. / 69 Погребение 2 (рис. 5, 1) находилось к западу от центра насыпи в подпрямоугольной яме размерами 1,9×0,73 м и глубиной 0,08 м, ориентированной по линии С–Ю. Мужчина в возрасте 18–20 лет уложен вытянуто на спине, головой на юг. Слева у бедра находился железный нож (рис. 5, 3), а у колена — кольцевая бронзовая пряжка (рис. 5, 2). У левой ноги обнаружены фрагменты железных кольчатых удил (рис. 5, 4), между бедренными костями — неорнаментированный черепок. Многочисленные аналогии этим вещам известны в материальной культуре населения степной и лесостепной зон Евразии раннего железного века широкого хронологического диапазона. Рис. 5. План и разрез погребения 2 кургана 20 (1) и инвентарь из него (2–4): 2 — бронза; 3, 4 — железо. Погребение 3 (рис. 6, 1, 2) — центральное, в яме квадратной формы размерами 2,35×2,2 м со ступеньками вдоль северной, восточной и западной стенок шириной 10–45 см. В погребении захоронены три индивида: кости индивида 2 — мужчина в возрасте adultus-senilis — находились в беспо/ 70 рядке над двумя другими (рис. 6, 1), скелеты индивидов 1 и 3 лежали in situ «валетом» на 18–20 см ниже предыдущего (рис. 6, 2). Индивид 1, мужчина 35–40 лет, размещен в восточной части ямы вытянуто на спине, головой на юг. В ногах его находились обломки сосуда (рис. 6, 14), у черепа — стеклянные бусы: округлая синяя с двумя белыми глазками (рис. 6, 5, 8), округлые желтые и коричневая (рис. 6, 3, 4, 6, 7). В ногах найдены фрагмент железного ножа (рис. 6, 10), а также зубы жвачного животного. Индивид 3, женщина 25–35 лет, была помещена в западной части ямы вытянуто на спине, головой на север. Под ее черепом обнаружено бронзовое зеркало (рис. 6, 13), у правого бедра — сурьматаш из стенки станкового сосуда (рис. 6, 9), между костяками обнаружено два пряслица из стенок среднеазиатских сосудов (рис. 6, 11, 12). Зеркало плоское дисковидное с валиком по краю, с умбоном в центре, с боковой ручкой (рис. 6, 13) относится к типу VIII по А. М. Хазанову [Хазанов, 1963, с. 64]. Эти изделия наиболее распространены в I–III вв. н. э. на территориях Урала, Поволжья [Мошкова, Рындина, 1975, с. 123; Хазанов, 1963, с. 64], Северного Кавказа и всей Средней Азии [Хазанов, 1963, с. 64; Мандельштам, 1966, табл. LII, 3, 4]. Пряслица (рис. 5, 11, 12) и сурьматаши (рис. 5, 9) из стенок станковых красноглиняных среднеазиатских сосудов широко распространены в Средней Азии с середины I тыс. до н. э. вплоть до нового времени [Литвинский, 1978, с. 133; табл. 35]. Эти изделия в числе импортов из Средней Азии активно поступали в саргатские земли в результате включения местного населения в международную торговлю по северному ответвлению от Великого шелкового пути с III в. до н.э. [Матвеева, 1997, с. 74]. Округлые стеклянные желтые, коричневая (рис. 6, 3, 4, 6, 7) и синяя полихромная с двумя белыми глазками бусины (рис. 6, 5, 8) имели широкие территориально-хронологические рамки бытования. Вещевой комплекс позволяет датировать погребение в рамках I—III вв. н. э. Погребение 4 (рис. 7, 1) находилось к югу от центра в прямоугольной яме размерами 2,35×1,1 м и глубиной 0,2 м, ориентированной по линии З–В, со ступенькой в центре шириной 25–80 см. Судя по положению нижних конечностей в анатомическом порядке, индивид (человек в возрасте senilis) был положен на спине головой на запад. В изголовье были поставлены два сосуда саргатской культуры (рис. 7, 20, 22), рядом с которыми лежало лепное цилиндрическое пряслице с примесью талька и орнаментом на лицевой стороне (рис. 7, 2). Здесь же обнаружены белые стеклянные бочковидные бусы (рис. 7, 6, 7, 12, 13) и железный нож (рис. 7, 3). Восточнее горшков обнаружены черепки еще от одного сосуда (рис. 7, 19). В середине ямы находились зеркало (рис. 7, 4) и скопление бус: шесть округлых — голубые (рис. 7, 10, 15), коричневая, бежевая (рис. 7, 5, 16) и глазчатая (рис. 7, 9, 18), две цилиндрические — черная и бежевая (рис. 7, 11, 17), пять бочковидных желтых (рис. 7, 8, 14). У восточной стенки ямы найден фрагмент саргатского сосуда (рис. 7, 21). / 71 Рис. 6. План и разрез погребения 3 кургана 20 (1, 2) и инвентарь из него (3–14): 9, 11, 12, 14 — керамика; 3–8 — стекло; 10 — железо; 13 — бронза Зеркало бронзовое плоское дисковидное с боковой ручкой (рис. 7, 4) соотносится с типом II бронзовых зеркал по А.М. Хазанову [Хазанов, 1963, с. 60], характерным для савроматского и прохоровского периодов [Там же, рис. 1; Пшеничнюк, 1983, табл. XXXVI, 6; Максименко, 1983, рис. 58, 5], а также встречающихся в джетыасарских памятниках [Левина, Равич, 1995, рис. 5, 6–8; 8, 6] и в Северной Бактрии в I в. до н. э. — II в. н. э. [Мандельштам, 1975, табл. XXXIV, 2; XXXV, 1]. Глазчатая голубая бусина с семью синими глазками, окруженными чередующимися белыми и янтарно-желтыми кольцами (рис. 7, 9, 18) аналогична типу 68 полихромных бус по Е. М. Алексеевой I в. до н. э. — I в. н.э. [Алексеева, 1975, с. 67; табл. 14, 21–23], со следами формовочных щипцов и технологическим ядром из стекла низкого качества [Там же, с. 56]. Бусы стеклянные округлые из глухого голубого стекла (рис. 7, 10, 15) аналогичны типу 16 по Е. М. Алексеевой, которые бытовали как в / 72 эллинистическое время, так и в первые века нашей эры [Алексеева, 1978, с. 65; табл. 33, 1–3]. Бусы стеклянные цилиндрические из глухого черного и бежевого стекла (рис. 7, 11, 17) получили наибольшее распространение с I в. н. э., хотя встречаются и в более ранних комплексах [Там же, с. 67–68; табл. 35, 14]. Остальные бусы — стеклянные бочковидные, поперечно сжатые, из белого (рис. 7, 6, 7, 12, 13) и желтого (рис. 7, 8, 14) полупрозрачного стекла, округлые из глухого коричневого и бежевого стекла (рис. 7, 5, 16) — имеют достаточно широкие хронологические и территориальные рамки бытования. Считаем, что данное погребение не древнее центрального, так что его датировку определяем в пределах I–III вв. н. э. Рис. 7. План и разрез погребения 4 кургана 20 (1), рисунок и фото инвентаря из него (2–22): 2, 19–22 — керамика; 3 — железо; 4 — бронза; 5–18 — стекло Курган 22 диаметром 12 м и высотой 0,9 м был сильно поврежден деятельностью грабителей и землероев, а также окопом времен гражданской войны. Насыпь сложена черноземом, серой мешаной супесью и серо-коричневым / 73 песком. Темно-серая мешаная супесь фиксируется линзами в насыпи и погребении 3. На площадке выявлено три захоронения и шесть вкопов бугровщиков. В грабительских ямах найдены кости позвоночника и лучевая кость человека, кости животных, фрагмент горловины сосуда с примесью талька (рис. 9, 3). Над центральной ямой расчищены остатки перекрытия в виде бревен длиной до 0,75 м, шириной 0,2–0,25 м. Они лежали на значительном удалении друг от друга в направлении ЮЗ–СВ. Рис. 8. План и разрез погребения 1 кургана 22 (1) и инвентарь из него (2–15): 2, 9 — гагат; 3–8 — стекло; 10 — бронза; 11–13, 15 — керамика; 14 — камень Погребение 1 (рис. 8, 1) находилось в погребенной почве к ССВ от центра подкурганной площадки, границы определены условно, так как кости / 74 находились в беспорядке. Погребение парное: старый человек1 и младенец 6–9 месяцев. Ребенок был положен вытянуто на спине головой на север. От скелета сохранились несколько костей свода черепа и зубы. В изголовье стоял маленький саргатский горшочек (рис. 8, 12), предположительно в области рук находились еще два сосуда (рис. 8, 11, 15). Южнее горшочка, вероятно, также относившегося к детскому костяку, лежали берцовая, а к западу от нее — тазовая кость старого человека и скопление находок, связанное с ним: 12 бус из гагата (рис. 8, 2, 9), стеклянные округлые синего (рис. 8, 5, 8) и белого (рис. 8, 4, 7) цветов, а также одна стеклянная бугорчатая с внутренней позолотой (рис. 8, 3, 6). Здесь же найдены фрагмент бронзового зеркала (рис. 8, 10), каменный точильный брусок (рис. 8, 14) и пряслице из стенки сосуда с тальком (рис. 8, 13). Бусины гагатовые коротко цилиндрические (рис. 8, 2, 9) аналогичны типу 27а по Е. М. Алексеевой и датируются в диапазоне III в. до н. э. — III в. н. э., но наиболее распространены в I—III вв. н.э. [Алексеева, 1978; табл. 20, 33, 38, 41, с. 14]. Бусина округлая из прозрачного синего стекла (рис. 8, 5, 8) относится к типу 12 стеклянных бус по Е. М. Алексеевой и датируется II в. до н. э. — I в. н. э. [Там же, с. 64–65; табл. 33, 1]. Бусина бочковидная поперечно сжатая из глухого белого стекла со следами краски светло-розового и синего цветов (рис. 8, 4, 7) соотносится с типом 21 по Е. М. Алексеевой [Там же, с. 65; табл. 33, 4] первых веков н.э. Бусина коротко цилиндрическая с поперечным поясом из пяти бугорков с валиками вокруг отверстий с внутренней позолотой (рис. 8, 3, 6) аналогична типу 16 бус с металлической прокладкой по Е. М. Алексеевой, характерному для эпохи эллинизма, и датируется II–I вв. до н. э. [Там же, с. 32; табл. 26, 54]. Бронзовое плоское дисковидное зеркало с валиком по краю (рис. 8, 10), ввиду фрагментированности, не представляется возможным с точностью датировать. Похожие зеркала без умбона в центре и с боковой ручкой распространяются с III в. до н. э. [Хазанов, 1963, с. 62] и встречаются в сарматских захоронениях Башкирии [Пшеничнюк, 1983, табл. XII, 15], в комплексах чирикрабатской культуры IV–II вв. до н. э. [Вайнберг, Левина, 1992, табл. 13, 13], в джетыасарских памятниках [Левина, Равич, 1995, рис. 8, 2], а также в могильниках рубежа эр Северной Бактрии [Мандельштам, 1975, табл. XXXIV, 1, 5]. Изделия с умбоном в центре и с боковой ручкой достигают наибольшего распространения к I–III вв. н. э. на территориях Урала, Поволжья [Мошкова, Рындина, 1975, с. 123; Хазанов, 1963, с. 64], Северного Кавказа и всей Средней Азии [Хазанов, 1963, с. 64; Мандельштам, 1966, табл. LII, 3, 4]. Датировка инвентаря из погребения 1 позволяет установить хронологические рамки кургана в пределах II в. до н. э. — II в. н. э. 1 Определен, предположительно, как мужчина, однако набор инвентаря указывает на женский пол. / 75 Погребение 2 (рис. 9, 1) находилось в 4,5 м к СЗ от центрального. Совершено в овальной яме размерами 1,96×0,7 м и глубиной 8 см, ориентированной по линии ССВ-ЮЮЗ. Обнаружено по выступающим костям черепа. Женщина 25–30 лет положена вытянуто на спине с руками вдоль туловища, головой на ЮЗ. У верхней части левого бедра сохранился in situ железный нож (рис. 9, 4). Погребение 3 (рис. 9, 2), центральное, находилось под деревянным перекрытием. Было устроено в прямоугольной яме, в которую врезалось трапециевидное углубление грабительского вкопа. Размеры погребения — 2,2×1 м, глубина — 0,18 м, ориентировано по линии ВСВ-ЗЮЗ. У северной стенки зафиксирована ступенька шириной 0,1–0,14 м, углубленная в материк на 8 см. Погребение разграблено, кости скелета мужчины 20–25 лет сосредоточены в восточной части могилы: череп, плечевая, пятка, берцовые, бедренные. Вещей нет. Радиоуглеродный анализ древесины дал интервал 543 г. до н. э. — 21 г. н. э. (94,5%) или 397–124 гг. до н. э. (68,3%) (рис. 11, б). Курган 24 диаметром 10 м и высотой 0,9 м располагался на северной окраине насыпи, поврежден норами и грабительскими вкопами. Тело насыпи сложено из чернозема, серо-коричневого и серого мешаного песка. Серый песок встречается в заполнении рва, светло-серый слой погребенной почвы покрывает материк. Темно-серый мешаный песок заполняет грабительский вкоп в погребение 1. Под насыпью, окруженной рвом, устроено одиночное захоронение с семью ямками от столбов вокруг него, удаленными от могилы на 0,2–1,75 м (рис. 9, 5). Ямки образовывали трапециевидную фигуру от каркасно-столбовой конструкции, которая занимала площадь примерно 3×4,5 м. Захоронения внутри каркасных сооружений из дерева известны в степях Казахстана, например, в Уйгараке VII–V вв. до н. э. [Вишневская, 1973, рис. 2; 3; 6; 22; 24; 29], в кургане 36 Тасмолы, у савроматов [Хабдулина, 1994, табл.41; Смирнов, Петренко, 1963, табл. 3: 1]. Ров исследован с ЮЗ и СВ сторон, ширина его — до 1,1 м, глубина — до 0,45 м. Погребение 1 (рис. 9, 5) совершено в яме грушевидной формы с расширенным восточным концом, с отвесными стенками, размерами 2,7×1,55 м и глубиной 0,15 м, ориентированной по линии З–В. Поскольку дно неровное, считаем, что яма вырыта грабителями, а захоронение располагалось на материке. Из него происходят два медных наконечника стрел (рис. 9, 6–9). Один — трехгранный со сводчатой головкой, внутренней трехгранной втулкой и опущенными вниз шипами, с рельефным узором в виде косых крестов (рис. 9, 6, 8) — относится к отделу III, типу XVIII по классификации К. Ф. Смирнова [Смирнов, 1961, с. 58; табл. V], характерному для савроматов и ранних сарматов Южного Приуралья в V–III вв. до н. э. [Там же, с. 58]. Например, они отмечены в колчанных наборах из Любимовского кургана 1, Новокумакского кургана 12 и Благословенского кургана VI, 1 [Там же, рис. 31–33, 36]. Второй — трехлопастной со сводчатой головкой и выступающей втулкой (рис. 9, 7, 9) — относится к отделу II, / 76 типу VI А по той же классификации [Там же, с. 46; табл. II], бытовавшему у савромат с конца VII по IV вв. до н. э. [Там же, с. 46–47; табл. II]. Таким образом, по наконечникам стрел и наличию каркасной конструкции (рис. 9, 5) погребение можно отнести к VII–IV вв. до н. э. Рис. 9. Планы и разрезы погребений 2 (1) и 3 (2) кургана 22 и инвентарь из них (4) и из насыпи (3): 3 — керамика; 4 — железо; план погребения 1 кургана 24 и остатков каркасно-столбовой конструкции (5) и инвентарь (6–9): 6–9 — медь Курган 29 размерами 6×8 м и высотой 0,35 м сложен из коричневого песка. Серый песок заполнял грабительские ямы, серо-коричневый покрывал пониженные участки. В насыпи обнаружены зубы лошади и фрагмент / 77 горловины сосуда с короткой утолщенной шейкой, гребенчатым узором и сдвоенными ямками, что характерно для гамаюнской культуры (рис. 10, 1). В центре подкурганной площадки находилось черное угольное пятно размерами 2,75×2,75 м от горелой конструкции. Фрагменты дерева с остатками коры располагались по прямоугольному контуру 2,5×0,8 м (рис. 10, 2, 3). Углубления под ним не оказалось. Предположим, что это остатки кремации, размещенные на древней дневной поверхности, нарушенной бугровщиками. Рис. 10. Планы остатков в насыпи кургана 29 (2, 3) и инвентарь (1): 1 — керамика Анализ древесины (СОАН-10020) дал интервал 927–806 гг. до н. э. (68,3%) (рис. 11, а). Дата частично совпадает с хронологией гамаюнской культуры [Зимина, Зах, 2009, с. 116] и позволяет видеть здесь один из ее ритуальных комплексов. ОБСУЖДЕНИЕ МАТЕРИАЛОВ Наблюдения за остатками сооружений показывают значительное разнообразие элементов погребального обряда населения, оставившего Диановские курганы. Могильник характеризуется устройством малых по высоте и диаметру насыпей, под которыми устраивалось одно, реже — несколько захоронений, совершенных в прямоугольных могильных / 78 ямах, ориентированных в северном и западном направлениях. Некоторые из них вводились в курган после устройства насыпи, поскольку фиксируются выше уровня материка. Всего в двух случаях зафиксировано наличие рва. Над могилами отмечены остатки деревянных перекрытий, а также сосуды и кости животных — остатки тризны. Умершие размещались вытянуто на спине с украшениями и заупокойной пищей. Вместе с погребенными помещались зеркала, пряслица, в головах ставился один или несколько горшков, у левого бедра, в ногах или в изголовье клали железный нож. Ориентировка погребенных варьирует, что характерно для позднесаргатского периода из-за кольцевого расположения могил и согласуется с особенностями керамики. Курган 22, вероятно, был насыпан в среднесаргатское время, во II в. до н. э. — II в. н. э. Время сооружения кургана 20 укладывается в пределы I–III вв. н. э. Инвентарь из поздних объектов во многом схож с импортными предметами из элитарных могильников рубежа эр и заключительного этапа саргатской культуры в Притоболье, особенно из Савиновского и Тютринского [Матвеева, 1993], Приишимье — Абатского-1 и Абатского-3 [Матвеева, 1994] и Прииртышье — Исаковка-I [Погодин, 1990], Сидоровка [Матющенко, Татаурова, 1997] и др. Рис. 11. Калиброванные значения дат древесины из курганов 22 (а) и 29 (б) и совмещенный график всех дат (в). Программа OxCal.13. Выполнено И. Ю. Овчинниковым в Институте геологии и минералогии им. В. С. Соболева СО РАН Особый интерес представляют одномогильные курганы, вероятно, раннесаргатского времени. Под насыпью кургана 24 было исследовано погребение внутри «дома мертвых» на столбах, которое находит аналогии в материалах савроматских и сакских памятников степной Евразии, с чем согласуется и / 79 типологическая датировка VII–IV вв. до н. э. Вероятно, здесь отразилось проникновение кочевников в лесостепь, ранее фиксировавшееся в основном в инвентаре. Раскопки кургана 29 дали ритуальный комплекс гамаюнской культуры возрастом около VI в. до н. э., аналогии которому нам не известны. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Могильник использовался разнокультурным населением раннего железного века в течение длительного времени, существовал, вероятно, с гамаюнского времени. Наиболее представительный материал получен из погребений рубежа эр — начала новой эры. Вещевой комплекс погребений демонстрирует наличие у местного населения устойчивых связей с саками и сарматами, которые на раннем этапе могли поддерживаться через гороховских посредников, памятники которых находились на периферии мира уральских кочевников. На это может указывать присутствие пряслиц гороховской культуры в рассмотренных саргатских курганах. Через сарматов, вероятно, осуществлялось сообщение с Северным Причерноморьем, откуда в большом количестве к местному населению попадали бусы. Участие гороховских коллективов в посреднической торговле с саргатским населением на рассматриваемой территории может подтверждаться найденным недалеко от Диановских курганов, на периферии поселения раннего железного века Дианово II, кладом IV–III вв. до н. э. в сосуде гороховской культуры, в состав которого вошли завернутые в войлок импортные стеклянные бусы, бронзовая пластина, а также сложносоставное бронзовое украшение из нанизанных на кожаные шнуры бронзовых бусин-пронизей, блях в виде рыбок и четырехлепестковых бляшек [Рябинина и др., 2023, рис. 2–6]. Типы украшений, аналогичные найденным в Диановских курганах, широко представлены в комплексах саргатской культуры, что иллюстрирует наличие их постоянного притока из разных мастерских, что было отмечено в работах Н.П. Довгалюк [Довгалюк, 1997; 1998]. Южное направление связей характеризуется торговлей со Средней Азией, откуда в лесостепь Западной Сибири шли украшения, в том числе бактрийские зеркала, а также гончарная посуда. Наличие захоронений с импортными предметами в рядовом могильнике показывает глубину и значимость торговых связей для широких слоев саргатского населения. АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ 1. Матвеева, Н. П. Отчет о проведении археологических раскопок могильника Диановские курганы в Белозерском районе Курганской области в 2022 году в соответствии с открытым листом № 0518-2022 / Н. П. Матвеева // Архив НИЛАЭ ТЮМГУ. — 2023. — № . — Текст : непосредственный. / 80 2. Погодин, Л. И. Отчет об археологических исследованиях в Нижнеомском и Горьковском районах Омской области в 1989 году / Л. И. Погодин // Архив ИА РАН. Р-1. — 1990. — № 13932; 13933; 13934; 13935. — Текст : непосредственный. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Алексеева, Е. М. Античные бусы Северного Причерноморья / Е. М. Алексеева. — Москва : Наука, 1975. — 94 с. (САИ. Вып. Г1-12/1). — Текст : непосредственный. 2. Алексеева, Е. М. Античные бусы Северного Причерноморья / Е. М. Алексеева. — Москва : Наука, 1978. — 104 с. (САИ. Вып. Г1-12/2). — Текст : непосредственный. 3. Алексеева, Е. М. Античные бусы Северного Причерноморья / Е. М. Алексеева. — Москва : Наука, 1982. — 105 с. (САИ. Вып. Г1-12/3). — Текст : непосредственный. 4. Вайнберг, Б. И., Левина, Л. М. Чирикрабатская культура в низовьях Сырдарьи / Б. И. Вайнберг, Л. М. Левина // Археология СССР. Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. — Москва : Наука, 1992. — С. 47–61. — Текст : непосредственный. 5. Вишневская, О. А. Культура сакских племен низовьев Сырдарьи в VII–VII вв. до н. э. по материалам Уйгарака. — Москва : Наука, 1973. — 160 с. — Текст : непосредственный. 6. Демиденко, С. В. Бронзовые котлы древних племен Нижнего Поволжья и Южного Приуралья (V в. до н. э. — III в. н. э.) / С. В. Демиденко. — Москва : Изд-во ЛКИ, 2008. — 328 с. — Текст : непосредственный. 7. Довгалюк, Н. П. Происхождение стеклянных бус из могильников Саргатской культуры / Н. П. Довгалюк // Вестник Омского университета. — Омск : ОмГУ, 1997. — Вып. 1. — С. 51–55. — Текст : непосредственный. 8. Довгалюк, Н. П. Характеристика химического состава стеклянных бус из памятников саргатской культуры / Н. П. Довгалюк // Взаимодействие саргатских племен с внешним миром. — Омск : ОмГУ, 1998. — С. 54– 79. — Текст : непосредственный. 9. Зимина, О. Ю, Зах, В. А. Нижнее Притоболье на рубеже бронзового и железного веков / О. Ю. Зимина, В. А. Зах. — Новосибирск, 2009. — 232 с. — Текст : непосредственный. 10. Левина, Л. М., Равич, И. Г. Бронзовые зеркала из Джетыасарских памятников / Л. М. Левина, И. Г. Равич // Низовья Сырдарьи в древности. — Москва : ИЭА РАН, 1995. — Вып. 5. — С. 122–185. — Текст : непосредственный. 11. Литвинский, Б. А. Орудия труда и утварь из могильников Западной Ферганы / Б. А. Литвинский. — Москва : Наука, 1978. — 216 с. — Текст : непосредственный. / 81 12. Максименко, В. Е. Савроматы и сарматы на Нижнем Дону / В. Е. Максименко. — Ростов на Дону : Изд-во РГУ, 1983. — 224 с. — Текст : непосредственный. 13. Мандельштам, А. М. Кочевники на пути в Индию / А. М. Мандельштам. — Москва ; Ленинград : Наука, 1966. — 232 с. — Текст : непосредственный. 14. Мандельштам, А. М. Памятники кочевников кушанского времени в Северной Бактрии / А. М. Мандельштам. — Ленинград : Наука, 1975. — 228 с. — Текст : непосредственный. 15. Матвеева, Н. П. О торговых связях Западной Сибири и Центральной Азии в раннем железном веке / Н. П. Матвеева // Российская археология. —1997. — № 2. — C. 63–77. — Текст : непосредственный. 16. Матвеева, Н. П. Ранний железный век Приишимья / Н. П. Матвеева. — Новосибирск : Наука, 1994. — 152 с. — Текст : непосредственный. 17. Матвеева, Н. П. Саргатская культура на Среднем Тоболе / Н. П. Матвеева. — Новосибирск : Наука, 1993. — 172 с. — Текст : непосредственный. 18. Матющенко, В. И., Татаурова, Л. В. Могильник Сидоровка в Омском Прииртышье / В. И. Матющенко, Л. В. Татаурова. — Новосибирск : Наука, 1997. — 198 с. — Текст : непосредственный. 19. Мошкова, М. Г., Рындина, Н. В. Сарматские зеркала Поволжья и Приуралья (химико-технологическое исследование) / М. Г. Мошкова, Н. В. Рындина // Очерки технологии древнейших производств. — Москва : Наука, 1975. — С. 117–134. — Текст : непосредственный. 20. Пшеничнюк, А. Х. Культура ранних кочевников Южного Урала / А. Х. Пшеничнюк. — Москва : Наука, 1983. — 200 с. — Текст : непосредственный. 21. Рябинина, Е. А., Маслюженко, Д. Н., Спиридонов, И. А., Усачев, Е. В. Клад раннего железного века на поселении Дианово-II в Белозерском районе Курганской области / Е. А. Рябинина, Д. Н. Маслюженко, И. А. Спиридонов, Е. В. Усачев // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2023. — № 2(61). — С. 58–68. — Текст : непосредственный. 22. Смирнов, К. Ф. Вооружение савроматов / К. Ф. Смирнов. — Москва : Изд-во АН СССР, 1961. — 163 с. — Текст : непосредственный. 23. Смирнов, К. Ф., Петренко, В. Г. Савроматы Поволжья и Южного Приуралья / К. Ф. Смирнов, В. Г. Петренко // АН СССР. — Москва : Наука, 1963. — 40 с. — Текст : непосредственный. 24. Хазанов, А. М. Генезис сарматских бронзовых зеркал / А. М. Хазанов // СА. —1963. — № 4. — С. 58–71. — Текст : непосредственный. / 82 Е. А. Третьяков Тюменский государственный университет e.a.tretyakov@utmn.ru М. М. Проконова Тюменский государственный университет m.m.prokonova@utmn.ru КОМПЛЕКС РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА МОГИЛЬНИКА УСТЬ-ТЕРСЮК-3 В работе представлены материалы раннего железного века могильника Усть-Терсюк-3, расположенного в Среднем Приисетье. Под тремя насыпями малых размеров было исследовано семь индивидуальных и парных захоронений, совершенных по типу ингумации, датируемых в рамках IV–III вв. до н. э. Антропологический материал указывает на то, что в курганах были погребены индивиды преимущественно зрелого и старческого возраста. Судя по керамике, некрополь был оставлен смешанными этнокультурными группами зауральского населения — представителями саргатской и кашинской культур, которые посещали могильник какое-то время после захоронения покойных, о чем говорят остатки поминальных приношений в верхних горизонтах насыпей. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Западная Сибирь, Приисетье, ранний железный век, саргатская культура, кашинская культура. The article presents the Early Iron Age materials of the Ust-Tersyuk-3 burial ground, located in the Middle Iset region. Three mounds and seven individual and paired burials, made according to the type of inhumation, dating back to the 4th–3rd centuries BC, were examined. Anthropological material indicates that only people of maturus and senilis age were buried in the mounds. Ceramic vessels of the Sargatka and Kashino cultures were discovered in the burials, which allows to conclude that the necropolis was left by mixed groups of the Trans-Ural population. KEYWORDS: Western Siberia, Early Iron Age, Sargat culture, Kashin culture. ВВЕДЕНИЕ Усть-Терсюк-3, курганный могильник, расположен в Шатровском районе на севере Курганской области. Рассматриваемая территория приурочена к среднему течению р. Исеть при впадении в нее / 83 р. Черная. Памятник находится на правом коренном берегу р. Исеть, в 1,9 км к востоку от ее современного русла, на берегу древнего озера Черторовино. Объекты занимают мысовую часть останца трапециевидной формы, образованного слиянием озера Черторовино и протоки Быстрая (бывшее русло р. Исеть). Мыс размером 0,8×0,65 км возвышается над уровнем воды на 3–3,5 м. На сегодняшний день могильник Усть-Терсюк-3 насчитывает 62 кургана размерами от 3,5×4,5 м до 11,5×11 м, высотой от 0,2 до 0,55 м. Они вытянуты цепью с ЮЗ на В на протяжении 0,675 км, вдоль береговой линии озера, на расстоянии от 2 до 40 м друг от друга. В ЮЗ части памятника прослежены следы поселения, состоящего из девяти жилищных западин размерами от 4,5×4,5 м до 13×12 м, глубиной от 0,3 м до 1,1 м и одного наземного сооружения размерами 20×16 м. Комплекс известен местным жителям и подвергся многократным ограблениям кладоискателей. В конце 2000-х гг. в Археологическую лабораторию Курганского госуниверситета от жителей с. Кодское Шатровского района поступила представительная коллекция предметов XI–XIII вв. из черных и цветных металлов, состоящая из украшений, элементов костюма, вооружения, хозяйственного и бытового инвентаря, происходивших с оз. Черторовино [Боталов, 2019, рис. 13]. В 2010 г. район был обследован экспедицией под руководством И. К. Новикова, который открыл на берегу озера ряд памятников, в числе которых некрополь, состоящий из 60 курганных насыпей небольших размеров, вытянутых цепью вдоль береговой террасы. Его сборы с поверхности памятника позволили датировать комплекс в рамках XI–XIII вв. [Новиков, 2010, с. 23–29]. В 2012 г. И. К. Новиковым и Д. Н. Маслюженко было исследовано несколько разрушенных курганных насыпей в разных частях могильника. Наиболее информативным являлся курган 55, расположенный в луговой части могильника. Несмотря на то, что он был несколько раз ограблен, удалось под насыпью обнаружить несколько погребений, а разрозненный вещевой комплекс, кроме средневековых вещей, содержал находки раннего железного века [Маслюженко, 2013, с. 210]. В полевом сезоне 2021 г. комплекс был обследован М. М. Проконовой, которой удалось установить, что кроме курганных насыпей и жилищных западен на площади памятника присутствуют остатки наземных сооружений, представленных небольшими всхолмлениями высотой до 0,25–0,3 м. В ходе работ памятник получил наименование «Усть-Терсюк-3, курганный могильник и поселение» [Проконова, 2022, с. 18]. В 2022 г. в целях изучения закрытых комплексов эпохи средневековья памятник был исследован экспедицией НИЛАЭ ТюмГУ под руководством Е. А. Третьякова, в ходе которой были изучены три курганные насыпи (№ 5, 15, 16) в луговой части памятника поблизости от кургана № 55, раскопанного в 2012 г. (рис. 1). / 84 Раскопками удалось установить, что некрополь был возведен носителями саргатской культуры в I тыс. до н. э., а средневековые захоронения были впущены в курганные насыпи, нередко перекрывая захоронения раннего железного века. В данной работе мы ограничимся публикацией материалов раннего железного века. Рис. 1. Нивелировочные планы курганов: 1 — курган № 5; 2 — курган № 15; 3 — курган № 16 Курган № 5 расположен в самой южной луговой части могильника. Насыпь округлой формы размерами 8,5×8 м достигала высоты 0,5 м (рис. 1, 1). В центральной части и по периметру насыпи фиксировались следы грабительских вкопов разного времени, включая и современные. Насыпь сложена из серой и серо-коричневой супеси, в центральной части от поверхности до материка наблюдалось подквадратное пятно грабительской ямы. В насыпи были находки фрагментов керамики эпохи бронзы и раннего железного века, вероятно, связанные с поселенческим слоем. Кроме прочего, в северо-западной доле кургана на глубине 0,2 м от поверхности был обнаружен фрагмент горловины сосуда с прямой шейкой, орнаментированной резной вертикальной елочкой (рис. 3, 3). На уровне материка в западной и ЮВ части раскопа была зафиксирована серия объектов — яма 1 и 2 с темно-серым заполнением, которые начали фиксироваться ниже уровня погребенной почвы. В центральной части раскопа были прослежены контуры могильной ямы грушевидной формы от погребения 1 (рис. 2). Погребение 1. Погребение парное, совершенное по типу ингумации, в могильной яме грушевидной формы, размерами 2,6×3,5 м, с заплечиками достигавшими ширины 0,45 м. Длинной осью могила ориентирована по линии СЗ–ЮВ. В ЮВ части яма значительно шире, чем в СЗ. Глубина ямы составляла 0,4 м от уровня материка. / 85 Рис. 2. План кургана № 5 на уровне материка: а) — темно-серая супесь; б) — черная супесь; в) — серо-коричневая супесь; г) — светло-серая супесь С севера к могиле примыкает узкая Г-образная канавка с мешанным темносерым заполнением — нора. На глубине 0,1–0,15 м от материка в заполнении могилы стали фиксироваться разрозненные кости скелета человека — череп, кости конечностей, позвонки и др. (рис. 3, А). По заключению антрополога1 1 / 86 Здесь и далее определения проведены н.с. сектора физической антропологии ТюмНЦ ИПОС СО РАН А. В. Слепцовой, за что авторы выражают большую благодарность. останки принадлежат двум индивидам. К женщине 30–40 лет относятся череп, нижняя челюсть, фрагменты лопаток, позвонков и длинных костей. Индивид 2 (мужчина, юношеский-взрослый возраст) представлен костями мозговой коробки, правой скуловой, нижней челюстью и фрагментами костей предплечья (локтевая и лучевая). На этом же уровне в СВ части могилы было обнаружено несколько фрагментов керамического блюда с плоским дном и низким вертикальным бортиком с орнаментом из парных зигзагов (рис. 3, 1). На дне могилы в ее СЗ части зафиксировано звено железных однокольчатых удил с петельчатыми окончаниями звеньев, с остатками роговых стержневидных двудырчатых псалиев (рис. 1, 2). Рис. 3. Курган № 5, погребение 1, А) на уровне — 70–75 см; Б) после выборки. а) — темно-серая супесь; б) — черная супесь; в) — серо-коричневая супесь; г) — светло-серая супесь. 1 — блюдо; 2 — псалии, 3 — сосуд кашинской культуры Курган № 15. Располагается в луговой части могильника, в 70 м СВ от кургана № 5. Насыпь округлой формы размерами 8×8 м достигала высоты 0,45 м (рис. 1, 2). В центре и южной части насыпи фиксируются следы от нескольких грабительских ям размерами 1×1,5 и 2×2 м. В ходе раскопок удалось установить, что насыпь перекрывает несколько котлованов жилищ подквадратной формы, углубленных в материк от 0,6 до 1,2 м, которые частично проявились в северной и южной части раскопа (рис. 4, 5). На основании керамического материала, полученного из заполнений котлованов, они могут быть отнесены / 87 к кошкинской и боборыкинской культурам эпохи неолита1. Сама насыпь состоит из однородной темно-серой супеси. Вероятно, она сложена из кусков дерна с прилегающей кургану площадки, т. к. содержала большое количество переотложенных находок неолита и эпохи финальной бронзы. Рис. 4. Курган № 15 на уровне материка. а) — темно-серая супесь; б) — черная супесь; в) — серо-коричневая супесь; г) — серо-коричневая мешаная супесь; д) — светло-серая супесь 1 / 88 Автором раскопок готовится отдельная статья по комплексу каменного века поселения, Усть-Терсюк-3, поэтому в данной работе эти материалы подробно не рассматриваются. На глубине 0,65 м от поверхности, в 2,5 м ЮВ центра насыпи проявились контуры подпрямоугольной могильной ямы от погребения 1. Яма с неровными краями и округлыми углами имела размеры 2,2×1,05 м, вытянутая длинной осью по линии запад-восток с небольшим отклонением в СЗ направлении. Погребение ограблено, находок в заполнении могилы не зафиксировано. В выбросе на расстоянии 1,2 м СЗ от могильной ямы обнаружены кости скелета человека — мозговой отдел черепа, правая скуловая кость, нижняя челюсть и фрагменты костей предплечья (локтевая и лучевая) (рис. 4) от скелета мужчины 40–50 лет. Кроме этого, в верхней части насыпи были разрозненные кости человека (фрагменты мозгового отдела черепа, тазовой кости, диафизы длинных костей), которые выброшены при ограблении кургана. Ввиду того, что средневековые погребения на данном могильнике не имели углубленных в материк могил, допускаем, что погребение 1 относится к раннему железному веку. Курган № 16. Расположен в 9 м СВ кургана № 15, в 30 м южнее кургана № 55. Насыпь округлой формы размерами 8,5×8 м имела высоту 0,4 м (рис. 1, 3) состоит из однородной темно-серой супеси, в которой зафиксированы переотложенные находки неолита и эпохи финальной бронзы. Скорее всего, она, как и насыпь кургана № 15, возведена из кусков дерна с прилегающей территории. Рис. 5. Курган № 15 после выборки объектов, вид с юга / 89 Погребение 1а. На уровне погребенной почвы, на глубине 0,55 м от поверхности, в центральной части кургана проявилось аморфное темно-серое пятно размерами 2,75×2 м, вытянутое по линии СЗ–ЮВ. В его СЗ части было зафиксировано скопление разрозненных костей скелета от трех индивидов (рис. 7, А). Индивид 1, предположительно мужчина, 18–25 лет, представлен костями мозгового отдела черепа, нижней челюстью, диафизами большеберцовых и правой плечевой костей. Индивид 2, женщина, более 55 лет, представлена отстатками мозгового отдела черепа, фрагментами лопатки, ключицы, дугами позвонков, диафизами длинных костей. Индивид 3, пол которого не определен, имел возраст более 55 лет, представлен мозговым отделом черепа. Рис. 6. Курган № 16 на уровне материка. а) — темно-серая супесь; б) — темно-серая мешанная супесь; в) — черная супесь; г) — серо-коричневая супесь; д) — серая мешанная супесь; е) — светло-серая супесь / 90 В южной оконечности пятна стоял малый сосудик без орнамента (рис. 7, 1), в СЗ части рядом со скоплением костей находился горшок с шаровидным туловом, орнаментированный по плечу резными фестонами (рис. 7, 2). На этом же уровне в СВ части могилы был обнаружен фрагмент керамического блюда с плоским дном и низким вертикальным бортиком (рис. 7, 3). Рядом с бедренной костью, в ЮЗ части пятна обнаружен разбитый сосуд (эпоха средневековья) украшенный по шейке шнуровым орнаментом (рис. 7, 4). Рис. 7. Курган № 16, погребение 1а, А) погребение на уровне –35–60 см. а) — темно-серая супесь; б) — темно-серая мешанная супесь; в) — серо-коричневая супесь. 1, 2 — сосуды саргатской культуры; 3 — блюдо; 4 — сосуд юдинской культуры На 0,2 м ниже погребения 1а, на уровне материка проявились контуры могильной ямы Г-образной формы с серо-коричневым заполнением. Судя по всему, это две разновременные могильные ямы, одна из которых перекрывала вторую. Более ранняя могила 1 имела подпрямоугольную форму с округлыми углами, размерами 1,8×1,1 м, глубиной 0,4 м, вытянута по линии ЮЗ–СВ. По периметру могилы были прослежены заплечики шириной 0,3 м. Находок в ее заполнении не обнаружено (рис. 8, 9). ЮЗ край могилы 1 перекрывала более поздняя могила 2 прямоугольной формы с округлыми углами, размерами 2×0,65, глубиной 0,1 м от уровня материка. Могила длинной осью ориентирована по линии СЗ–ЮВ. При расчистке могилы 2 был обнаружен скелет (погребение 1б). / 91 Рис. 8. Курган № 16 после выборки объектов, вид с востока Погребение 1б. Совершено по типу ингумации. Покойный in situ был уложен в неглубокую могильную яму в позе вытянуто на спине, головой в СЗ направлении, лицо повернуто вправо, руки располагались на поясе (рис. 8, 9, А). Грудная часть скелета разрушена ограблением. Скелет принадлежит мужчине, умершему в возрасте 40–50 лет. Слева от его левой бедренной кости было обнаружено 13 втульчатых наконечников стрел (рис. 9), из которых 11 медных (?) трехгранных (рис. 9, 1-11), один медный (?) трехлопастной (рис. 1, 12), один костяной трехгранный (рис. 1, 13). В 0,4 м СВ правой руки располагался горшок с шаровидным туловом, с декором по плечу резными фестонами (рис. 9, 14). Внутренняя хронология кургана выглядит следующим образом. Первоначально было сделано саргатское парное (?), в нем были захоронены индивиды из погребения 1а. В дальнейшем ЮЗ часть этой могилы была перекрыта неглубокой могилой 1б. В средневековое время в центральную часть кургана было впущено захоронение юдинской культуры (с одним из индивидов погребения 1а). Грабители нарушили целостность средневекового захоронения и ранней могилы, перемешав останки от всех трех индивидов, при этом саргатское погребение 1б было нарушено только в грудной части скелета. / 92 Рис. 9. Курган № 16, погребение 1б, А) погребение на уровне материка. а) — темно-серая супесь; б) — темно-серая мешанная супесь; в) — серо-коричневая супесь. 1–12 — медные (?) наконечники стрел; 13 — костяной наконечник стрелы; 14 — сосуд саргатской культуры На уровне материка была зафиксирована серия подпрямоугольных ям, ряд из которых соотносится с сооружениями каменного века, а некоторые — с сооружениями эпохи раннего железа, в частности погребения 2–4 (рис. 6, 8). Погребение 2. Располагалось в метре южнее от погребения 1б. Захоронение совершенно по типу ингумации в прямоугольной яме с округлыми углами (рис. 10, А). Размеры могилы составляют 1,75×0,65 м, глубина — 0,13 м. Покойный, ориентированный головой на СЗ, находился в могиле в позе на животе лицом вниз, руки располагались вдоль тела. Кости ног перемещены, возможно в процессе ограбления (рис. 8). Скелет принадлежит женщине в возрасте 40–50 лет. В изголовье был установлен горшок с шаровидным туловом, украшенный резными парными зигзагами (рис. 10, 2). В ногах располагались еще один горшок с наклонными резными линиями в переходной зоне от шейки к плечу (рис. 10, 3) и шаровидное лепное пряслице (рис. 10, 1). Погребение 3 находилось в двух метрах к СВ от погребения 1б. Покойная, женщина 40–50 лет, была уложена в неглубокую (0,13 м от материка), прямоугольную могильную яму (2,05×0,73 м) в позе вытянуто на спине, головой в СЗ направлении. Скелет in situ: руки располагались вдоль тела (рис. 11, А). Справа от черепа находилось лепное цилиндрическое пряслице (рис. 11, 1), / 93 слева — фрагмент железного ножа. Справа в ногах находилось керамическое точеное дисковидное пряслице (рис. 11, 2). В 0,2 м СВ погребения 3 была неглубокая (0,05 м) прямоугольная могильная яма от погребения 4, вытянута по линии СЗ–ЮВ. Кости скелета не сохранились, размеры маленькие (1,05×0,4 м), поэтому считаем его младенческим. Рис. 10. Курган № 16, погребение 2, А) погребение на уровне материка. 1 — пряслице; 2, 3 — сосуды саргатской культуры В СЗ части (рис. 11, А) были установлены два небольших глиняных горшка. Один орнаментирован по плечу резными фестонами (рис. 11, 4), другой украшен по венчику и шейке наклонными оттисками гребенчатого штампа / 94 (рис. 11, 3). На предыдущем уровне (на 0,2 м выше) над погребением 4 было расчищено скопление черепков от двух сосудов (рис. 11, 6, 7). Еще один круглодонный сосуд с носиком для слива (рис. 11, 5) располагался в 1 м восточнее погребений 3 и 4. Рис. 11. Курган № 16, погребение 3 и 4. 1, 2 — пряслица; 3 — сосуд кашинской культуры; 4-7 — сосуд саргатской культуры ДАТИРОВКА И КУЛЬТУРНАЯ ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ ПОГРЕБЕНИЙ Курган № 5. Керамика из насыпи представлена фрагментами сосудов, орнаментированных по венчику наклонными насечками, а по шейке — наклонными оттисками гребенчатого штампа, образующими узор в виде горизонтальной елочки. Такой декор характерен для посуды саргатской культуры. Также в насыпи был обнаружен фрагмент горловины сосуда с прямой шейкой и резной вертикальной елочкой на ней (рис. 3, 3). Пропорции и орнамент сближают фрагмент с сосудами кашинской культуры, памятники которой датируются IV–III вв. до н. э. — IV–V вв. н. э. [Матвеева, 1994, с. 140; Ковригин, Шарапова, 1998, с. 68; Чикунова, 2006, с. 88–89; Зимина, Чикунова, 2019, с. 57; и др.]. Погребение 1. Инвентарь представлен следующими изделиями. Глиняное блюдо с плоским дном и низким вертикальным бортиком. Оно по бортику украшено парным зигзагом (рис. 3, 1). Аналогии / 95 встречаются в погребениях гороховской [Могильников, 1992, табл. 119–52] и богочановской [Данченко, 1996, с. 67, 68; рис. 57] культур. Такие же предметы, но выполненные из песчаника, найдены в савроматских захоронениях V–IV вв. до н.э. на Южном Урале [Смирнов, Петренко, 1963, табл. 30–34, 35; 75–15; Смирнов, 1964, рис. 75–13, 14; Смирнов, 1977, рис. 11–7; 12–27; 14а-2]. В целом глиняные блюда можно считать оригинальной чертой памятников саргатской культуры, где известно около сорока подобных изделий [Проконова, 2023, с. 55]. Рассматриваемое блюдо относится к типу I глиняных блюд [Полосьмак, 1984, с. 127; Проконова, 2023, табл. 3; рис. 3–1–21], которые не встречаются в лесостепной зоне Западной Сибири ранее IV в. до н. э. [Трофимов, 2017 с. 137], а наибольшее распространение получают с III в. до н. э. по II в. н. э. [Проконова, 2023, с. 61; рис. 3]. Железные удила однокольчатые, двусоставные, с петельчатыми окончаниями звеньев, с роговыми стержневидными двудырчатыми псалиями (рис. 3, 2) сделаны в технике ковки гладкого металлического дрота, округлого в сечении. Аналогичные предметы с роговыми псалиями были широко распространены на территории степной и лесостепной Евразии со скифского времени вплоть до эпохи средневековья. Ввиду длительного бытования данные изделия не показательны для археологического датирования. Населением саргатской культуры этот тип удил и псалий использовался с IV в. до н. э. вплоть до угасания культуры [Корякова, 1988, с. 69; Могильников, 1992, с. 303]. Керамический комплекс кургана указывает на его принадлежность смешанному населению саргатской и кашинской культур. Датировка инвентаря позволяет установить нижнюю хронологическую границу сооружения кургана не ранее IV–III вв. до н. э. Курган № 15. В силу многократных ограблений хронологию определяем в рамках существования саргатской культуры — IV в. до н. э. — VI в. н. э. Курган № 16. Погребение 1а по керамическому сосуду (рис. 7, 1) с невысокой дуговидной отогнутой наружу шейкой, с плавным переходом к плечикам и шаровидным туловом без орнамента, глиняному горшку (рис. 7, 2) с невысокой дуговидной отогнутой наружу шейкой, с резким переходом к плечикам и шаровидным туловом с резными фестонами относится к саргатской культуре. Керамический сосуд (рис. 7, 4) с невысокой дуговидной вогнутой шейкой, с плавным переходом к яйцевидному тулову орнаментирован по шейке несколькими рядами шнуровых вдавлений, а по плечу гребенчатыми зигзагами, что указывает на его принадлежность к юдинской культуре (IX– XIII вв.). Глиняное блюдо с плоским дном и низким вертикальным бортиком без орнамента (рис. 7, 3) — также саргатское [Полосьмак, 1984, с. 127; Проконова, 2023, табл. 3; рис. 3–1–21] характерно для Тоболо-Иртышья в III в. до н. э. — II в. н. э. [Проконова, 2023, с. 61; рис. 3]. Погребение 1б. Инвентарь представлен следующими изделиями. Медный (?) трехлопастной наконечник стрелы с выступающей втулкой со сводчатой головкой (рис. 9, 12). Отно/ 96 сится к типу 6а наконечников по К. Ф. Смирнову [Смирнов, 1961, с. 46–48], которые были распространены с VI по III в. до н. э. [Там же, с. 46]. Медные (?) трехгранные наконечники стрел с внутренней трехгранной втулкой, с опущенными ниже втулки шипами, со сводчатой и треугольной головкой (11 шт.) (рис. 9, 1–11), на одном из наконечников — рельефный узор в виде наклонных линий (рис. 9, 11). Относятся к типу 18 сарматских наконечников по К. Ф. Смирнову [Смирнов, 1961, с. 58]. Этот тип стрел характерен для савроматов и ранних сарматов Южного Приуралья в V–III вв. до н. э. [Там же, с. 58], однако наибольшее распространение он получает в IV в. до н. э. Наконечники с рельефным узором в виде косых крестов или перекладин (метки мастеров-литейщиков) составляют довольно компактную хронологическую группу IV в. до н. э. [Там же, с. 58; табл. V-25-60]. Вероятно, рассматриваемые наконечники происходят из мастерских иткульского металлургического очага [Барцева, 1987, с. 73, 76; Дегтярева, 1994, с. 30; Галибин, Матвеева, 1989, с. 106–109; Матвеева, 1993, с. 120; 159; Кузьминых, 1993, с. 122; 2009, с. 209], крупнейшего производителя и поставщика чистой меди [Бельтикова, 2002, с. 145]. Предметы из чистой меди появляются в саргатской культуре в V в. до н. э. и выходят из употребления в III в. до н. э. с его угасанием [Проконова, 2021, с. 230]. Горшок с невысокой дуговидной отогнутой наружу шейкой, с резким переходом к плечикам и шаровидным туловом (рис. 9, 14) с резными фестонами, овальным отверстием. Орнаментация и морфологические особенности сосуда указывают на его принадлежность к саргатской культуре. Погребение 2. Глиняные лепное шаровидное пряслице (рис. 10, 1) и сосуд с невысокой прямой шейкой, с резким переходом к плечикам и шаровидным туловом (рис. 10, 2), украшенный по плечу резными парными зигзагами, сосуд с невысокой, слегка наклоненной внутрь шейкой, с плавным переходом к плечикам и шаровидным туловом (рис. 10, 3), резным декором. Орнаментация и морфологические особенности вещей указывают на их принадлежность к саргатской культуре. Погребение 3. Точеное дисковидное пряслице (рис. 11, 2) и лепное цилиндрическое пряслице (рис. 11, 1) характерны для раннего железного века. Погребение 4 имело в инвентаре горшок с невысокой, слегка отогнутой наружу прямой шейкой, с резким переходом к плечикам и уплощенно-шаровидным туловом (рис. 11, 3), орнаментированный по внешнему краю венчика наклонными оттисками гребенчатого штампа, по шейке — бордюрным орнаментом из наклонных оттисков гребенчатого штампа. Орнамент и пропорции его типичны для посуды кашинской культуры. Керамический сосуд с невысокой прямой шейкой, с резким переходом к плечикам и шаровидным туловом (рис. 11, 4). Орнаментирован по плечу резными фестонами, горшок с невысокой дуговидной отогнутой наружу шейкой, с резким переходом к плечикам и уплощенно-шаровидным туловом (рис. 11, 5) с носиком-сливом и декором в виде наклонных вдавлений по венчику, горшок с невысокой дуговидной отогнутой наружу шейкой, с резким переходом к плечикам и / 97 шаровидным туловом (рис. 11, 6) без орнамента, сосуд с невысокой прямой широкой шейкой, с плавным переходом к плечикам и яйцевидным туловом (рис. 11, 7) с наклонными резными линиями в переходной зоне от шейки к плечу. Судя по орнаментации и пропорциям, керамика относится к саргатской культуре. Курган № 16, видимо, был оставлен смешанным населением, керамические традиции которого типичны для саргатской и кашинской культур. Согласно датировке наконечников стрел и глиняного блюда, время сооружения кургана определяется в рамках IV–III вв. до н. э. Таким образом, могильник Усть-Терсюк-3 является рядовым комплексом среди погребальных памятников раннего железного века. Он был возведён на месте долгосрочного поселения эпохи неолита и краткосрочных стоянок эпохи бронзы и раннего железного века. Из трех исследованных курганов два (№ 5 и № 15) являлись одномогильными, а под насыпью кургана № 16 было совершено пять захоронений. Не исключаем возможности, что изначально курган № 16 имел одно центральное захоронение (1а), а позднее в насыпь были впущены еще четыре захоронения. На это указывает факт наложения друг на друга погребений 1б и 1а. Большинство покойных были захоронены в зрелом (maturus) и старческом возрасте (senilis). Общая хронология изученных курганов укладывается в рамки IV–III вв. до. н. э., на что указывает типичный для этого времени комплекс материальной культуры. Совместное залегание саргатских и кашинских материалов сближает могильник Усть-Терсюк-3 с серией синхронных комплексов Среднего Приисетья, среди которых Воробьевский-I могильник (IV–III вв. до н. э.) [Стоянов, Фролов, 1962, с. 66]; Прыговский-2 могильник (VII–II вв. до н. э.) [Корякова и др., 2010, с. 70–71]; Павлиново городище (IV–II вв. до н. э.) [Среда, культура и общество…, 2009] и др., актуализируя вопрос реконструкции характера взаимодействия разнокультурных групп населения территории Зауралья. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК Архивные материалы 1. Новиков, И. К. Отчет Курганского государственного университета о проведении разведок на территории Курганской области в Звериноголовском, Каргапольском, Петуховском и Шатровском районах осенью 2010 г. / И. К. Новиков. — Курган, 2010. — Текст : непосредственный. 2. Проконова, М. М. Отчет о научно-исследовательской работе «проведении археологической разведки на территории Шатровского района Курганской области в 2021 г. в соответствии с открытым листом № 2977-2021» / М. М. Проконова. — Тюмень, 2022. — Текст : непосредственный. / 98 Литература 1. Барцева, Т. Б. Цветной металл из Среднего Приишимья (по материалам Северо-Казахстанской экспедиции) / Т. Б. Барцева // Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. — Челябинск : Изд-во Башкирского ун-та, 1987. — С. 65–83. — Текст : непосредственный. 2. Бельтикова, Г. В. Иткульский очаг металлургии : ориентация, связи / Г. В. Бельтикова // Уральский исторический вестник. — 2002. — № 8. — С. 142–163. — Текст : непосредственный. 3. Боталов, С. Г. У истоков южноуральских народов. Южный Урал в эпоху Золотой Орды (IX — начало XV века) / С. Г. Боталов // История Южного Урала : в 8 т. — Т. 5. — Челябинск : ЮУрГУ, 2019. — 424 с. — Текст : непосредственный. 4. Галибин, В. А., Матвеева, Н. П. Спектральный анализ цветного металла из Среднего Притоболья / В. А. Галибин, Н. П. Матвеева // Актуальные проблемы методики западносибирской археологии. — Новосибирск : Изд-во НГПУ, 1989. — С. 106–109. — Текст : непосредственный. 5. Данченко, Е. М. Южнотаежное Прииртышье в середине — второй половине I тыс. до н. э. / Е. М. Данченко. — Омск : Изд-во ОмГПУ, 1996. — 212 с. — Текст : непосредственный. 6. Дегтярева, А. Д. Металлообработка раннего железного века Среднего Приишимья / А. Д. Дегтярева // Западная Сибирь — проблемы развития. — Тюмень : ИПОС СО РАН, 1994. — С. 20–31. — Текст : непосредственный. 7. Збруева, А. В. История населения Прикамья в ананьинскую эпоху / А. В. Збруева. — Москва : Наука, 1952. — 326 с. — Текст : непосредственный. 8. Ковригин, А. А., Шарапова, С. В. Проблемы изучения древностей кашинского и прыговского типов / А. А. Ковригин, С. В. Шарапова // Урал в прошлом и настоящем : материалы науч. конференции. — Екатеринбург : ИИА УрО РАН, 1998. — Ч. I. — С. 67‒73. — Текст : непосредственный. 9. Корякова, Л. Н. Ранний железный век Зауралья и Западной Сибири (саргатская культура) / Л. Н. Корякова. — Свердловск : Изд-во УрГУ, 1988. — 240 с. — Текст : непосредственный. 10. Корякова, Л. Н., Шарапова, С. В., Ковригин, А. А. Прыговский 2 могильник : Кочевники и лесостепь / Л. Н. Корякова, С. В. Шарапова, А. А. Ковригин // УИВ. — 2010. — № 2 (27). — С. 62–71. — Текст : непосредственный. 11. Кузьминых, С. В. Евразийская металлургическая провинция и цветная металлообработка раннего железного века : Проблема соотношения / С. В. Кузьминых // Археологические культуры и культурно-исторические общности Большого Урала. — Екатеринбург : ИИА УрО РАН, УрГУ, 1993. — С. 119–122. — Текст : непосредственный. 12. Маслюженко, Д. Н. Исследования кургана № 55 средневекового могильника Усть-Терсюк-3 в Нижнем Приисетье в 2012 году / Д. Н. Маслюженко // Этнические взаимодействия на Южном Урале : сб. науч. трудов. — Челябинск : Рифей, 2013. — С. 207–211. — Текст : непосредственный. 13. Матвеева, Н. П. Саргатская культура на Среднем Тоболе / Н. П. Матвеева. — Новосибирск : Наука, 1993. — 172 с. — Текст : непосредственный. / 99 14. Матвеева, Н. П. Ранний железный век Приишимья / Н. П. Матвеева. — Новосибирск : Наука, 1994. — 152 с. — Текст : непосредственный. 15. Могильников, В. А. Лесостепь Зауралья и Западной Сибири / В. А. Могильников // Археология СССР : Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. — Москва : Наука, 1992. — С. 274–311. — Текст : непосредственный. 16. Могильников, В. А., Куйбышев, А. В. Курганы «Камень-II» (Верхнее Приобье) по раскопкам 1976 года / В. А. Могильников, А. В. Куйбышев // Советская археология. — 1982. — № 2. — С. 113–134. — Текст : непосредственный. 17. Мошкова, М. Г. Памятники прохоровской культуры / М. Г. Мошкова // САИ. — Москва : Наука, 1963. — Вып. Д1-10. — 56 с. — Текст : непосредственный. 18. Полосьмак, Н. В. Глиняные блюда саргатской культуры / Н. В. Полосьмак // Скифо-сибирский мир : Искусство и идеология : тезисы докладов второй археол. конференции. — Кемерово : Изд-во КемГУ, 1984. — С. 127–128. — Текст : непосредственный. 19. Проконова, М. М. Металлические изделия из памятников саргатской культуры Притоболья / М. М. Проконова // Теория и практика археологических исследований. — 2021. — Т. 33. — № 4. — С. 221–243. DOI 10.14258/tpai(кочевое 2021)33(4).-13. — Текст : непосредственный. 20. Проконова, М. М. Предметы культа из памятников саргатской культуры в контексте взаимодействия лесостепного населения с кочевниками урало-казахстанских степей / М. М. Проконова // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2023. — № 1 (60). — С. 53–67. doi. org/10.20874/2071-0437-2023-60-1-5. — Текст : непосредственный. 21. Смирнов, К. Ф. Вооружение савроматов / К. Ф. Смирнов. — Москва : Изд-во АН СССР, 1961. — 163 с. — Текст : непосредственный. 22. Смирнов, К. Ф. Савроматы. Ранняя история и культура сарматов / К. Ф. Смирнов. — Москва : Наука, 1964. — 380 с. — Текст : непосредственный. 23. Смирнов, К. Ф., Петренко, В. Г. Савроматы Поволжья и Южного Приуралья / К. Ф. Смирнов, В. Г. Петренко // САИ. — Москва : Наука, 1963. — Вып. Д1-9. — 401 с. — Текст : непосредственный. 24. Стоянов, В. Е. Фролов В. Н. Курганные могильники у деревни Воробьёво / В. Е. Стоянов, В. Н. Фролов // ВАУ. — Вып. 4. — Свердловск, 1962. — С. 53–87. — Текст : непосредственный. 25. Среда, культура и общество лесостепного Зауралья во второй половине I тыс. до н. э. (по материалам Павлиновского археологического комплекса) / Л. Н. Корякова, М.-И. Дэйр, А. А. Ковригин [и др.]. — Екатеринбург ; Сургут : Магеллан, 2009. — 298 с. — Текст : непосредственный. 26. Трофимов, Ю. В. Каменный жертвенник и керамическая курильница / Ю. В. Трофимов // Вестник ОмГУ. — 2017. — № 3 (15). — С. 134–137. https:// doi.org/10.25513/2312-1300.2017.3.134-137. — Текст : непосредственный. 27. Чикунова, И. Ю. Итоги и проблемы изучения кашинской культуры / И. Ю. Чикунова // Вестник археологии, антропологии и этнографии. — 2006. — № 6. — С. 82‒91. — Текст : непосредственный. / 100 А. В. Кердивар Тюменский государственный университет avkerdivar@gmail.com НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ УРБАНИЗАЦИИ СТЕПНОЙ ЗОНЫ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ В ЭПОХУ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ В статье рассматривается динамика археологического исследования городов степной зоны Центральной Азии, анализируются поднимаемые проблемы и способы их решения в разные периоды, подводится итог многолетнему исследованию городов и укрепленных поселений степной зоны Центральной Азии в эпоху раннего Средневековья. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: урбанизация, раннее Средневековье, степная зона Центральной Азии, города кочевников, цивилизация кочевников. The article examines the dynamics of the study of cities in the steppe zone of Central Asia, analyzes the problems raised and ways to solve them in different periods, and summarizes the long-term study of cities and fortified settlements in the steppe zone of Central Asia in the early Middle Ages. KEYWORDS: Urbanization, early Middle Ages, steppe zone of Central Asia, nomadic city, nomadic civilization. Информация о раннесредневековых городах степной зоны Центральной Азии редко встречается в письменных источниках до начала их научного археологического исследования в середине XIX в. Упоминания о них бывают в средневековых описаниях как, например, в сведениях китайского путешественника Сюань-Цзана династии Тан о городах Чуйской долины [Зуев, 1960, с. 88]. В атласе Сибири С. У. Ремезова указывается уйгурская крепость Пор-Бажын [Ремезов, 1701, с. 28]. Редки сведения о предшествующих поселениях в работах географов, стремившихся дать историческую справку о нынешних городах. Так, П. И. Рычков в работе об истории оренбургской губернии указывает на возникновение городов Хивы, Туркестан, Сауран, Утрар (Отрар), приводит факты о существовании на / 101 территории данных городов крепостей еще до получения ими статуса города [Рычков, 1887, с. 23]. Изучение урбанизации началось с вопросов развития раннесредневековой городской культуры степной зоны Центральной Азии по археологическим данным и прошло несколько этапов. 1. Начальный этап изучения поселенческих комплексов: первичный сбор и интерпретация материала, локальные исследования на территории городов, повсеместное использование методов топо- и фотофиксации памятников, первоначальная разработка метода раскопок сложных многослойных комплексов. 2. Этап целенаправленного комплексного научного изучения раннесредневековых городов Центральной Азии. Характеризуется крупномасштабными раскопками в Монголии, Хакасии, Туве, Казахской, Киргизской, Таджикской, Узбекской и Туркменской ССР; появлением национальных археологических центров в республиках, использованием аэрофотосъемки для выявления поселенческих памятников в степи, постановкой проблемы «кочевого города», началом изучения феномена урбанизации степной зоны центральной Азии. 3. Этап построения теоретических концепций, на который приходится естественно-научный и антропологический поворот в изучении раннесредневековых городов центральной Азии. Происходит кадровое и институциональное обновление национальных центров и их тематики. Сокращаются масштабы раскопочных исследований городов, внедряются естественно-научные методы в археологическое изучение всех аспектов города, развивается проблематика возникновения «кочевого города», ставятся вопросы изучения процессов седентаризации у кочевников. Научное исследование поселенческих комплексов степной зоны Центральной Азии берет свое начало с учреждения в 1859 г. Императорской археологической комиссии Александром II, в задачи которой входили поиск памятников и предметов древности и их научная оценка. Одним из первых археологов, исследующих поселенческие памятники Центральной Азии, был П. И. Лерх. В результате экспедиции 1867 г. были обследованы такие памятники, как Янгикент, Сауран, Ходжент, Ура-Тюбе, Чимкент (Шымкент), на каждом из которых произведены рекогносцировки. Работы, проведенные П. И. Лерхом, можно отнести к типу археологических разведок, крупномасштабных раскопок городского пространства не проводилось [Лерх, 1870, с. 2–10]. Исследования Тянь-Шаня, Алтая, Синьцзяня, Минусинской котловины в XIX в. проходили под эгидой Русского географического общества (РГО). Изучение городов восточной части азиатской степи начал Н. М. Ядринцев в долине Орхона. Ему принадлежит открытие и описание выдающихся памятников городской культуры Хара-Балгаса (или Карабалгасун, Орду-Балык) и Каракорума. Известность Н. М. Ядринцев получил за публикацию памятников древнетюркской рунической письменности, открывшую дорогу для исследований многим ориенталистам-тюркологам [Ядринцев, 1890, с. 3–14]. Одним из них был В. В. Радлов, тюрколог, этнограф, археолог. Для поиска памятников / 102 тюркской письменности им, совместно с РГО, были организованы экспедиции в различные регионы и области Центральной Азии. Попутно велись раскопки могильников, открывались и исследовались поселенческие памятники, делались их планы, описание и фотофиксация [Радлов, 1893, с. 3–14]. Экспедиции в восточной зоне Центральной Азии проводил Д.А. Клеменц, исследователь Алтая, Монголии, Минусинской котловины. Ему принадлежит открытие уйгурских крепостей на территории современной Тувы [Клеменц, 1886]. В орхонской экспедиции, в которой были выявлены поселенческие памятники уйгуров, он побывал на руинах городища Хара-Балгас, где отметил сходство оборонительных конструкций цитадели с крепостью на озере Тере-Холь [Клеменц, 1895, с. 70]. В экспедиции в Турфан им были найдены и описаны уйгурские городища Яр-Хото (Цзяохэ), Турфан и Индикут-Шари [Ольденбург, 1917, с. 6–12]. Одним из самых значимых деятелей в изучении раннесредневековой городской культуры является В. В. Бартольд. Первые археологические данные о городах Средней Азии он собрал в экспедиции 1893 г., маршрут которой шел от Чимкента до Таласа [Бартольд, 1897]. В 1904 г. им были проведены раскопки Афрасиаба, показавшие существование водопроводной системы в городе [Бартольд, 1966, с. 22]. Совместно с Туркестанским кружком любителей археологии он открыл большое количество поселенческих памятников, но ни один из них не был исследован полностью. Начальный этап исследования урбанизации степной зоны Центральной Азии характеризуется огромной работой по сбору и описанию данных о поселенческих комплексах. При этом цели комплексного изучения городов, их культуры, не стояло в научной повестке дореволюционных исследователей. На городищах производились небольшие локальные раскопки, лишь с целью установки их культурной атрибуции. Гораздо большее внимание было уделено исследованиям могильников, а также поиску памятников древнетюркской письменности, исследования городов были на втором плане. Изучение древностей проходило методично, с использованием научных приемов фиксации, материалы их дошли до наших дней и позволяют взглянуть на объекты, ставшие источниками выдающегося значения, до их разрушения современными антропогенными процессами. В советское время целенаправленное комплексное изучение поселений восточной части степной зоны Центральной Азии начали С. В. Киселев, Л. А. Евтюхова и В. П. Левашева. С. В. Киселев исследовал Орду-Балык и Каракорум. В 1949 г. им были проведены раскопки в разных зонах городища Орду-Балык (Карабалгасун), сделано несколько выводов: керамика из крепости и остального города принадлежит древним уйгурам, планировка с делением на кварталы и улицы была правильная. Был поставлен вопрос о пересмотре роли кочевых культур в урбанизации степной зоны Центральной Азии [Киселев, 1957, с. 20]. Худогийн Пэрлээ, первый археолог Монголии / 103 и соратник С. В. Киселева, также отмечал, что история Монголии — это не только кочевья, но и городская история [Пэрлээ, 1957, с. 53]. Рис. 1. Раннесредневековые города Центральной Азии: 1. Каракорум; 2. Хара-Хото; 3. Баян-Ундэр; 4. Усть-Элегест; 5. Тараз; 6. Чимкент; 7. Сидак-Ата; 8. Бийбалаг; 9. Жалпыкасар; 10. Пор Бажин; 11. Хара-Балгас, Орду Балык; 12. Янгикент; 13. Сауран; 14. Сыгнак; 15. Ак-Бешим (Суяб); 16. Культобе; 17. Навакент; 18. Чинге-Даг; 19. Барык; 20. Шагонарское II; 21. Шаганарское III; 22. Шаганарское IV; 23. Бажын-Алаак; 24. Бора-Тайга (Балгаш-Бажын); 25. МалгашБажын; 26. Яр-Хото (Цзяохэ); 27. Бийбалаг; 28. Цогт Тайжийн; 29. Хар Бухын Балгас; 30. Чинтолгой; 31. Улэн-Хэрэм; 32. Хэрмэн-Хэдж; 33. Мардан-Куик; 34. Ортартобе; 35. Жуантобе; 36. Алтын-Асар; 37. Актюбе; 38. Кулан; 39. Мерке (Мирки); 40. Аспара Л. А. Евтюховой и В. П. Левашевой проводились систематические раскопки городищ и дворцов разных периодов в монгольской степи и Минусинской котловине, в результате которых была уточнена хронология архитектурных элементов построек, отмечено сильное китайское влияние на местную архитектуру еще в гуннское время [Евтюхова, 1946, с. 83]. В 1952 г. проведены первые исследования городища Пор-Бажын С. И. Вайнштейном, высказавшим предположение об уйгурском происхождении крепости и давшим предварительную датировку в пределах VIII–IX вв. Изначально С. И. Вайнштейн сделал вывод о том, что Пор-Бажын является буддийским монастырем, а не военной крепостью, о чем говорит характер / 104 используемых строительных материалов и планировка городища, но после изменил точку зрения в пользу принадлежности к укрепленной постройке дворцового типа. Данный вывод возник у автора после исследования и обнаружения большого количества декоративных украшений при полном отсутствии каких-либо находок религиозного назначения [Вайнштейн, 1964, с.110]. Проблематику развития городов в Северной Азии продолжил ученик С. В. Киселева Л. Р. Кызласов. В 1953-1954 гг. им были осуществлены раскопки руин города Суяба, столицы Западно-Тюркского каганата, был выдвинут тезис о существовании на территории Шахристана (посада) кладбища и четко выстроенного сакрального пространства, а также о разделении города на кварталы по религиозному признаку [Кызласов, 2008, с. 42]. Эти выводы были подкреплены последующими исследованиями на городище Л. П. Зяблина, которым в 1955–1958 гг. был обнаружен второй буддийский храм [Зяблин, 1961. с. 8]. Многолетние изыскания на территории Тувы и Хакасии позволили получить значительный объем информации о крепостях на северных границах Уйгурского каганата. Шагонарское городище с большим успехом изучалось Л. Р. Кызласовым в 1977 г. Другие уйгурские городища Тувы были открыты в 1947 г. Саяно-Алтайской экспедицией ИИМК и ГИМ, работавшей под руководством С. В. Киселева. В 1977 г. Л. Р. Кызласовым исследованы крепости Малгаш-Бажын и Балгаш-Бажын [Кызласов, 1979, с. 148]. Он заключил, что в уйгурское время была сооружена огромная система пограничных укреплений, охранявших каганат с севера [Кызласов, 1969, с. 61]. Л. Р. Кызласовым было открыто для археологической науки большое количество укрепленных поселений в Южной Сибири, в регионе, который до этого считался зоной кочевой культуры. На основе исследований в Суябе и материалов других городов им была высказана идея [Кызласов, 2006, с. 352], что в каждую историческую эпоху возведение городов принимало различный характер, поскольку функции их и особенности культуры и политики новых возникавших государств различались. Огромный вклад в изучение раннесредневековых городов Южного Казахстана внесли археологи АН КазССР Т. Н. Сенигова и К. А. Акишев, комплексно исследовав знаменитые города Отрар [Акишев, 1972, с. 26] и Тараз [Сенигова, 1972, с. 67]. Также стоит отметить работы, посвященные городской культуре в Семиречье, а именно исследования В. М. Массона [Массон, 1966, с. 50] и А. М. Беленицкого [Беленицкий, 1973, с. 14], которые называли свою деятельность урбан-археологией. Они также занимались комплексным изучением средневековой городской культуры. В. Д. Горячева посвятила многие годы работы исследованию раннесредневековых городских центров Кыргызстана [Горячева, 1983, с. 7]. Накопленный в результате данных изысканий материал стал основой для дальнейших теоретических и практических работ по истории урбанизации (рис. 1). / 105 В рассматриваемый период чувствуется огромное влияние формационной теории, город трактуется как проявление перехода к феодальному строю [Плетнева, 1967, с. 5]. Возникла дискуссия о типах хозяйственной деятельности жителей средневековых городов Центральной Азии. Руины городов стали рассматривать и как кочевые ставки, и как военные форпосты для контроля территорий, и как места, где номады торговали с представителями оседлых цивилизаций, или как свидетельства оседания кочевников на землю. В постсоветский период продолжается изучение городов степной зоны Центральной Азии сотрудниками национальных Академий наук. К. М. Байпаковым была проведена масштабная исследовательская работа по изучению городской культуры и процессов урбанизации на территории Южного Казахстана в целом, по результатам которой был выпущен 4-томный труд, охватывающий период с эпохи бронзы по XX в. Им было определено несколько этапов в развитии рассматриваемой проблематики. Особенности урбанизации для этого региона он видел в одновременном влиянии на местные культуры согдийских и китайских традиций [Байпаков, 2012]. Сам он продолжил во второй половине XX в. раскопки городов Сырдарьинского бассейна. В частности, второй выделяемый им этап урбанизации, датированный VI–VIII в. и отнесенный к раннему Средневековью, он определил как синтез тюркской и согдийской культуры. Исследователь считает, что массовая урбанизация развивается вследствие перемещения трасс Великого шелкового пути на Сырдарью [Байпаков, 2014, с. 174]. В Семиречье им выделены зоны развития городской культуры, обусловленные как спецификой ресурсов, ландшафта и климата, так и причиной урбанизации. Он считает, что на юге Семиречья основой урбанизации послужили экономические традиции античного времени, в юго-западном регионе — активная торговля, в то время как в северо-восточном — бурно шедшие седентаризационные процессы [Байпаков, 1986, с. 232]. Подход К. М. Байпакова к рассматриваемой проблеме выделяется тем, что город и урбанизация впервые становятся главным объектом исследования, им проделана огромная работа по сбору и систематизации информации о городах [Байпаков, Ерзакович, 1971]. Одновременно к проблеме определения факторов развития городской культуры обратилась Е. Е. Неразик [Неразик, 1999]. По ее мнению, урбанизация центральной Азии происходила неравномерно, так как в разных ее частях политический, экономический и экологический факторы различались между собой, а они уже в свое время и повлияли на строительство и переселение в города. С. Г. Кляшторный, изучая памятники древнетюркской письменности и сведения китайских и арабских хроник, внес существенный вклад в проблематику урабанизационных процессов степной зоны Центральной Азии. На основе исследования карабалгасунской надписи и стелы из Могойн-Шине-усу им сделан вывод о существовании градостроительной программы уйгурско/ 106 го хана с целью возведения укрепленных поселений с учетом китайского и среднеазиатского опыта [Кляшторный, 2010, с. 278]. С. Г. Кляшторный отмечает понимание кочевниками важной функции городов как административных центров, узлов контроля за территориями, что подтверждается усилиями уйгурских каганов закрепиться в городах Семиречья и Таримского бассейна [Кляшторный, 2005, с. 114]. Он включился в дискуссию о функциональном назначении крепости Пор-Бажин и других городков-крепостей на территории Хакасско-Минусинской котловины, введя термин «каруга» — четко разграниченная с помощью специально выстроенных ориентиров территория охотничьих угодий, пастбищ кагана и место сбора Орды для воинских походов. Им выдвинута гипотеза о том, что слабый культурный слой на ПорБажыне объясняется тем, что эта зона была центром кочевий всего два сезона [Кляшторный, 2012, с. 97]. Рис. 2. Раннесредневековые города Северной Монголии и Южной Сибири 1. Каракорум; 3. Баян-Ундэр; 4. Усть-Элегест; 8. Бийбалаг; 10. Пор Бажин; 11. ХараБалгас, 18. Чинге-Даг; 19. Барык; 20. Шагонарское II; 23. Бажин-Алаак; 24. Бора-Тайга (Балгаш-Бажин); 25. Малгаш-Бажын; 27. Бийбалаг; 28. Цогт Тайжийн; 29. Хар Бухын Балгас; 30. Чинтолгой; 32. Хэрмэн-Хэдж / 107 Рис. 3. Раннесредневековые города Сырдарьинского бассейна 5. Тараз; 6. Чимкент; 7. Сидак-Ата; 9. Жалпыкасар; 12. Янгикент; 13. Сауран; 14. Сыгнак; 15. Ак-Бешим (Суяб); 16. Культобе; 17. Навакент; 33. Мардан-Куик; 34. Ортартобе; 35. Жуантобе; 36. Алтын-Асар; 37. Актюбе; 38. Кулан; 39. Мерке (Мирки); 40. Аспара Дискуссию о роли северных уйгурских городков поддержал С. В. Данилов, высказав мнение о разном их назначении, судя по строительной технологии, в которой выполнены крепостные стены. Так, городище Бажин-Алаак возведено в китайской технике ханту, в то время как Малгаш-Бажын того же периода заселения выполнено в более примитивной глиняно-земляной технологии, что может говорить о существенном различии между их населением [Данилов, 2017, с. 309]. По С. В. Данилову, урбанизация восточной части Центральной Азии была непрерывным процессом, начиная с энеолита, и до апогея в Средневековье. Основной причиной начала процесса урбанизации он считает выработку оптимального способа ведения хозяйства. Идея С. В. Данилова заключается в том, что процессы урбанизации, переселения людей из селищ / 108 в города и оседания кочевников на землю в восточной части степной зоны Центральной Азии происходили не быстро, а этому предшествовали сотни лет развития [Данилов, 2004, с. 192]. С. Г. Боталов, включившись в дискуссию, выделяет кочевнический город как особое культурное явление. Он полагает, что если в других цивилизациях город является показателем прогресса и высокого уровня культуры, то в кочевых цивилизациях городская культура совсем не имеет «цивилизирующее» значение [Боталов, 2009, с. 15]. Этап построения теоретических концепций по археологическим данным городов Центральной Азии характеризуется сменой вектора научных изысканий, объектом теперь является процесс урбанизации, его факторы и результаты, в то время как в предшествующий период изучения преобладали исследования отдельных сторон городской культуры. Под термином же «урбанизация» понимается не современное социологическое понятие — сосредоточение населения, концентрация производства и разнообразной коммуникации в городах, а, скорее, рост количественных и качественных показателей поселенческих структур, увеличение роли городов как административно-политических и экономических центров в кочевой цивилизации. Считаем важным отметить и нерешенные проблемы, а именно рассмотрение на данном этапе восточного (рис. 2) и западного (рис. 3) регионов урбанизации в отдельности друг от друга, несмотря на все предпосылки к обобщенному анализу: единые пространства азиатской части евразийской степи как в географическом плане, так и в политическом, и типовое подобие городских центров данного региона. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Акишев, К. А., Байпаков, К. М., Ерзакович, Л. Б. Древний Отрар (топография, стратиграфия, перспективы) / К. А. Акишев, К. М, Байпаков, Л. Б. Ерзакович. — Алма-Ата, 1972. — 216 с. — Текст : непосредственный. 2. Беленицкий, A. M., Бентович, И. Б., Большаков, О. Г. Средневековый город Средней Азии / А. М. Беленицкий, И. Б. Бентович, О. Г. Большаков. — Ленинград : 1973. — 394 с. — Текст : непосредственный. 3. Атлас древностей Монголии [Атлас] : изд. по поручению Имп. Акад. наук В. В. Радловым. — Санкт-Петербург : тип. Имп. Акад. наук, 1892–1899. — Вып. 2. — 1893. — 14 с., 14 л. ил., карт. — (Труды Орхонской экспедиции). 4. Байпаков, К. М. Древняя и средневековая урбанизация Казахстана (по материалам исследований Южно-Казахстанской комплексной археологической экспедиции). Кн. I. Урбанизация Казахстана в эпоху бронзы — раннем средневековье / К. М. Байпаков. — Алматы, 2012. — 390 с. — Текст : непосредственный. 5. Байпаков, К. М. Средневековая городская культура Южного Казахстана и Семиречья (VI — начало XIII в.) / К. М. Байпаков. — Алма-Ата : Изд-во «Наука» Казахской ССР, 1986. — 256 с. — Текст : непосредственный. / 109 6. Байпаков, К. М., Ерзакович, Л. Б. Древние города Казахстана / К. М. Байпаков, Л. Б. Ерзакович. — Алма-Ата, 1971. — 212 с. — Текст : непосредственный. 7. Байпаков, К. М. Этапы урбанизации в древнем и средневековом Казахстане / // Арии степей Евразии : эпоха бронзы и раннего железа в степях Евразии и на сопредельных территориях : сборник памяти Е. Е. Кузьминой. АлтГУ, РАН; отв. ред. : В. И. Молодин, А. В. Епимахов. — Барнаул : АлтГУ, 2014. — С. 170–178. — Текст : непосредственный. 8. Бартольд, В. В. Отчет о поездке в Среднюю Азию с научной целью. 1893–1894 гг. — Санкт-Петербург : тип. Акад. наук, 1897 (Записки АН по Историко-филологическому отделению; Т. 1, № 4). — 151 с. — Текст : непосредственный. 9. Бартольд, В. В. Отчет о поездке в Самарканд летом 1904 года командированного Русским Комитетом проф. В. В. Бартольда // Бартольд В. В. // Собр. соч. : в 9 т. — Москва : Наука, 1966. — Т. IV. — С. 130–133. — Текст : непосредственный. 10. Боталов, С. Г. Кочевнический город как особое культурное явление кочевой цивилизации Евразии / С. Г. Боталов // Вестник ЧелГУ. — 2009. — № 28. — Текст : непосредственный. 11. Массон, В. М. Страна тысячи городов / В. М. Массон. — Москва, 1966. — 148 с. — Текст : непосредственный. 12. Вайнштейн, С. И. Древний Пор-Бажын / С. И. Вайнштейн // СЭ. — 1964. — Вып. 6. — С. 103–114. — Текст : непосредственный. 13. Горячева, В. Д. Средневековые городские центры и архитектурные ансамбли Киргизии / В. Д. Горячева. — Фрунзе : Илим, 1983. — С. 108. — Текст : непосредственный. 14. Данилов, С. В., Именохоев, Н. В., Миягашев, Д. А. [и др.]. Бажын-Алаак и Малгаш-Бажын : городища древнеуйгурского периода на западе Тувы (по результатам полевых исследований 2011 г.) / С. В. Данилов, Н. В. Именохоев, Д. А. Миягашев [и др.] // Евразия в кайнозое. Стратиграфия, палеоэкология, культуры. — 2017. — № 6. — С. 303–310. — Текст : непосредственный. 15. Зуев, Ю. А. Китайские известия о Суябе / Ю. А. Зуев // Известия. АН КазССР. Сер. ист., археол. и этногр. — 1960. — Вып. 3(14). — С. 87–96. — Текст : непосредственный. 16. Зяблин, Л. П. Второй буддийский храм Ак-Бешимского городища [Текст] / Л. П. Зяблин / Акад. наук Киргиз. ССР. Ин-т истории. — Фрунзе : Изд-во АН Киргиз. ССР, 1961. — 74 с. — Текст : непосредственный. 17. Киданьский город Чинтолгой балгас / Н. Н. Крадин, А. Л. Ивлиев, А. Очир [и др.]. — Москва : Восточная литература, 2011. — 173 с. — Текст : непосредственный. 18. Киселёв, С. В. Древние города Монголии / С. В. Киселёв // Советская археология. — 1957. — № 2. — Текст : непосредственный. / 110 19. Клеменц, Д. А. Древности Минусинского музея : Памятники металлических эпох ; Минусинск. мест. публ. музей / Д. А. Клеменц. — Томск : И. Кузнецов, 1886. — 185 с. — Текст : непосредственный. 20. Клеменц, Д. А. Археологический дневник поездки в Среднюю Монголию в 1891 году / Д. А. Клеменц // Сб. трудов Орхонской экспедиции. — Санкт-Петербург, 1895. — Т. II. — С. 1–74. — Текст : непосредственный. 21. Кляшторный, С. Г., Савинов, Д. Г., Степные империи древней Евразии / С. Г. Кляшторный, Д. Г. Савинов. — Санкт-Петербург : Филологический факультет СПбГУ, 2005. — 346 с. — Текст : непосредственный. 22. Кляшторный, С. Г. Касар-куруг : западная ставка уйгурских каганов и проблема идентификации Пор-Бажына / С. Г. Кляшторный // Археология, этнография и антропология Евразии. — 2012. — № 2(50). — С. 94. — Текст : непосредственный. 23. Кляшторный, С. Г. Ордубалык : рождение городской культуры в Уйгурском каганате / С. Г. Кляшторный // Древние культуры Евразии : материалы международной науч. конференции к 100-летию со дня рождения А. Н. Бернштама. — Санкт-Петербург : Инфо-ол, 2010. — С. 276–279. — Текст : непосредственный. 24. Крадин, Н. Н. Города в кочевых империях Внутренней Азии / Н. Н. Крадин // В поисках сущности = In search of the essence : сборник статей в честь 60-летия Н. Д. Руссева / Университет «Высшая антропологическая школа». — Кишинэу : Stratum plus P. P., 2019. — С. 149–170. — Текст : непосредственный. 25. Кызласов, Л. Р. Древняя Тува / Л. Р. Кызласов. — Москва : Изд-во МГУ, 1979. — 205 c. — Текст : непосредственный. 26. Кызласов, Л. Р. История Тувы в средние века / Л. Р. Кызласов. — Москва : Изд-во МГУ, 1969. — 212 c. — Текст : непосредственный. 27. Кызласов, Л. Р. Средневековые города Тувы / Л. Р. Кызласов // СА. — 1959. — № 3. — С. 66–80. — Текст : непосредственный. 28. Кызласов, Л. Р. Два Ак-Бешимских сюжета / Л. Р. Кызласов // Российская археология. — 2008. — № 2. — С. 40–48. — Текст : непосредственный. 29. Евтюхова, Л. А., Левашева, В. П. Раскопки китайского дома близ Абакана (Хакасская А.О.) / Л. А. Евтюхова, В. П. Левашова // КСИИМК. — Вып. XII. — Москва ; Ленинград, 1946. — С. 72–84. — Текст : непосредственный. 30. Кызласов, Л. Р. Городская цивилизация Срединной и Северной Азии. Исторические и археологические исследования / Л. Р. Кызласов. — Москва : «Восточная литература», 2006. — Текст : непосредственный. 31. Лерх, П. И. Археологическая поездка в Туркестанский край в 1867 г. / П. И. Лерх. — Санкт-Петербург, 1870. — Текст : непосредственный. 32. Плетнева, С. А. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура / С. А. Плетнева. — Москва : Наука, 1967. — 209 с. — Текст : непосредственный. / 111 33. Пэрлээ, Х. К истории древних городов и поселений в Монголии / Х. Пэрлээ // Советская археология. — № 3. — 1957. — С. 43–54. — Текст : непосредственный. 34. Ремезов, С. У. Чертежная книга учинися по указу Великого Государя Царя и Великого Князя Петра Алексеевича всей великой и малой и белой России самодержца всей Сибири и городов и земель налично описанием с прилежащими жительствы. В лето от создания света 7209 от Рождества Христова 1701 году, января в 1-й день / С. У. Ремезов. — 1701. — 48 л. — Текст : непосредственный. 35. Рычков, П. И. Топография Оренбургской губернии / П. И. Рычков // Соч. П. И. Рычкова 1762 г. — Оренбург : Изд. на средства Федора Ивановича Базилевского Оренбург. отд. Имп. Рус. геогр. общества, 1887. — С. 21– 30. — Текст : непосредственный. 36. Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья. Средняя Азия в раннем средневековье / отв. ред. Г. А. Брыкина ; авт. Б. В. Андрианов, К. М. Байпаков, Г. А. Брыкина и др. — Москва : Наука, 1999. — 378 с. — Текст : непосредственный. 37. Сенигова, Т. Н. Средневековый Тараз / Т. Н. Сенигова. — Алма-Ата : 1972. — 218 с. — Текст : непосредственный. 38. Ядринцев, Н. М. Путешествие на верховья Орхона, к развалинам Каракорума : (Чит. в общ. собр. И.Р.Г. О. 21 февр. 1890 г.) / [Соч.] Н. М. Ядринцева, чл.-сотр. И.Р.Г.О. — [Санкт-Петербург] : тип. А. С. Суворина, 1890. — 16 с. — Текст : непосредственный. Ш. К. Серикбай Карагандинский государственный университет имени Е. А. Букетова shingizpq800@gmail.com СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ГОРОДИЩА САРЫАРКИ Новые археологические данные о древних поселениях и слободках Сарыарки вкупе с письменными источниками свидетельствуют о развитии здесь оседлой и городской культуры в Средние века. Они дают более полное представление о развитии ремесел, торговли и формировании здесь политического центра в огузопеченежский и монгольский периоды. Городища Сарыарки характеризуются наличием торговых и ремесленных центров, таких как Орда-Базар (Джучи-Орда), Аяккамыр, Алаша-хан, Баскамыр, Ногербек-дарасы. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Центральный Казахстан, Сарыарки, средневековье, Ногербек-дарасы, ДжучиОдра, Алаша-хан, древние поселения. / 112 New archaeological data on the ancient settlements and settlements of Saryarka, coupled with the written sources, allow us to talk about the development of sedentary and urban culture here in the Middle Ages. They provide a more complete picture of the development of crafts, trade and the formation of a political center here in the Oguzo-Pecheneg and Mongolian periods. Saryarki settlements are characterized by trade and craft centers, such as Orda-Bazaar (Jochi-Orda), Ayakkamyr, Alasha Khan, Baskamyr, Nogerbek-darasy. KEY WORDS: Central Kazakhstan, Saryarki, Middle Ages, Nogerbek-darasy, Jochi-odra, Alasha Khan, ancient settlements. В последние годы, в связи с возросшим интересом к истории казахской государственности, в обществе наблюдается интерес и к истории Сарыарки — как первому политическому центру Казахского ханства. Само наименование Сарыарки, что переводится как «Желтый хребет», было получено из-за необычной местности с обилием обрывистых низкогорных массивов, отсюда и другое называние данной местности — «мелкосопочник», мелкие сопки (рис. 1). Рис. 1. Карта размещения средневековых городищ и поселений Центрального Казахстана / 113 По источникам мы знаем протяженность этих местностей, она доходила до Тургайской ложбины на западе, до Туранской низменности на юго-западе, до Западно-Сибирской равнины на севере и граничила с современным Узбекистаном. Протяженность с запада на восток доходила до 1200 км, а по ширине на западе составляла 900 км и 400 км на востоке. Актуальность изучения Сарыарки, его роли в истории казахского народа отмечал в свое время академик К. И. Сатпаев [Сатпаев, 1989, с. 32–35]. Здесь расположены самые величественные памятники казахской истории, к числу которых относятся развалины средневековых городищ и поселений, свидетельствующие о существовании здесь ставок ордынских ханов, металлургических и ремесленных центров. Честь первооткрывателя и исследователя этих памятников принадлежит академику А. Х. Маргулану. Организованная под его руководством первая казахстанская археологическая экспедиция (Центрально-Казахстанская археологическая экспедиция) в полевых сезонах 1946–1950 гг. исследовала на Сарыарке более десятка средневековых городищ и поселений [Маргулан, 1978, с. 33]. Новые археологические данные, полученные в ходе археологических раскопок средневековых городищ и поселений Центрального Казахстана, обуславливают необходимость их сопоставления со сведениями письменных источников для отождествления археологических городищ с городами письменных источников. Картографирование средневековых городищ Центрального Казахстана показало, что эти памятники расположены в западной части Центрального Казахстана — Улытау-Жезказганском регионе. Первоначальная локализация городищ этого региона в VIII–XI вв. связана с историей огузских племен. Это подтверждается археологическим комплексом городищ, относимых к огузам и печенегам. Локализация огузских племен по данным письменным источников дана в работах К. Миллера, С. Г. Агаджанова, А. Х. Маргулана [Агаджанов, 1969, с. 49–85; Маргулан, 1978, с. 5–18]. С. Г. Агаджанов, отмечая фрагментарность известий о стране огузов, имеющихся в средневековых нарративных источниках, как исключение выделяет географический труд ал-Идриси, содержащий подробное описание огузских земель [Агаджанов, 1969, с. 49]. На основе этого можно выделить точную локализацию огузов. В начале XIII в. в результате походов Чингисхана образовалась огромная империя, сыгравшая большую роль не только в переделе влияния региональных городищ государств Средней Азии, но и всей истории Евразии (рис. 2). Старшему сыну Джучи Чингисхан отвел степи современного Казахстана и поручил завоевание земель: «Келар, Башгирд, Черкес, Дашт-и Кипчак и другие области тех краев» [Тизенгаузен 1941, с. 64]. / 114 Рис. 2. Сосуд-хум. Джучи-Орда (Орда-Базар) После ряда успешных завоевательных походов, Джучи-хан основывает главную ханскую ставку на пригорном массиве Улытау. Лишь в поздних источниках мы находим сведения о первой столице Улуса-Джучи, Орда-Базар. Название этого города известно по чеканившимся здесь монетам. В. П. Юдин, исследуя значение слова «орда», отмечает: «При ханских ставках-ордах в степях обычно находились большие группы торговцев, ремесленников и прочих представителей средневековой «сферы обслуживания» вместе со своими семьями, прислужниками юртами, всем своим хозяйством. Они постоянно кочевали вместе с ханской ставкой-ордой и образовывали при ней «кочевой город», иногда очень большой. Такие кочевые города назывались орда-базар [Юдин 1983, с. 117]. Город Орда-Базар отождествляется нами с неукрепленным поселением Жошы-Ордасы. В пользу этого отождествления, наряду с датировкой, говорит месторасположение поселения у мавзолея Джучи-хана. Остатки домов поселения расположены рядом с мавзолеем Жошы-хана [Тизенгаузен 1941, с. 76]. Городище Аяккамыр находится в 70 км к северо-западу от г. Жезказган, на левом берегу р. Джезды при впадении в нее ручья Карабулак. Городище представляет собой сильно оплывший подквадратный бугор со сторонами 60х60 м высотой до 1 м и ориентированный углами по сторонам света. На углах городища имеются оплывы башен высотой до 1,1 м. Оплывы башен выступают наружу, северная на 10 м, южная на 13 м, западная на 11 м. Жилища представляют собой сплошной массив, пристроенный с внутренней стороны городища. На жилищах хорошо фиксируется глиняный пол, на поверхности которого найдены фрагменты керамики, осколки стеклянной посуды, кости животных. / 115 В углу жилищ, образованном оборонительными стенами, расположен очаг [Тизенгаузен 1941, с. 83]. Городище Алаша-хана находится на левом берегу реки Каратал в 18 км на северо-запад от с. Улытау. Городище состоит из основной подпрямоугольной площадки, окруженной рвом и валами, на углах которой фиксируются выступающие наружу всхолмления, вероятно, остатки фланкирующих башен. С восточной стороны к этой площадке примыкает другая, укрепленная с трех сторон рвом и валами. Основная часть городища — это ровная площадка, окруженная рвом и валами, сторонами по вершине валов, достигающими от 90 до 92 м по сторонам света. В центральной части южной стороны городища фиксируется понижение и сужение вала, который имеет в этом месте высоту 2,5 м и ширину 7 м. Возможно, это — въезд в городище. Следов сооружений на поверхности не зафиксировано, отсутствует и подъемный материал [Маргулан 1978, с. 43]. Городище Баскамыр находится на левом берегу р. Джезды в 83 км на северо-запад от г. Жезказган. Вокруг и на площадке городища ко времени его существования относятся караульная башня, остатки оросительной системы, отдельное сооружение и пещера-шахта. На городище были заложены два раскопа и траншея. Городище представляет собой подквадратное сооружение со рвом и валами (рис. 3), в центре которого имеется цитадель, также окруженная рвом и валами. Цитадель в плане трапедцевидной формы, на углах которых фиксируются оплывы фланкирующих башен [Сатпаев, 1989, с. 49]. Рис. 3. Городище Баскамыр. План / 116 Городище Ногербек-дарасы находится у устья ущелья Ногребек-дарасы в горах Улытау на берегу небольшой реки. Городище расположено на затопляемом весенними протоками низине. На валах городища расположены позднесредневековые каменные курганы. Городище представляет собой подпрямоугольную в плане площадку, окруженную рвами и валами, ориентированную сторонами по сторонам света. По углам городища и центральной части западной и восточной сторон имеются оплывы башен высотой от 2–2,5 м [Сатпаев 1989, с. 76]. Таким образом, подводя итоги, можно обозначить, что новые археологические данные о городищах и поселениях Сарыарки вкупе с известиями письменных источников позволяют говорить о развитии здесь в эпоху средневековья оседлой и городской культуры. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Сатпаев, К. И., 1989. Доисторические памятники в Джезказганском районе. Избранные сочинения / К. И. Сатпаев. — Алма-Ата. — URL : http://arheology.kz/2016-01-24-13-26-14/160-doistoricheskie-pamyatniki-vdzhezkazganskom-rajone.html. — Текст : электронный. 2. Маргулан, А. Х., 1949. Отчет о работах Центрально-Казахстанской археологической экспедиции 1947 года / А. Х. Маргулан // Известия АН Каз. СССР. Серия археологическая. — Вып. 2. — URL : https://unis.shpl. ru/Pages/Search/BookInfo.aspx?Id=2260372. — Текст : электронный. 3. Агаджанов, С. Г., 1969. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX–XIII вв. / С. Г. Агаджанов. — Ашхабад. — URL : https://unis.shpl.ru/ Pages/Search/BookCard.aspx?Id=1735986. — Текст : электронный. 4. Юдин, В. П., 1983. Орды : Белая, Синяя, Серая, Золотая / В. П. Юдин. — В кн., : Казахстан, Средняя и Центральная Азия в XVI–XVIII вв. — Алма-Ата. — URL : https://unis.shpl.ru/Pages/Search/BookInfo.aspx?Id= 2166832. — Текст : электронный. 5. Тизенгаузен, В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды / В. Г. Тизенгаузен. — Т. 1. — URL : https://unis.shpl.ru/Pages/Search/ BookInfo.aspx?Id=183755. — Текст : электронный. / 117 М. А. Антонов Институт археологии им. А. Х. Маргулана КН МОН Д. А. Джумабеков А. Б. Макен И. П. Панюшкина Э. Р. Усманова В. Н. Фомин Республики Казахстан archaeology@live.ru Карагандинский государственный университет имени Е. А. Букетова azmukhan@mail.ru Карагандинский государственный университет имени Е. А. Букетова adil.95.kz-95@mail.ru Университет Аризоны (Тусон, США) ipanyush@email.arizona.edu Карагандинский государственный университет имени Е. А. Букетова Институт археологии им. А. Х. Маргулана КН МОН Республики Казахстан Южно-Уральский государственный университет Институт археологии имени А. Х. Халикова АН Республики Татарстан emmadervish2004@mail.ru Карагандинский государственный университет имени Е. А. Букетова vitfomin@mail.ru ЛАНДШАФТЫ ВОЕННОГО КОНФЛИКТА ЗОЛОТОЙ ОРДЫ В УЛЫТАУ: К ВОПРОСУ О МЕТОДИКЕ ИССЛЕДОВАНИЯ КОМПЛЕКСОВ КАРАСУЫР И АЛТЫНШОКЫ В статье представлен обзор междисциплинарного анализа золотоордынских комплексов с использованием методов из области естественных и смежных наук, с привлечением радиокарбонного датирования: ботаники, геологии, химии, антропологии, высотной фиксации при помощи дрона. Изучены два археологических комплекса XIII–XIV вв. на исторической территории Улытау, входившей в Улус Джучи (Казахстан). Мемориально-ритуальный комплекс Карасуыр — это погребения воинов-джучидов, расположенные в ложбинах одноименной сопки. Историко-культурный комплекс Алтыншокы — это курган и камень с надписью, сооруженный воинами Амира Тимура, во время его похода через Дешт-и-Кипчак против хана Тохтамыша в 1391 г. Выявлены особенности устройства сооружений с точки зрения их сакрально-функционального / 118 значения и ритуалов Золотой Орды. Курган на сопке Алтыншокы имеет функцию теплотехнического сооружения для разжигания огня с системой воздуходувных каналов, рядом с ним — площадка расположения войска и место извлечения камня. Погребальные постройки комплекса Карасуыр зафиксированы в ложбинах по склонам сопки в скрытом состоянии, что соответствует идее «тайных погребений» в погребальном обряде Монгольской империи Чингиз-хана. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: высотная съемка, ландшафт военного конфликта, обоо, Золотая Орда, Улус Джучи, Улытау. The paper presents the result of an interdisciplinary analysis of the Golden Horde complexes using radiocarbon dating methods: botany, geology, chemistry, and anthropology. Two archaeological complexes of the 13th–14th centuries, located on the territory of the historical Juchi Ulus, which is now Ulytau, Republic of Kazakhstan, were surveyed by the aerial method using drones. The memorial and ritual complex of Karasuyr is the burial place of the Jochid warriors, situated in the hollows of the hills. The Altynshoky historical and cultural complex comprises a mound and an inscribed stone erected by the soldiers of Amir Timur during a campaign against Tokhtamysh Khan through Desht-i-Kipchak in 1391. Aerial photography revealed features of the structure connecting its burial functionality with sacred meaning in the zone of military conflicts following the system of rituals of the Golden Horde. The embankment on Altynshoki Hill nests a manmade heating structure for kindling fire. The duct system remains clearly visible nowadays from a bird’s eye view. Aerial photography helped to determine location of the troops and a stone outcrop from which stones for construction were taken. Another burial structure called the Karasuyr complex was found further along the slopes of the neighboring hills. This hidden location is consistent with the idea of “secret burials” common in the funeral ceremonies of Genghis Khan’s Mongol Empire. Aerial photography has great potential for reconnaissance, detection and mapping zones of historical military conflicts associated with the Golden Horde. KEY WORDS: aerial imagery, military conflict, oboo, Golden Horde, Ulus Jochi, Ulytau. / 119 <…> И терпкость прошедших столетий, И едкого знания сок. Максимилиан Волошин Ландшафт военного конфликта содержит в своем пространстве объекты материального облика: военный лагерь/бивуак; военный маршрут следования; поле битвы; воинский некрополь; ритуальные объекты, сформированные в конфликтной зоне в определенный период времени. Он может рассматриваться как сочетание профанных и сакральных особенностей; пространственных и временных аспектoв конфликта. В данной статье представлен обзор результатов междисциплинарных исследований1, на основе которых интерпретированы объекты, находящиеся на исторической территории Улытау. Горный массив Улытау (Улытауская обл., Казахстан) — это природнокультурный ландшафт в центре Сарыарки (народный топоним Казахского мелкосопочника). Историческая территория Улытау с большим количеством культурных и археологических памятников — это общее условное название, которое отражает пространственно-временной континуум (рис. 1). Рис. 1. Границы исторической территории Улытау. Автор В. Лукашов 1 / 120 Работа выполнена по научно-исследовательской теме № 18-ВГ-23 «Военное дело Улуса Джучи на исторической территории Улытау в XIII–XIV веках (по материалам мемориально-ритуального комплекса Карасуыр)» гранта Карагандинского университета. В 2010–2011 гг. полевые обследования, проведенные экспедицией научноисследовательского института по проблемам культурного наследия номадов совместно с заповедником-музеем «Улытау», выявили в урочище Карасуыр (южные отроги гор) погребальный комплекс (47°10′ N 65°30′ E). В ложбинах между сопками находилось около тридцати погребальных сооружений, было раскопано пять из них. Комплекс в урочище Карасуыр является одним из первых известных военных погребальных объектов в Улытау со скоплением воинских захоронений времени Золотой Орды, которые, возможно, характеризуют зону военных действий конца XIII — начале XIV в. Рис. 2. Расположение ложбинных погребений относительно вершины сопки Карасуыр Другим объектом является курган на сопке Алтыншокы, расположенный северо-западнее гор Улытау (48°46′ N 66°27′ E), построенный воинами по приказу Тимура во время его похода через Бетпак-Далу в 1391 году. В «Книге / 121 побед» Низам-ад-дин Шами «Зафар-наме» содержится «Рассказ о походе Тимура в Дешт-и-Кыпчак», в современной литературе используется определение «кыпчакский» поход. Маршрут Тимура похода 1391 г. проходил через следующие пункты: Мавераннахр, Отрар, реки Сарысу, Жыланшик, Тобол, Яик, горы Улытау, лесной массив Аманкарагай до места битвы на реке Кондурча около современной Самары [Костюков, 2010, с. 172–183]. «<…> в пятницу, достигли Улук-дака (Улытау — прим. авторов). Тимур взошел на вершину горы, осмотрел (местность) (это была) степь и в степи — пустыня. Он остановился там на тот день и приказал, чтобы все воины принесли камни и построили там высокий знак. Каменотесам он приказал изобразить на нем высочайшее имя и дату этих дней, дабы на лице времени осталось воспоминание об этом походе» [Тизенгаузен, 1941, с. 112–114, 161; Миргалеев, 2007, с. 21]. Междисциплинарное исследование с использованием методов из области естественных и смежных наук, с охватом разнообразной информации по физической географии, ботанике, геологии, химико-технологический анализ шлаков и аэрофотосъемка позволили в полной мере реконструировать назначение ритуального сооружения на вершине сопки Алтыншокы [Сб. Знак Тимура на сопке Алтыншокы, 2020] и выявить обрядовые особенности комплекса Карасуыр [Усманова, Дремов, Панюшкина, Колбина, 2018, с. 106–113]. Рис. 3. Карасуыр. Расположение погребений в ложбине Карасуыр. Воинское снаряжение трех из пяти раскопанных погребений содержит берестяные колчаны, железные и костяные наконечники стрел, фрагменты ламинарного доспеха, ножи, кресала, железные ножи, фронталь/ 122 ные костяные накладки на лук. Черты монгольской культуры проявляются в ориентировке погребенных на север и северо-восток, в помещении в изголовье умершего частей овцы (передней или задней ноги, позвонков). Приношение ноги мелкого рогатого скота доминирует в обрядах монгольских племен с XI в. и является культурно-определяющим признаком погребального обряда Золотой Орды XIII–XIV вв., привнесенным монголами в ритуальную практику Дешт-и-Кыпчака [Костюков, 2010, с. 53]. К культовым вещам относятся бараний астрагал с тремя насечками и баранья лопатка со срезанным краем, которые использовались для гадания у монгольских и тюркских народов. Как пережиток шаманизма этот вид гадания для монголов, хазаро-монголов и калмыков (Далны Мэргэ) сохранился до настоящего времени [Мохаммади, 2016]. В захоронениях присутствуют культовые предметы: плита с изображением бурхана (погребение № 1); колокольчик и железный крюк (погребение № 2). Колокольчик встречается в шаманских и народных буддийских ритуалах на Алтае и Тибете, обязательно сопровождается ваджрой, но иногда она может быть заменена крюком [Усманова, Дремов, Панюшкина, Колбина, 2018, с. 112]. Эти предметы отражают религиозный характер погребальной практики могильника Карасуыр с чертами тибетского буддизма, адаптированного на обыденном уровне по отношению к традиционным ритуалам монгольского шаманизма, который распространяется среди монгольских правителей с середины XIII в. [Обычаи и традиции монголов…]. Погребальный инвентарь мемориально-ритуального комплекса Карасуыр указывает на сочетание воинских и сакральных функций у захороненных (погребения № 1 и № 2). Датировка установлена радиоуглеродным анализом кости ребра из погребения кургана № 1 в Университете Аризоны. Радиокарбонный возраст образца (№АА103462) 707 +/- 44 BP. Калибровочный интервал, рассчитанный в программе Calib 7.1 с использованием калибровочной кривой IntCal-13, устанавливает календарный возраст погребения между 1260–1300 гг. н. э. (1-сигма) или 1220–1320 гг. н. э. (2-сигма), что позволяет определить интервал конца XIII — начала XIV вв. [Усманова, Дремов, Панюшкина, 2015, с. 166]. Эту дату подтверждает набор предметов золотоордынского вооружения и амуниции: наконечники стрел, фрагменты ламинарного доспеха, костяные накладки на лук [Худяков, 2009, с. 169–181]. Краниологическая характеристика: курган № 2 — мужчина в возрасте 25–30 лет; курганы №№ 1, 3, 5 — мужчины в возрасте 40–55 лет [Колбина, 2015, с. 178–179]. Захороненные в курганах №№ 1, 2, 3 относятся к центрально-азиатской монголоидной расе, представителями которой являются монголы, калмыки, буряты. Воин из кургана № 5 являлся европеоидом и имел тип внешности, близкий к кавкасионскому антропологическому типу: большой нос с горбинкой, широкие скулы, развитые надбровные дуги. Скорее всего, он попал в отряд вследствие монгольских походов на Северный Кавказ и в Восточную Европу в 1236–1246 гг., что совпадает с датой могильника 1270– / 123 1320 гг. н. э. [Бубенок, 2004, с. 54, 58]. Графические реконструкции лиц по черепам из погребений №№ 1, 5 выполнены Е. А. Алексеевой1 (рис. 11, а, б). Рис. 4. Карасуыр. Вид погребения до вскрытия Погребальные сооружения овальной формы, размером 4–5 м, высотой 0,5–0,7 м, едва заметны в ложбинах сопки, похожи на природные скопления камней. Установлены следующие позиции погребений: находятся в четырех ложбинах склонов сопки Карасуыр; ориентированы по длинной оси на вершину сопки, где находится курган; местонахождение скрытое; в каждой ложбине находится по 3–4 погребения, расположенных цепочкой на расстоянии в интервале 6–10 м друг от друга; ближе к вершине с южной стороны склона находятся сложносоставные сооружения из камней, ниже, к подошве сопки — упрощенной конструкции (рис. 2–4). Размещение воинских могил по отношению к вершине сопки соотносится с монгольскими и буддийскими представлениями о Мировой горе и расположением ворот храмов с южной стороны [Содномпилова, 2005, с. 239–240]. В шаманских погребениях Тувы в верховьях Енисея наземные захоронения устраивали на северных склонах или у подножия гор с ориентировкой головой в сторону вершины или низины (рис. 2). Различное направление объяснялось практически одинаково: в первом случае — чтобы усопший в виде аза (беспокойного духа? — прим. авторов) не вернулся в мир живых, во втором — чтобы покойный мог благополучно «уйти», «не споткнулся, не повернул». 1 / 124 ИПОС СО РАН, Тюмень. Выбор южных склонов, по-видимому, является монгольским заимствованием [Кисель, 2009, с. 25]. «Тайные погребения» — обряд, который осуществлялся по отношению к умершим из рода Чингиз-хана, исполнялся тайно [Дробышев, 2005, с. 121]. Некая «секретность» и желание избежать людского взгляда присутствуют и в местонахождении воинских погребений в ложбинах сопки Карасуыр (рис. 3). На поверхности склонов сопки они почти незаметны, однако фиксируются при фотосъёмке дроном. Возможно, скрытый характер погребений из урочища Карасуыр обусловлен причинами смерти захороненных воинов, которые вряд ли могли относиться к представителям рода Чингиз-хана. Скорее всего, это солдаты подразделения джучидского войска. На костях их нет следов рубленных повреждений, отсутствуют следы травм, которые могли возникнуть в результате боя. Палеогенетический анализ костных останков человека из погребения № 5 указал в его биологическом материале наличие вируса гепатита В [Mühlemann, Jones, Damgaard, et al., 2018: 418–423]. Возможно, причиной смерти людей, следовавших на военные действия или наоборот возвращавшихся с них, могла быть эпидемия инфекции (рис. 3). Танатологическая форма захоронения умершего человека на могильнике Карасуыр (сфера профанного) сочетается с ритуальной демонстрацией священного, выраженного в архетипе Мировой горы природного вида сопки Карасуыр. Дефиниция «мемориально-ритуальный комплекс Карасуыр» сочетает память о захороненных воинах и ритуальное поклонение вершине горы с курганом. По всей видимости, курган по своей структуре и размерам (каменная насыпь высотой 1,5 м, диаметром 10 м) относится к раннему железному веку. Но при этом поздние золотоордынские воинские захоронения в ложбинах ориентированы на его насыпь, имевшую не хронологическое, а обрядовое значение. Показательно, что захоронения находились в ложбинах, а не на возвышениях (рис. 4), что сохранилось у ойратов Монголии и калмыков. В XIX в. калмыки для захоронений выбирали места рядом с сезонным расположением калмыцкого хотона, как правило, в небольшой впадине или неглубокой балке [Смирнов, 1999, с. 117]. Захчины (одна из групп ойратов) для захоронений предпочитали «<…> большую и раздольную ложбину, где свободно могли бы разместиться все пять видов домашнего скота» [Мэнэс, 1992, с. 116]. Это свидетельствует о представлении о загробном мире как новом кочевье, что подтверждается названием выбора места захоронения — «нутагсонгох» — «выбирать кочевье» [Шараева, 2011, с. 169]. Подобная символизация очевидна: во впадине растёт более сочная трава для кормления скота [Усманова, Дремов, Кожахметов, 2019, с.178]. Историко-культурный комплекс на сопке Алтыншокы. Курган и камень с надписью на сопке Алтыншокы были впервые обследованы геологом К. И. Сатпаевым в 1935 г. [Бедельбаева, Усманова, Кожахметов, 2020, с. 31– 49]. По его инициативе камень был доставлен в Государственный Эрмитаж, / 125 где и находится в экспозиции по средневековой истории Средней Азии [Крамаровский, 2005, с. 167–170]. Перевод надписи, сделанной на основе двух алфавитов — арабского и уйгурского, свидетельствует об исторической принадлежности кургана и камня с надписью к событиям войны Тимура 1391 г. [Миргалеев, 2007; Григорьев, Телицин, Фролова, 2004]. Русский перевод двуязычной надписи Тимура гласит следующее: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Владыка сущего, Святилище истины, Неусыпный защитник, Всесильный и всемогущий. Премудрый даритель жизни и смерти! Лета семьсот девяносто третьего, в средний месяц весны года овцы [6 апреля 1391 г.], султан Турана Тимур-бек поднялся с тремя сотнями тысяч войска за ислам на булгарского хана Токтамыш-хана. Достигнув этой местности, он возвел этот курган, чтобы был памятный знак. Даст бог, господь да свершит правосудие! Господь да окажет милость людям страны! Да помянут они нас молитвой!» [Там же, с. 14]. Курган, построенный воинами Тимура как сооружение ритуального характера типа обоо, специально не изучался, его и «Камень Тимура» можно считать единым историко-культурным комплексом (рис. 5, 6). Каменная «рубашка» сохранила следы воздействия сильного огня, шлак и воздуходувные каналы, которые фиксируются при фотосъёмке сверху (рис. 7). Первоначально полагали, что в насыпи кургана была устроена печь для плавки металла или обжига кирпича, однако в 2018 г. было установлено, что курган является теплотехническим сооружением для устройства большого костра. Рис. 5. Общий вид насыпи кургана сверху, каменной россыпи для взятия камня и очертания тропы / 126 Рис. 6. Алтыншокы. Схема расположения отверстий воздуходувных каналов в насыпи кургана Были взяты образцы породы с сопки Алтыншокы, обломки из теплотехнического сооружения, в том числе подвергшиеся действию высокой температуры. С помощью лазерного атомно-эмиссионного и рентгено-флуоресцентного анализа, геологического изучения образцов и высокотемпературной их обработки в лабораторных условиях выявлена идентичность их химического и минералогического состава, представляющих собой базальт. Не обнаружено присутствие металлов в пригодных для выплавки концентрациях. То есть, сооружение не относится к металлургическим печам и предназначалось для устройства костра с высокой температурой горения, в результате чего произошли обжиг и оплавление базальтовой породы, из которой состоит сопка [Фомин, Усманова и др., 2020]. Топливом для огня служила таволга, её обго/ 127 ревшие ветки сохранились в порах шлака, ее древесина содержит эфирные масла и смолы. Таволга сгорает быстро, давая сильный жар [Ишмуратова и др., 2016, с. 37]. Базальтовая порода, как показал эксперимент, плавится до шлакообразного состояния при температуре 1000–1100° С. Следовательно, костёр требовал большого количества топлива, способного дать огонь такой высокой температуры. Большая температура горения до 1300° С может быть достигнута при продувке воздухом. При одновременной загрузке большого количества дров в костёр временно возникает недостаток кислорода и образуется древесный уголь, что приводит к высокотемпературному горению. По всей видимости, костер горевший в таком режиме, привел к оплавлению базальта [Fomin et al., 2018]. Датирование было проведено радиометрическим методом. Содержание радиоактивного изотопа углерода (С14) было измерено во фрагментах обугленных веток, извлеченных из крупных пор отшлакованной породы насыпи кургана1. Результаты калибровки радиокарбонного возраста веток предполагают интервал между 1300–1400 гг., что совпадает с датой похода Тимура против Токтамыша через Дешт-и-Кыпчак в 1391 г. [Усманова и др., 2020, с. 93–123, 183]. Высотная съёмка установила следующие характеристики кургана и особенности ландшафта: систему воздуходувных каналов в виде десяти отверстий, сохранявшихся преимущественно по длине окружности кургана (рис. 6); территорию около сопки, на которой могло располагаться войско Тимура (рис. 7, 8); природную каменную россыпь, из которой брался камень для строительства кургана; очертания тропы, по которой воины поднимались по склону на вершину сопки. По всей видимости, курган был выстроен Амиром Тимуром и его воинами как культовое сооружение для зажигания жертвенного огня. Судя по количеству отшлакованного камня базальтовой породы в насыпи кургана, огонь был мощным и, возможно, горел целый день, так как прокалены докрасна камни (рис. 9). Комплекс Алтыншокы с таким видом сооружения является единственным сохранившимся ритуальным объектом, который известен на территории тимуровских походов. В письменных источниках отсутствуют свидетельства о совершенных ритуалах или каких-либо оставленных культовых объектах во время походов в зонах военных действий. Рукотворному «огненному» кургану и плите с надписью «<…> суждено было стать его (Тимура — прим. авт.) самым долговечным наследием» [Захидов, 1996]. 1 / 128 Измерения С14 были выполнены в Институте ядерной физики, Дебрецен (Hertelendi Laboratory of Environmental Studies, Institute of Nuclear Research, Hungarian Academy of Sciences). Рис. 7. Алтыншокы. Вид территории около сопки / 129 Отсутствие упоминаний о кострах на курганах могло быть вызвано стремлением не касаться язычества и описывать только черты исламского менталитета Тимура. Его войско двигалось через земли чингизидов, где гора Улытау почиталась как Родовая гора [Семби, 2014, с. 427–431]. Военная кампания была направлена против хана Тохтамыша, принадлежавшего к роду Чингиз-хана, поклонником которого был Амир Тимур. Огонь, зажжённый в центре кургана и поддерживаемый нагнетанием воздуха через воздуходувные каналы, скорее всего, имел очищающее значение и выражал «огненную» форму поклонения Родовой горе чингизидов. Комплекс Алтыншокы оформлял священное пространство, созданное по законам культа поклонения Мировой горе и родовым предкам. Рис. 8. Реконструкция расположения войска Тимура в ландшафте Фотосъемка вершин сопок Карасуыр и Алтыншокы позволила объяснить их как культовые обо. Культ обо/обоо (монг. obuya — насыпь) входит у кочевников в систему шаманистских ритуалов поклонения священной Горе [Топоров, 1980, с. 311–314], которые были связаны с культом поклонения духам предков, местности и военно-политических лидеров. В общественной жизни монголов широко практиковались поминальные жертвоприношения и песнопения в честь умерших предков, проводимые весной [Обычай и традиции монголов, или шаманизм в Монголии; Петров URL: https://arkaim-center.ru/]. / 130 Обоо устраивались на вершинах невысоких гор, сопок, возвышенностях, с которых просматривался весь окружающий ландшафт. Впервые сооружать обоо монголы начали во время распространения буддизма при Хубилае (1215–1294) и других ханах-чингизидах. После распада Монгольской империи культовая связь обоо с буддизмом стала утрачиваться, при этом ритуалы поклонения духам предков и священным горам сохранились и продолжают существовать уже в современном монгольском обществе [Петров URL: https:// arkaim-center.ru/]. Рис. 9. Алтыншокы. Прокаленный камень насыпи кургана Рис. 10. Карасуыр. Графическая реконструкция лица по черепу Е. А. Алексеевой: а — погребение № 1; б — погребение № 5 / 131 Территория Улытау входила в Улус Джучи до Таласского курултая 1269 г. [Усманова, Ускенбай, Антонов, 2021, с. 137–144]. Здесь начинались владения чингизидов Золотой Орды [Тизенгаузен, 1941, с. 112–114, 161]. Воинские погребения в ландшафтной комбинации с вершиной сопки Карасуыр, по всей видимости, оформляют священное пространство, устроенное по законам культа поклонения Мировой горе и поминовения умерших в кон. XIII — нач. XIV вв. Полагаем, что погребальный комплекс был оставлен потомками Чингиз-хана, поскольку в этот период джучидские кланы владели Дешт-иКыпчаком от Эмбы до Иртыша и от Южной Сибири до низовий Сыр-Дарьи [Усманова, Дремов, Панюшкина, Колбина, 2018, с. 106–113]. Амир Тимур был почитателем Чингиз-хана, чей подвиг завоевателя и «потрясателя Вселенной» он мечтал повторить, и, направляясь войной через родовые земли чингизидов против его потомка хана Токтамыша, выстроил «огненное сооружение-обо» во исполнение тенгрианского ритуала — поклонение родовой Горе, предкам и духам местности. При этом, демонстрируется очистительная и защитная сила культа огня, видимо, для того, чтобы каким-то образом сгладить двойственный характер личностного поведения: преклонение перед Чингиз-ханом с одной стороны, с другой — карательный поход против чингизида Токтамыша. Считаем, что основным театром военной кампании до решающей битвы явилась местность Улытау, где тимуровская воля к победе символическим образом была закреплена в виде кургана и камня с надписью, оставленного на его каменной насыпи. Устройство обоо на вершинах сопок относится к сакрализации территории в ландшафте военного конфликта. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Бедельбаева, М. В., Усманова, Э. Р., Кожахметов, Б. С. Открытие и этапы изучения комплекса Алтыншокы / М. В. Бедельбаева, Э. Р. Усманова, Б. С. Кожахметов // Знак Тимура на сопке Алтыншокы : сб. ст. и публикаций ; гл. ред. Э. Р. Усманова. — Караганда : LtdTengri, 2020. — 192 с. — Текст : непосредственный. 2. Бубенок, О. Б. Аланы-Асы в Золотой Орде (XIII–XV вв.) / О. Б. Бубенок. — Киев : «Истина», 2004. — 324 с. — Текст : непосредственный. 3. Григорьев, А. П., Телицин, Н. Н., Фролова, О. Б. Надпись Тимура 1391 г. / А. П. Григорьев, Н. Н. Телицин, О. Б. Фролова // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. — 2004. — Вып. 21. — С. 3–24. — Текст : непосредственный. 4. Дробышев, Ю. И. Похоронно-поминальная обрядность средневековых монголов и ее мировоззренческие основы / Ю. И. Дробышев // Этнографическое обозрение. — 2005. — № 1. — С. 119–140. — Текст : непосредственный. 5. Захидов, П. Архитектурное созвездии эпохи Тимура / П. Захидов. — Ташкент : гл. ред. изд.-полиграф. концерна «Шарк», 1996. — 192 с. — Текст : непосредственный. / 132 6. Ишмуратова, М. Ю., Мырзалы, Г. Ж., Ивлев, В. И., Матвеев, А. Н. Флора гор Улытау (Центральный Казахстан) / М. Ю. Ишмуратова, Г. Ж. Мырзалы, В. И. Ивлев, А. Н. Матвеев. — Караганды : РИО «Болашак-Баспа», 2016. — 127 с. — Текст : непосредственный. 7. Кисель, В. А. Поездка за красной солью. Погребальные обряды Тувы XVIII — начало XXI в. / В. А. Кисель. — Санкт-Петербург : Наука, 2009. — 142 с. — Текст : непосредственный. 8. Крамаровский, М. Г. «Камень Тимура» как феномен чингисидской истории и культуры / М. Г. Крамаровский // Золотая Орда. История и культура : [выставка, Казань, 23 августа 2005 г. : к 1000-летию Казани]. — СанктПетербург : Славия, 2005. — С. 167–170. — Текст : непосредственный. 9. Колбина, А. В. Антропологический облик воинов из захоронения конца XIII — XIV вв. Могильник Карасуыр, Улытау / А. В. Колбина // Булантинская битва : история исследований. — Улытау, 2015. — С. 174–189. — Текст : непосредственный. 10. Костюков, В. П. Несколько замечаний к походу Тимура 1391 г. / В. П. Костюков // Золотоордынская цивилизация. — Казань, 2010. — Вып. 3. — С. 172–183. — Текст : непосредственный. 11. Миргалеев, И. М. Материалы по истории войн Золотой Орды с империей Тимура. — Казань : Институт истории АН РТ, 2007. — 108 с. 12. Мохаммади, И. Далны Мэргэ–2016 / И. Мохаммади. — URL : http:// asiarussia. ru/news/12322/ (дата обращения : 01.03.2017). — Текст : электронный. 13. Мэнэс, Г. Материалы по традиционной похоронной обрядности захчинов МНР конца XIX — начала XX в. / Г. Мэнэс // Традиционная обрядность монгольских народов. — Новосибирск : Наука, 1992. — С. 112–127. — Текст : непосредственный. 14. Петров, Ф. Н. Гора Бурхан-Халдун в культовой практике современных монголов / Ф. Н. Петров. — URL: https://arkaim-center.ru/science/nashipublikacii/gora-burhan-haldun-v-kultovoj-praktike-sovremennyh-mongolov (дата обращения : 22.02.2023). — Текст : электронный. 15. Семби, М. Улытау. Краткий энциклопедический словарь исторических топонимов Казахстана / сост. И. В. Ерофеева. — Алматы : КазНИИК, 2014. — С. 427–431. — Текст : непосредственный. 16. Смирнов, П. А. Путевые записки по Калмыцким степям Астраханской губернии / П. А. Смирнов. — Элиста : Калм. кн. изд-во, 1999. — 248 с. — Текст : непосредственный. 17. Содномпилова, М. М. Системы ориентации кочевников Центральной Азии / М. М. Содномпилова // Известия Лаборатории древних технологий. — Иркутск, 2005. — Вып. 3. — С. 237–243. — Текст : непосредственный. 18. Тизенгаузен, В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды / В. Г. Тизенгаузен. — Москва ; Ленинград : Изд-во АН СССР, 1941. — Т. II : Извлечения из персидских источников. — 308 с. — Текст : непосредственный. / 133 19. Топоров, В. Н. Гора / В. Н. Торопов // Мифы народов мира. — Том 1. — Москва : Изд-во Советская энциклопедия, 1980. — С. 311–314. — Текст : непосредственный. 20. Усманова, Э. Р., Дремов, И. И., Панюшкина, И. П. Монгольские захоронения конца XIII — XIV вв. Могильник Карасуыр, Улытау / Э. Р. Усманова, И. И. Дремов, И. П. Панюшкина // Булатинская битва : история исследований. — Улытау: Национальный историко-культурный и природный заповедник-музей «Улытау», 2015. — С. 162–173. — Текст : непосредственный. 21. Усманова, Э. Р., Дремов, И. И., Панюшкина, И. П., Колбина, А. В. Монгольские воины Улуса Джучи по материалам могильника Карасуыр, Улытау / Э. Р. Усманова, И. И. Дремов, И. П. Панюшкина, А. В. Колбина // Археология, этнография и антропология Евразии. — Том 46. — № 2. — 2018. — С. 106–113. — DOI: 10.17746/1563-0102.2018.46.2.106-113. — Текст : непосредственный. 22. Усманова, Э. Р., Дремов, И. И., Кожахметов, Б. С. Погребения воинов из Улуса Джучи (по материалам могильника Карасуыр, Улытау) / Э. Р. Усманова, И. И. Дремов, Б. С. Кожахметов // Материалы межд. конф. «Сарыарка и Алтын Орда : время и пространство» Караганды. 23–25 октября 2019. — Қарағанды, 2019. — С. 171–183. — Текст : непосредственный. 23. Усманова, Э. Р., Жумашев, Р. М., Джумабеков, Ж. А. [и др.]. Комплекс Алтыншокы в ландшафте военного конфликта Тимура и Токтамыша / Э. Р. Усманова, Р. М. Жумашев, Ж. А. Джумабеков [и др.] // Знак Тимура на сопке Алтыншокы : сб. ст. и публикаций ; гл. ред. Э. Р. Усманова. — Караганда : LtdTengri, 2020. — 192 с. — Текст : непосредственный. 24. Усманова, Э. Р., Ускенбай, К., Антонов, М. А. В поисках исторического ландшафта Таласского курултая 1269 года / Э. Р. Усманова, К. Ускенбай, М. А. Антонов // Вестник МИЦАИ. — Вып. 32. — Смагуловский сборник. — Самарканд, 2021. — С.137– 144. — DOI: 10.34920/1694-57942021.32.137–144. — Текст : непосредственный. 25. Худяков, Ю. С. Вооружение кочевого населения северо-восточных районов Золотой Орды / Ю. С. Худяков // Золотоордынская цивилизация. — Казань : Фэн, 2010. — Вып. 2. — С. 169–180. — Текст : непосредственный. 26. Фомин, В. Н., Усманова, Э. Р., Жумашев, Р. М. [и др.]. Химико-технологический анализ шлаков из комплекса Алтыншокы Знак Тимура на сопке Алтыншокы : сборник статей и публикаций / В. Н. Фомин, Э. Р. Усманова, Р. М. Жумашев [и др.]. — Караганда : Ltd Tengri, 2020. — С. 192. — Текст : непосредственный. 27. Знак Тимура на сопке Алтыншокы : сб. ст. и публикаций ; гл. ред. Э. Р. Усманова. — Караганда : LtdTengri, 2020. — 192 с. — Текст : непосредственный. 28. Mühlemann, B., Jones, T. C., Damgaard, P. B. [et al.]. Ancient hepatitis B viruses from the Bronze Age to the Medieval period / B. Mühlemann, T. C. Jones, P. B. Damgaard [et al.] // Nature 557: 418–423, 2018. — URL : https://doi. org/10.1038/s41586-018-0097-z. — Текст : электронный. / 134 29. Fomin, V. N., Usmanova, E. R., Zhumashev, R. M. [et al.]. Chemical-technological analysis of slags from the «Altynshoky complex / V. N. Fomin, E. R. Usmanova, R. M. Zhumashev [et al.] // Bulletin of Karaganda University. Chemistry series. — 2018. — № 3 (91), 64–73. — URL : https://doi. org/10.31489/2018Ch3/64-73. — Текст : электронный. Интернет-ресурсы 1. Обычаи и традиции монголов. История принятия буддизма в Монголии. // LegendTour : [сайт]. — URL : http://www.legendtour.ru/rus/mongolia/ informations/buddhism.shtml (дата обращения : 06.03.2015). — Текст : электронный. 2. Обычай и традиции монголов, или шаманизм в Монголии. — URL : https://asiarussia.ru/articles/7697/ (дата обращения : 22.02.2023). — Текст : электронный. А. Т. Дукомбайев НИИ археологии им. К. А. Акишева при Евразийском национальном университете им. Л. Н. Гумилева Dukombaiev_1992@mail.ru АРХЕОЛОГИЯ АСТАНЫ: СЛЕДЫ ДРЕВНОСТИ В НАШИ ДНИ В работе рассматриваются памятники оседлого населения — поселения Саркырыма и Козыкош, расположенные близ современной столицы Казахстана, на территории Акмолинского Приишимья1. Ландшафт Акмолинского Приишимья позволял использовать в строительстве природные материалы, такие как сырцовый кирпич, дерн, дерево, камыш и золу. Стены жилищ достаточно широки, доходят до 1 м, что позволяет говорить о стационарном проживании в суровое зимнее время. Датирующим материалом являются фрагменты фарфоровой посуды с клеймом фабрики Кузнецовых (кон. XIX — нач. XX в.). КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: этноархеология, поселение Саркырама, жилище, группа зимовок Козыкош. 1 Работа выполнена в рамках реализации научного проекта AP09261134 «Пространственная планировка и архитектура культовых мемориалов сакской знати Терисаккан-Есильского региона». / 135 The work examines monuments of the settled population — the settlements of Sarkyrama and Kozykosh, located near the modern capital of Kazakhstan, on the territory of the Akmola Priishimye. The landscape of the Akmola Priishimye provided natural materials for construction, such as raw bricks, turf, wood, reeds and ash. The walls of the dwellings, wide enough, reach up to 1 m, which indicates stationary living in harsh winters. Dating material includes fragments of porcelain tableware with the Kuznetsov factory brand (late XIX — early XX centuries). KEYWORDS: ethnoarchaeology, settlement Sarkyrama, dwelling, wintering group Kozykosh. Исследование казахских зимовок — одно из приоритетных этноархеологических направлений (казахское памятниковедение). Это новое научное направление в археологии Казахстана, которое обусловлено разработкой методологической проблемы хозяйственной структуры кочевого общества. По топографии оседлых памятников выявлена закономерная близость поселений раннего железного века с кыстау-зимовками. На основании этого делается вывод о палеоклиматической ландшафтной ситуации второй половины голоцена, создавшей условия для появления оседлой культуры в кочевом обществе. В составе Ишимской стационарной археологической экспедиции сформирован отряд по изучению казахских зимовок, за последние годы в ходе проведения археологических разведок на территории Акмолинского Приишимья зафиксировано около 80 комплексов казахских кыстау-зимовок. На основании проведенного сравнительного анализа поселенческих комплексов выделены три природно-культурных ареала наибольшего распространения подобных памятников, условно они обозначены как Нуринско-Ерейментауский, Терисаккано–Ишимский и Тенгиз-Коргалжынский микрорайоны. Ярким примером поселенческого комплекса на территории НуринскоЕрейментауского микрорайона является Козыкош (рис. 1). Поселение Козыкош находится на юго-западной окраине г. Астана, в 4 км к западу от села Ильинка, расположено на надпойменной террасе левого берега р. Козыкош, притока р. Ишим. Усадьбы локализованы в 30 м от русла реки. Эта местность богата пастбищными землями и водными ресурсами, что позволяет содержать большое количество скота. Поселение Козыкош принадлежит к числу крупных стационарных поселений с общей площадью 160 га. В архитектурно-планировочной структуре территории насчитывается около 80 отдельно стоящих жилищно-хозяйственных комплексов, которые корректнее называть усадьбами [Khabdulina et el, 2022, p. 113]. / 136 Рис. 1. Картографирование оседлых памятников Нуринско-Ерейментауского микрорайона Географические координаты южной части памятника: С.Ш. 51° 08’ 30,77”, В.Д. 071° 10’18,82”. Руины поселений Козыкош тянутся на пространстве в 2 км по возвышенности левого коренного берега р. Козыкош. Ширина русла реки не более 100–120 м. С западной стороны к территории поселения примыкает казахское кладбище (зират). В настоящее время на правом берегу в районе памятника развернут мощный карьер по добыче песка, что негативно влияет на сохранность этнографического поселения. С целью получения информации о планировке, конструкции, хронологии жилых сооружений двух отдельных частей поселения и проведения их сравнительного анализа были предприняты раскопки пяти жилых комплексов в разных местах поселения Козыкош. При их изучении применялись традиционные археологические методы: описание, типология, стратиграфический анализ, систематизация, выборочно: реконструкция. Археологические исследования позволили получить представление о культурных слоях, архитектуре, конструкции и технологии строительства жилищ. Бытовые находки и остеологический материал служат для определения датировки раскопанных комплексов (рис. 2). Планировочная структура. Руины строений тянутся узкой лентой длиной 1,8 км, шириной 0,2–0,4 км по поверхности возвышенного участка коренной террасы левого берега р. Козыкош. Топография, размещение объектов повторяют меридиональное направление русла реки. Пространственный анализ позволяет разделить территорию памятника на три отдельных блока. Их происхождение обусловлено, скорее всего, хронологической последовательностью, потому что структуры блоков различаются внутренней планировкой, плотностью и составом жилищно-хозяйственных комплексов. Структурные блоки отделяются поперечными рубежами, выраженными в рельефе террасы. / 137 Рис. 2. Поселение Козыкош. Ортофотоплан Яркой рубежной линией является сай (овраг), рассекающий территорию памятника в поперечном направлении. Он ограничивает с юга северную плотно застроенную структурную часть памятника. Этот лог является естественной весенней протокой, функционирующей в половодье. И, судя по пространственному размещению жилищных комплексов, он существует не одну сотню лет. По крайней мере, в период поселенческого обживания поверхности террасы — он уже был. Следующая поперечная линия тянется от дамбы, построенной в XX в. через русло реки Козыкош. Ее продолжение по территории памятника намечается отдельными невыразительными отрезками весенних протоков. Эта поперечная линия, вне сомнения, показывает место исторического брода через речку Козыкош, которое в ХХ в. было обустроено мостом. В настоящее время дамба размыта и проезда через реку нет. Поэтому выделенная нами рубежная линия имеет реальное историческое подтверждение, так как по этнографическим сведениям зимовки возникали возле переправ и эти переправы или броды даже носили имя хозяина зимовки [Оразбек, 2015, с. 137]. Южная часть территории памятника длиной примерно 0,4 км тянется от дамбы вдоль русла реки на юг. Здесь расположены руины самых поздних построек в виде длинных прямоугольных валообразных сооружений. Так обычно выглядят руины комплекса совхозных баз (коровников). Эти сооружения имеют поперечную к руслу реки ось планировки. Они тоже тянутся рядами. Жилые конструкции здесь не видны. Выделенные структурные части имеют примерные одинаковые размеры, различаются внутренней топографией и планировкой усадеб. Северный блок — это плотно и хаотично застроенная часть поселка. Средняя часть от лога до дамбы — это группа жилищ, спланированная в два ряда и разделенная улицей шириной 10–20 м. В каждом ряду содержится по 10–12 усадеб, / 138 расположенных близко друг к другу. Третья часть, судя по составу, имеет отношение к более современному среднему блоку поселения. Все жилые конструкции имеют прямоугольную форму, длинная ось их параллельна руслу реки. Жилища многосекционные, длина их не менее 30 м, ширина 16 м. Визуально в рельефе каждого дома выделяются два ряда комнат, иногда осложненные пристройками. Выбор места под поселение обусловлен прекрасными природными условиями, сочетающими неограниченное количество свежей речной воды с просторами луговых и степных пастбищ. Немаловажную роль играет геостратегическое положение самой речки Козыкош, соединявшей воды двух рек: Нуры и Ишима и служившей активной коммуникационной магистралью. Река Козыкош длиной 40 км течет в меридиональном направлении от Нуры до Ишима. По пути она принимает много безымянных степных речек и два крупных притока: Мукур и Карасу. Их воды, петляя, то сливаются с руслом реки Козыкош, то текут параллельно, создавая удобные луговые пространства. Такие условия благоприятны для стационарного обитания, пастушеского скотоводства и огородничества. Река Козыкош исторически известна. Она неоднократно упоминается в путевых записках и статистических обзорах XIX — нач. XX вв. [Шангин, 1820, с. 90]. Берега ее на всем протяжении насыщены древними объектами: зиратами, зимовками, летовками. Освоение р. Козыкош, вне сомнения, началось гораздо раньше средневековой эпохи. В этнографическое время, судя по ландшафту и внутренней структуре усадеб, заселение началось с небольшой сезонной зимовки, постепенно переросшей в стационарное селище. По архитектурно-планировочному признаку в пространственном зонировании памятника выделяются два отдельных хронологических среза. Каждая зона имеет композиционную самостоятельность. Временной интервал между ними устанавливается косвенными данными. Архитектурные объемы жилищно-хозяйственных ансамблей свидетельствуют о начале формирования поселения с северной его части. Эта зона береговой террасы рельефно ограничена с юга глубоким оврагом, с севера — поворотом реки. В результате образуется компактное плато длиной более 1 км. На его поверхности каждая усадьба сопровождается крупными, огороженными рвом и валом, площадками различных форм. Чем ближе к реке, тем площади их меньше, они часто перекрывают рвы и валы соседних археологических ансамблей. Чем дальше от реки, тем размещение их более свободное, разреженное. Они имеют четкие овальные, квадратные и прямоугольные очертания. Многие из них накладываются друг на друга, создавая сложную планиграфию. Эти огражденные площадки относятся к хозяйственным сооружениям и обязательно одной стороной примыкают к жилищам. Огороженные площадки, включающие жилые и хозяйственные строения — характерная черта казахских кыстау [Глухов, 1927, с. 108]. / 139 Усадьбы следующего хронологического среза, организованные в уличную планировку, не имеют таких пространственно выделенных дворов. Они обладают строго прямоугольной формой, в конфигурацию которой вписаны хозяйственные помещения, примыкающие, как правило, к торцовым краям. Такая планировочная организация характерна для сельских поселений совхозного периода [Дукомбайев, 2020]. Комплекс археологических и этнографических аналогий определяют верхнюю дату истории этнографического поселения Козыкош серединой ХХ в. В результате проведенных раскопок было установлено, что первые строения зимовки Козыкош возникли на этом месте ранее, чем была основана казачья крепость Акмолинск в 1830 г. Согласно картам XIX в., р. Козыкош была границей между переселенческими участками русских и казахскими пастбищами. Исторически сложилось так, что левый берег р. Козыкош долгое время являлся местом проживания казахских родов кыпчак, басентиин, канжыгалы, керей, алтай и др. Материалы исследованных памятников, безусловно, имеют историческое значение и подтверждают оседлое обитание казахского этноса, наличие у них стационарно построенных домов, практики и навыков применения сырцовой архитектуры, ведущей свое начало еще с эпохи бронзы. Археологические исследования утверждают, что казахи являются исконными жителями своей страны. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Глухов, А. Н. Зимнее жилище актюбинских и адаевских казаков / А. Н. Глухов // Казаки. Антропологические очерки АН СССР : материалы Особого комитета по исследованию союзных и автономных республик ; под ред. С. И. Руденко. — Ленинград, 1927. — Вып. 11. — С. 108–134. — Текст : непосредственный. 2. Дукомбайев, А. Т. Раскопки казахского поселения Саркырама // Сакральный ландшафт Сарыарки : коллект. монография / М. К. Хабдулина, Д. Т. Тлеугабулов, А. Т. Дукомбайев [и др.]. — Нур-Султан ; Рим, 2020. — С. 136–158. — Текст : непосредственный. 3. Оразбек, Е. Ж. Традиционное хозяйство казахов междуречья Буланты и Билеуты (по материалам этнографической экспедиции 2010 г.) // Булантинская битва : История исследований : научно-информ. альбом / Б. С. Кожахметов, Э. Р. Усманова, Л. Н. Плетникова, Л. А. Сембинова. — Улытау : Национальный историко-культурный и природный заповедник-музей «Улытау», 2015. — С. 132–139. — Текст : непосредственный. 4. Шангин, И. П. Извлечение из описания экспедиции, бывшей в Киргизскую степь в 1816 году / И. П. Шангин // Сибирский вестник. — Ч. XI. — СанктПетербург, 1820. — С. 90–112. — Текст : непосредственный. 5. Khabdulina, M., Shnaider, S., Yeginbay, A., Karimbayeva, Z. The Kazakh farmstead of the ethnographic settlement of Kozykosh / M. Khabdulina, S. Shnaider, A. Yeginbay, Z. Karimbayeva // Turkic Studies Journal. — 2022. — Vol. 4. — No 4. — P. 113–130. — Текст : непосредственный. / 140 СОДЕРЖАНИЕ ОТ РЕДАКТОРОВ ......................................................................................................... 3 И. Н. Латышев НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ПОСЕЛЕНИЙ ЭПОХИ ПОЗДНЕЙ БРОНЗЫ ЛЕСОСТЕПНОГО ЗАУРАЛЬЯ .......................................... 7 С. И. Киселева КЕРАМИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ ГОРОХОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ (НА ПРИМЕРЕ РАФАЙЛОВСКОГО СЕЛИЩА) ............................................... 18 Ш. Я. Зарипов ВООРУЖЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ САРГАТСКОЙ КУЛЬТУРЫ ............................ 30 Н. С. Ларина, Н. А. Мужева, Е. А. Третьяков ИЗУЧЕНИЕ СОСТАВА ЗАУПОКОЙНОЙ ПИЩИ ИЗ МОГИЛЬНИКОВ ПРИТОБОЛЬЯ РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА ................................................ 49 Н. П. Матвеева, М. М. Проконова, А. С. Зеленков, И. Ю. Овчинников ДИАНОВСКИЕ КУРГАНЫ РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА (СРЕДНЕЕ ПРИТОБОЛЬЕ) .................................................................................. 64 Е. А. Третьяков, М. М. Проконова КОМПЛЕКС РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА МОГИЛЬНИКА УСТЬ-ТЕРСЮК-3.................................................................................................. 83 А. В. Кердивар НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ УРБАНИЗАЦИИ СТЕПНОЙ ЗОНЫ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ В ЭПОХУ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ............................. 101 Ш. К. Серикбай СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ГОРОДИЩА САРЫАРКИ .............................................. 112 М. А. Антонов, Д. А. Джумабеков, А. Б. Макен, И. П. Панюшкина, Э. Р. Усманова, В. Н. Фомин ЛАНДШАФТЫ ВОЕННОГО КОНФЛИКТА ЗОЛОТОЙ ОРДЫ В УЛЫТАУ: К ВОПРОСУ О МЕТОДИКЕ ИССЛЕДОВАНИЯ КОМПЛЕКСОВ КАРАСУЫР И АЛТЫНШОКЫ ....................................................................... 118 А. Т. Дукомбайев АРХЕОЛОГИЯ АСТАНЫ: СЛЕДЫ ДРЕВНОСТИ В НАШИ ДНИ ............... 135 / 141 Научное издание AB ORIGINE АРХЕОЛОГО-ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ СБОРНИК Выпуск 12 В авторской редакции Обложка Н. Ю. Раевская Макет, верстка Е. Г. Шмакова Цифровая печать А. В. Башкиров Подписано в печать 18.08.2023. Формат 70×108/16. Усл. печ. л. 12,43. Тираж 70 экз. Заказ 437. ТюмГУ-Press 625003, г. Тюмень, ул. Володарского, 6 Тел./факс: (3452) 59-75-34, 59-74-81 E-mail: izdatelstvo@utmn.ru Отпечатано в ООО «Мегаполис-72»